Содержание | Библиотека | Новейшая история России

Общее действие войны на внутренний порядок. - 1915 год. - Конфликт между законодательными учреждениями и правительством на почве военной неподготовленности. - Уступки в частностях и расхождение в главном. «Мнимый конституционализм» распадается на свои противоречия: большинство Думы идет к парламентаризму, власть идет к восстановлению самодержавия. - 1916 год. - Разрыв и позиционная война. - Накопление противоречий и взрыв 1 ноября. - Начало открытой революции. Убийство Распутина[1] и планы дворцового переворота. Тайные источники рабочего движения. - Уличное движение переходит в революцию.

Прежде всего, конечно, при этом напрашивается параллель между 1905 и 1917 годами. Тогда, как и теперь, война произвела все те разрушения во внутренней жизни страны, в строе чувств и мысли, которые она всегда производит. Изменения народной пси­хологии в моменты войны станут понятны, если принять во вни­мание, что война поощряет как раз те качества и создает те при­вычки, которые во всем противоположны привычкам и качествам, одобряемым в нормальной жизни. Все обычные понятия при этом оказываются перевернутыми. Нечего и говорить уже о сохранении политических прав и свобод, которые даже в странах глубоко де­мократических, как Англия, в значительной степени были прине­сены в жертву сильной, почти диктаторской власти правительства военного времени. Но и элементарные понятия о собственнос­ти, даже о человеческой жизни, оказываются затемненными. Военное законодательство воюющих стран само идет навстречу этим изменениям и помогает создавать их, вовлекая в государст­венный оборот и подчиняя государственному руководству такие стороны жизни, которые обычно остаются предоставленными сво­бодной частной инициативе. В условиях русской жизни этот «военный социализм» сверху встретил не менее препятствий и со­противления, чем на Западе, - тем более, что, на ряду с стесне­ниями для одних общественных групп, он сопровождался значи­тельными материальными преимуществами для других. Свобод­ный торговый оборот был почти разрушен расширением сферы го­сударственной монополии, зато расцвела спекуляция и создались хищнические цены на предметы военного производства. Нормаль­ное функционирование капиталов прекратилось, но рабочая плата росла беспредельно. При огромных чрезвычайных государствен­ных расходах на войну, обычный бюджет настолько отстал, что на него вообще перестали обращать внимание. Как неоплатный должник, который, все равно, не может свести концов с концами, государство стало расточительно на чужой счет. Неограниченный [26] внешний кредит и печатный станок, выпускавший каждый день бумажек на десятки миллионов, из которых складывались милли­арды, совершенно устранили всякое понятие о необходимости быть бережливым. Один за другим, широкие общественные слои переходили на содержание государства. Деревня не платила нало­гов и получала пайки. Рабочие не работали и получали быстро возраставшие оклады заработной платы. Фабрикантам эта плата возмещалась в столь же быстро возраставшей цене казенных зака­зов. Громадная армия тыла, содержавшаяся на казенный счет, приучала народ к праздности и к извлечению чрезвычайных дохо­дов из народных бедствий, расстройства торговли и транспорта.

Среди этого показного благополучия страдали как раз те эле­менты, против которых направлялась вся ненависть «революцион­ной демократии»: служащая «буржуазная» интеллигенция и чи­новничество. Но и в среде последнего могущественные союзы, как железнодорожный, почтово-телеграфный и т.д., умели извлекать из казначейства многие сотни миллионов добавочного вознаграж­дения.

Чтобы справиться со всеми этими явлениями ненормального времени, нужна была действительно военная диктатура, в какую и превратилось мало-помалому управление таких демократичес­ких стран, как Англия и Франция. У нас, наоборот, эти же самые явления создали для власти и закона - обстановку полного бес­силия. Это бессилие власти чувствовалось уже при монархии. Оно и было причиной того, что умеренные элементы, понимавшие значение усиления власти для благополучного исхода войны, пошли на революционный переворот. Переворот этот, в сущности, был поставлен на очередь тогда, когда, весной 1915 года, стало общеизвестно то, что уже с первых месяцев войны русские войска терпят неудачи - и обречены на них впредь - вследствие пол­нейшей нашей неподготовленности, вследствие отсутствия в армии достаточного количества ружей, патронов, снарядов. Не одна Рос­сия очутилась в этом положении. Но в других странах как ее со­юзников, так и ее противников, недостатки были скоро замечены, и, в согласии с народным представительством, приняты были энергичные меры к усилению военной производительности и к поднятию военной техники. В то время, как там, на Западе, полу­чались поистине чудодейственные результаты этого дружного сотрудничества всей страны с властью, у нас весь пыл и энтузиазм народного представительства, проявленный с самого начала войны, пропадал даром. После однодневной сессии 26-го июля 1914 года, обнаружившей общее патриотическое единодушие пар­тий[2] в деле обороны страны, правительство решило было не со­бирать Государственной Думы до ноября следующего года. И только настойчивые заявления депутатов привели к тому, что пра­вительство согласилось созвать Государственную Думу «не позже 1-го февраля». В промежутке разнеслись слухи о записке пра­вых[3], которая настаивала на скорейшем заключении мира с Германией, [27] для избежания внутренних осложнений. Правительство явно не хотело соблюдать условий молчаливого «перемирия», на которое шли партии в своем стремлении к единению. При таком, уже испортившемся настроении состоялось закрытое совещание членов Государственной Думы с правительством (25-го января 1915 года), в котором впервые народные представители отдали себе ясный отчет в том, что правительство или скрывает действи­тельное положение дел в стране и армии - и, следовательно, «обманывает Государственную Думу», или само не понимает се­рьезности этого положения - и, следовательно, органически не­способно его улучшить.

С этого дня начался конфликт между законодательными уч­реждениями и правительством. В заседании 27 января Государст­венная Дума возобновила обет «свято хранить духовное единство, залог победы». Но, во-первых, правительство само себя исключи­ло из этого единства, а во-вторых, в речах крайних правых и крайних левых, профессора Левашова[4] и Керенского[5], уже по­явились ноты, существенно нарушавшие это духовное единство. Оратор левых уже стал на точку зрения социалистов-интернацио­налистов и требовал скорого мира.

Отступление русских войск из Галиции во второй половине апреля 1915 года подтвердило худшие опасения Государственной Думы и заставило правительство пойти на некоторые уступки. Члены Государственной Думы были введены в особый правитель­ственный комитет, которому были поручены дела по распределе­нию и выполнению военных заказов. Общественные круги доби­вались большего. Они требовали привлечения общественных сил к обслуживанию нужд войны и сосредоточения этих дел в особом министерстве «снабжения», с известным и пользующимся довери­ем армии деятелем во главе, по примеру Англии и Франции. Они требовали далее созыва Государственной Думы не на короткую однодневную, а на длительную сессию и, наконец, создания правительства, которое могло бы пользоваться общественным довери­ем. 5-го июня 1915 года эти пожелания были высказаны князем Г. Е. Львовым[6] в совещании уполномоченных от губернских земств и Н. И. Астровым[7] в совещании городских голов, более ра­дикально настроенных. Земский и городской союзы[8] выделили из себя отделы, преобразованные в июле в «главный комитет по снабжению армий».

После упорных настояний общественных кругов и столь же упорного сопротивления правительства, Государственная Дума, наконец, была созвана 19 июля на длительную сессию. Прави­тельство понимало, что, после всего случившегося, оно не может встретиться с Государственной Думой в прежнем составе. Прави­тельство «почистилось». Ушел военный министр[9], которого вся страна обвиняла в военных неудачах; ушел министр внутренних дел[10], которого обвиняли в возбуждении внутренней розни. Место Сухомлинова[11] и Маклакова[12] заняли выдвинутые думскими кругами [28] и А. А. Поливанов[13] и доброжелательный, но слабый князь Щербатов[14]. Ушли перед самым открытием сессии Щегловитов[15] и Саблер[16], замененные кандидатами правых, А. А. Хвостовым[17] и Я Д. Самариным[18]. Но Горемыкин[19] остался в качестве доверенного лица государя, - а с ним осталось и недоверие общества к власти.

При открытии Государственной Думы в речах ораторов послы­шались новые тона. Даже националист[20] гр. В. А. Бобринский[21] требовал проявления «патриотического скептицизма ко всему, что предъявит правительство». Внесенная им формула перехода тре­бовала «единения со всей страной правительства, пользующегося полным ее доверием». То же требование варьировалось в речах В. Н. Львова[22] и Н. В. Савича[23]. А И. Н. Ефремов[24] от имени про­грессистов[25] уже выставил лозунг «ответственного перед народ­ным представительством» министерства. Пишущий эти строки на­стоял на сохранении более скромной, но зато объединявшей более широкий фронт формулы: «министерства, пользующегося довери­ем страны», и перечислил те реформы, которые необходимо было ввести немедленно, вопреки заявлению И. Л. Горемыкина, желав­шего ограничить деятельность Государственной Думы «только за­конопроектами, вызванными потребностями войны», в узком смысле.

В первой половине августа все эти стремления, одновременно в Москве и в Петрограде, приняли определенную форму. В Пет­рограде высказанные думскими ораторами мнения легли в основу платформы «прогрессивного блока»[26]. Четвертая Дума, - Дума без определенного большинства, была игралищем власти. Война дала Государственной Думе большинство, - и тем самым постав­лен был на твердую почву вопрос об «ответственности» прави­тельства перед этим большинством. Вот почему, когда программа «прогрессивного блока», после долгих обсуждений и споров, была, наконец, опубликована 21 августа, более прогрессивные члены правительства сразу поняли, что самое меньшее, что нужно, - это стать с вновь образовавшимся большинством в определенные отношения.

Момент был решительный. Если бы власть сумела воспользо­ваться предоставленным ей шансом, то дальнейшего разъединения между правительством и обществом можно было бы надолго из­бегнуть. Понял это даже и И. Л. Горемыкин и поспешил забежать вперед, пригласив к себе 15 августа лидеров правой части блока, чтобы с их помощью перехватить идею создания большинства и использовать эту идею для поддержки существующего правитель­ства.

Неловкий эксперимент не удался. После этого в заседании со­вета министров мнения разделились. Правое меньшинство поддер­живало Горемыкина в мнении, что Государственную Думу надо поскорее распустить. Большинство опасалось осложнений в слу­чае роспуска и решило войти в сношения с представителями [29] блока. Обсудив с ними 27 августа программу прогрессивного блока, эти министры, во главе с Харитоновым[27], пришли к заклю­чению, что «программа не встречает возражений, но совет мини­стров в нынешнем составе не может ее проводить». Намек был до­статочно ясен. Через день, 29 августа, И. Л. Горемыкин выехал в ставку к государю. Еще через день (31 августа) он вернулся и... сообщил коллегам, что Государственная Дума 3-го сентября долж­на быть распущена...

Протянутую руку оттолкнули. Конфликт власти с народным представительством и с обществом превращался отныне в откры­тый разрыв. Испытав безрезультатно все мирные пути, общест­венная мысль получила толчок в ином направлении. Вначале тайно, а потом все более открыто начала обсуждаться мысль о не­обходимости и неизбежности революционного исхода.

Со своей стороны не молчали и противники «мнимого консти­туционализма» с правой стороны. С роспуском Думы они подня­ли голову и начали тоже действовать открыто. На заседании сове­та министров в ставке, 17 сентября, под председательством госу­даря были приняты решения в духе правого курса. Министра Щербатова сменил А. Н. Хвостов[28], кандидат крайних правых ор­ганизаций. В тот же день был уволен в очень резкой форме обер-прокурор А. Д. Самарин, не поладивший с придворными фаворита­ми из духовных и не соглашавшийся, в угоду им, нарушить цер­ковные каноны. Через месяц ушел А. В. Кривошеий[29], противник спешного роспуска Государственной Думы. Намечены были к от­ставке и другие сторонники сближения с прогрессивным блоком. Напротив, снова выдвинулся Щегловитов, открыто заявивший на съезде крайних правых (21 ноября) о своих симпатиях к самодер­жавию и объявивший манифест 17 октября[30] «потерянной грамо­той». Обломки провинциальных отделов «Союза русского наро­да»[31] были восстановлены и принялись за ту же работу, которой занимались в 1905 - 1907 гг.: они резко нападали на прогрессив­ный блок, на городской и земский союзы, видя в оживившейся деятельности общественных организаций - подготовку революци­онного выступления. Под их влиянием назначенная «не позднее 15 ноября» сессия Государственной Думы была отсрочена без точ­ного указания срока созыва: первый случай за время существо­вания законодательных учреждений. Съезды городского и земского союзов, назначенные на 5-е декабря, были запрещены. Депутация этих союзов, с жалобами на роспуск Государственной Думы и с требованиями «министерства доверия», не была приня­та государем.

Настроение Николая Второго характеризуется тем, что еще 23-го августа он принял на себя командование всеми сухопутными и морскими силами. Все попытки (в том числе письмо, подписанное восемью министрами) отговорить царя указанием на опасность и риск занятий этой должности не помогли. Распутин убедил импе­ратрицу и императора, что принятие командования в момент, [30] когда враг углубился в пределы империи», есть религиозный долг самодержца. Мистический взгляд на свое призвание, поддерживаемый сплотившимся придворным кружком, окончательно парализовал все другие влияния. Отныне все попытки извне указать царю на возрастающую опасность народного недовольства наталкивались на пассивное сопротивление человека, подчинившегося чужой воле и потерявшего способность и желание прислушивать­ся к новым доводам. Ходили слухи, что это состояние умственной и моральной апатии поддерживается в царе усиленным употребле­нием алкоголя. Отъезд царя на жительство в ставку выдвинул ос­тавшуюся в Петрограде императрицу, посредницу и средоточие всех «безответственных» влияний. Министры, желавшие укрепить свое положение, начали ездить к императрице с докладами. Шайка крупных и мелких мошенников и аферистов окружила ца­рицу и пользовалась своим влиянием, чтобы за денежную мзду обходить закон и доставлять частные изъятия и льготы: назначе­ние на должности, освобождение от суда, от воинской повинности и т.д. Слухи об этих сделках распространились в обществе и со­вершенно уронили уважение ко двору. Постоянно слышалось ис­торическое сравнение с «ожерельем королевы Марии Антуанеты»[32].

1916-й год, последний перед революцией, не представляет того драматизма политической борьбы, как 1915-й год. Но это только потому, что парламентская борьба уже использовала все свои воз­можности и остановилась перед тупиком, из которого не было вы­хода. Позиции были заняты окончательно, и для обеих сторон стало ясно, что примирение невозможно. Общественные круги, которые сдерживались в 1915 году, в ожидании возможного ком­промисса, теперь окончательно потеряли надежду на мирный исход. Вместе с тем и основное требование «министерства дове­рия» уступило место более решительному требованию «ответст­венного министерства», то есть требованию парламентаризма. Мы видели, что в это же время придворным кругам даже «мнимый конституционализм» начинал казаться опасным опытом, от кото­рого надо отказаться и вернуться к самодержавию.

Кое у кого при дворе, однако, сохранились проблески понима­ния, что с Государственной Думой нельзя просто расстаться во время войны, без опасения взрыва и ослабления боеспособности армии. Настроение высшего командования, несомненно, склоня­лось в пользу умеренных уступок, которых требовало большинст­во Государственной Думы в программе прогрессивного блока. И, под влиянием этих фактов, в течение года было сделано несколь­ко попыток как-нибудь наладить хотя бы внешне приличные отно­шения с Государственной Думой. И. Л. Горемыкин, после своего разрыва с министрами, поддерживавшими блок, и после небыва­лого и противоконституционного акта отсрочки сессии Государст­венной Думы стал невозможен. Поэтому, когда вопрос о созыве Государственной Думы был вновь поднят после Рождественских [31] каникул - и когда Горемыкин вновь повел борьбу против ее со­зыва, на этом сыграли новые любимцы двора. Преемником Горемыкина оказался... Б. В. Штюрмер[33]. Одного этого назначения было достаточно, чтобы охарактеризовать пропасть, существовав­шую между двором и общественными кругами. Для двора Штюрмер был приемлем, потому что его лично знали и ему лично вери­ли; кроме того, он получил необходимую санкцию: поддержку Распутина и императрицы. Для общественных кругов Штюрмер был типом старого губернатора, усмирителем Тверского земства. Его личной особенностью была его любовь к деньгам, и из про­винции следом за ним тащился длинный хвост пикантных анекдо­тов о его темных и скандальных способах стяжания. Но... Штюр­мер явился в неожиданной роли защитника законодательных уч­реждений. Через А. Н. Хвостова, нового министра внутренних дел, он вошел в переговоры с отдельными членами Государственной Думы (в том числе и с пишущим эти строки). В переговорах этих для созыва Думы ставилось одно условие: не говорить о Распути­не! Конечно, Штюрмер получил ответ, что Государственная Дума интересуется не придворными сплетнями, а политическим курсом правительства, что в Государственной Думе есть хозяин - ее большинство, что у этого хозяина есть определенное мнение о том, что нужно делать для пользы России, и что, вместо тайных переговоров, которые ничего гарантировать не могут, нужно прежде всего определить свое отношение к «прогрессивному блоку» и к его программе.

Но это как раз и было то, чего правительство не хотело. Сес­сия Думы открылась без всякого соглашения между большинст­вом и правительством. Первое выступление Штюрмера с невнят­ной, никому неслышной и никого не интересовавшей речью было и его окончательным политическим провалом. Единственный план примирения с Думой, выдвинутый бывшим церемониймейсте­ром, - устройство раута у премьера - провалился еще раньше этого выступления: Штюрмеру дали знать, что к нему не пойдут. А других политических средств в распоряжении этих людей не имелось. Единственное, что могло подействовать - их уход - конечно, не входило в их виды. Штюрмер не ушел; он остался. Но он сократил до минимума свои отношения с Государственной Думой. Обе стороны засели в своих окопах и перешли к позици­онной войне.

В роли политического протагониста фигурировал некоторое время ставленник союза русского народа, А. Н. Хвостов, речистый и шумный депутат, не лишенный житейской ловкости и проявив­ший вкус к демагогии. Но и эта политическая карьера скоро по­меркла; Хвостов сделался жертвой не своего политического курса - за это не оставляли, - а той неловкости, с которой он исполнял придворные поручения. Посылка им известного прохо­димца, Манасевича-Мануйлова[34], в Христианию к Илиодору[35] для покупки рукописи его книги, содержавшей скандальные разоблачения [32] об отношении Распутина к царской семье, кончилась не­удачей. Зато стала известна посылка им туда же другого прохо­димца, некоего газетного сотрудника Ржевского[36], предлагавшего Илиодору устроить убийство Распутина. Илиодор испугался появ­ления темных людей в своей близости и бежал от русских агентов в Америку, где и издал свою книгу. А о проделке со Ржевским стало известно, когда министр поссорился со своим товарищем, опытным полицейским Белецким[37], и когда оба стали наперерыв обличать друг друга печатно в прикосновенности к миссии Ржев­ского. Вот та «политика», которая теперь велась в России ее ру­ководящими кругами, возбуждая негодование во всех остальных.

С уходом Горемыкина и Хвостова министерские назначения все более теряли политическое значение в широком смысле. Нача­лась, по меткому выражению Пуришкевича[38], «политическая че­харда». Один за другим появлялись, пройдя через переднюю Рас­путина, или «бывшие», или никому неведомые политически люди, проходили, как тени, на своих постах... и уступали место таким же, как они, очередным фаворитам придворной шайки. При этих сменах, прежде всего, конечно, были удалены последние мини­стры, подписавшие коллективное письмо государю о непринятии им должности главнокомандующего. Ушел (17 марта) А. А. Поли­ванов, замененный честным, но необразованным и совершенно не­пригодным для этого поста рамоликом Д. С. Шуваевым[39]. А. Н. Хвостова заменил сам Штюрмер; но 10 июля, к общему изумлению, Штюрмер заменил министра иностранных дел С.Д.Сазонова[40], к великому ущербу для влияния России в союз­ных странах. Должность «церемониймейстера», которую он занимал когда-то, при полном невежестве не только в дипломатии, но даже и в географии воюющих стран, была его единственным пра­вом на занятие этой должности. Не владея ни предметом, ни дип­ломатическим языком, он ограничил свою дипломатическую роль молчаливым присутствием при беседах своего товарища Нератова[41] с иностранными послами. После такого назначения - не ос­тавалось ничего невозможного. В публике вспоминали про назна­чение Калигулой[42] своего любимого коня - сенатором.

Хуже было то, что, кроме смешной стороны, тут была и тра­гическая. Пишущему эти строки пришлось услышать осенью того же 1916 года от покойного гр. Бенкендорфа[43], нашего посла в Лондоне, что с тех пор как Штюрмер стал во главе ведомства, англичане стали с нами гораздо сдержаннее и перестали делать его участником своих секретов. Ходили слухи о германофильских связях Штюрмера и каких-то тайных сношениях его агентов, по­мимо послов, за границей. Все это, при общеизвестной склонности правых кругов к сближению с Германией и к возможно скорому выходу из войны, из страха перед грядущей революцией, сообща­ло правдоподобие слухам и вызывало усиленное внимание к ним в кругах общества, все более широких. Слово «измена» стало передаваться из уст в уста, - и об этом было громко заявлено с [33] кафедры Государственной Думы. Новую пищу эти слухи получи­ли, когда возвращавшийся в Россию председатель русской парла­ментской делегации, посетившей летом этого года союзные стра­ны, октябрист Протопопов[44], свиделся в Стокгольме с представи­телем банкирского дома «Варбург и К°», обслуживавшего герман­ские интересы, вел с ним разговоры о мире и завел потом через Стокгольм шифрованную переписку. Как-то так случилось, что именно после этого обстоятельства на Протопопова было обраще­но внимание двора[45]. Через тибетского знахаря Бадмаева[46] он нашел путь к Распутину и к императрице; в то же время он осно­вывал большую либерально-буржуазную газету «Русская воля»[47]. Вот был самый желательный кандидат в министры, опробованный общественными кругами и Думой и в то же время дававший двору всяческие гарантии верности и благонадежности, «полюбивший государя», по его словам, с первого же свидания. Он-то знал ку­лисы Государственной Думы и импонировал двору своими личны­ми связями с ее влиятельными членами. Дума была, так сказать, у него в кармане. А что касается народного недовольства, его уве­рил Белецкий, что оно не так страшно, как кажется, и что даже, в случае восстания в столице, нетрудно будет с ним справиться, разделив Петроград на кварталы, обучив полицию пулеметной стрельбе и расставив пулеметы на крышах зданий, расположен­ных в стратегически важных местах.

Думские круги были поражены состоявшимся в сентябре на­значением Протопопова на пост министра внутренних дел. Это был обход с тыла и измена в собственной среде. Конечно, влия­ние в этих кругах Протопопов никогда не имел и личным довери­ем и уважением не пользовался. По-дворянски ласковый и обхо­дительный, по-дворянски задолженный, потом получивший на руки большое промышленное дело, он привык вести мелкую по­литику личных услуг и постоянно становился в положения, при которых правдивость была бы серьезным недостатком и помехой. На вторых ролях и при хорошем руководстве он мог прилично иг­рать роль внешнего представительства: так это и было в загранич­ной парламентской делегации.

Предоставленный же самому себе и брошенный друзьями, ко­торые от него отшатнулись, он скоро обнаружил все свои отрица­тельные стороны: свой карьеризм, свое легкомыслие, лживость и умственную ограниченность.

Назначение Протопопова имело, очевидно, целью перебросить мостик между двором и Государственной Думой. На деле оно лишь резче подчеркнуло существовавшую между властью и обще­ством пропасть и еще более обострило и отравило взаимные отно­шения. На место ничтожеств и открытых врагов, говоривших на разных языках и совершенно чуждых общественным кругам по всему своему мировоззрению, тут явился ренегат, понимавший язык общественности, но готовый воспользоваться этим понимани­ем во вред ей. Естественно, что пренебрежение и презрение к бывшему [34] товарищу быстро перешло в ненависть, и то, к чему уже привыкли от других, возбуждало особое негодование, когда исхо­дило от своего.

Все элементы взрыва были теперь готовы. Общественное на­пряжение и нервность достигли крайней степени, когда 1-го нояб­ря собралась Государственная Дума. Летняя сессия Государствен­ной Думы носила деловой характер: Дума обсуждала в комиссиях и в пленуме самые невинные из законопроектов, введенных в про­грамму блока. Обществу эта «органическая работа» не без основа­ния казалась толчением воды в ступе. И было совершенно ясно, что зимняя сессия Государственной Думы будет носить совершен­но иной, интенсивно-политический характер. Но Дума и прави­тельство уже настолько разошлись, что на этот раз не было сде­лано никаких приготовлений, чтобы Дума и правительство могли встретиться сколько-нибудь миролюбиво. Штюрмера не убрали до Думы, как в январе убрали Горемыкина. Таким образом, Дума получила мишень, в которую могла направлять свои удары.

Но теперь бить только по Штюрмеру представлялось уже со­вершенно недостаточным. Штюрмер был лишь жалкий фигурант, приспособлявшийся, как и остальные субъекты «министерской че­харды», к тому, что делалось и диктовалось за кулисами. Туда, за эти кулисы, и должен был быть направлен очередной удар. Это было то, чего не понимали ни император, ни Протопопов.

Имена членов придворного кружка, с именем императрицы во главе, были произнесены 1 ноября с думской трибуны пишущим эти строки. Перечисляя, один за другим, все главнейшие шаги правительства, возбуждавшие общественное недовольство, оратор при каждом случае спрашивал аудиторию: «глупость это или из­мена?». И хотя оратор скорее склонялся к первой альтернативе, аудитория своими одобрениями поддерживала вторую. В. В. Шульгин[48], в яркой и ядовитой, по обычаю, речи, поддерживал П. Н. Милюкова и сделал практический вывод из его обличений. Речи ораторов этого дня были запрещены для печати, и это уст­роило им самую широкую рекламу[49]. Не было министерства и штаба в тылу и на фронте, в котором не переписывались бы эти речи, разлетевшиеся по стране в миллионах экземпляров. Этот громадный отзвук сам по себе превращал парламентское слово в штурмовой сигнал и являлся красноречивым показателем настро­ения, охватившего всю страну. Теперь у этого настроения был ло­зунг, и общественное мнение единодушно признало 1-е ноября 1916 г. началом русской революции.

Как будто правительство начало, наконец, кое-что понимать. Штюрмер после второго заседания Думы, в котором окончились выступления фракционных ораторов, был уволен после назначе­ния ему преемника. Заседания Думы были приостановлены на не­делю для того, чтобы новое правительство могло осмотреться и сделать выводы из сложившегося положения. Наученное опытом общество уже ничего не ожидало, - и было право. Преемником [35] Штюрмера явился А. Ф. Трепов[50], и этот выбор подтверждал, что власть не хочет искать своих представителей вне тесной среды старых сановников, надежных для нее, но неспособных вызвать к себе никакого общественного доверия. Вслед за другими, Трепов делал попытки найти себе поддержку в Думе и в печати. Но, не располагая, подобно другим, ничем, что могло бы гарантировать серьезную перемену курса, он скоро увидал, что не может рассчи­тывать на хороший прием. Его даже предостерегали вообще про­тив появления в Думе при этих условиях. Трепов, все-таки, при­шел. Он наткнулся со стороны социалистических депутатов на прием, который вся Дума готовила Протопопову, в случае его по­явления. Три раза он пытался начать свою речь, и трижды она была заглушена криками со скамей социалистов и трудовиков[51] (19 ноября). Не помог Трепову даже и такой козырь, как оглаше­ние факта, что союзники по договору обязались уступить России Константинополь и проливы.

Правительство давно перестало внушать к себе уважение. Но встреча Трепова показала всей стране, что оно перестало внушать и страх. Не могли внушить страха и новые репрессии Протопопо­ва. Общество притаилось и чего то ждало. В день окончания сес­сии, 17 декабря, предостерегая в последний раз правительство, пишущий эти строки говорил, что «атмосфера насыщена электри­чеством, все чувствуют приближение грозы и никто не знает, куда упадет удар».

В тот же день, 17 декабря, удар разразился. Он упал на лицо, которое все считали одним из главных виновников маразма, разъ­едавшего двор. Странным образом, когда это лицо было устране­но, все сразу почувствовали, что совсем не в этом дело, что уст­ранен лишь яркий показатель положения, тогда как зло вовсе не в нем, - и вообще не в отдельных лицах. Был убит Григорий Распутин. Это убийство, несомненно, скорее смутило, чем удовле­творило общество. Публика не знала тогда во всех подробностях кошмарной сцены в особняке кн. Юсупова[52] рассказанной потом Пуришкевичем, одним из непосредственных участников убийства. Но она как бы предчувствовала, что здесь случилось нечто прини­жающее, а не возвышающее, - нечто такое, что стояло вне вся­кой пропорции с величием задач текущего момента. И убийцы не принадлежали к числу представителей русской общественности. Напротив, они вышли из среды, создавший ту самую атмосферу, в какой расцветали Распутины. Это был скорее протест лучшей части этой среды против самих себя, выражение охватившего эту среду страха, что вместе с собой Распутины погубят и их. Вся царская семья давно уже порывалась объединиться и объяснить царю, что он ведет Россию и всех своих к гибели. Увы, отдельные объяснения и тут не привели ни к чему, кроме личного разрыва. Теми же пустыми, ничего не говорящими глазами царь встречал августейших, как и простых советчиков. [36]

По крайней мере, этот удар разбудит ли спящих? Поймут ли они, что это, после 1-го ноября, уже второе предостережение и что третьего, быть может, не будет? Общество задавало себе эти вопросы и, с возраставшим нетерпением, ждало. Оно ничего не дождалось. Рождественские праздники прошли, начался 1917 год, и все с недоумением спрашивали себя: что же дальше? Неужели все этим и ограничится? И что же нужно более сильное, чем то, что уже было? Впечатление, что страна живет на вулкане, было у всех. Но кто же возьмет на себя почин, кто поднесет фитиль и взорвет опасную мину?

В обществе широко распространилось убеждение, что следую­щим шагом, который предстоит в ближайшем будущем, будет дворцовый переворот при содействии офицеров и войска. Мало-помалу сложилось представление и о том, в чью пользу будет произведен этот переворот. Наследником Николая II называли его сына Алексея[53], а регентом на время его малолетства - в. к. Ми­хаила Александровича[54]. Из сообщения М. И. Терещенко[55] после самоубийства ген. Крымова[56] стало известно, что этот «сподвиж­ник Корнилова»[57] был самоотверженным патриотом, который в начале 1917 г. обсуждал в тесном кружке подробности предстоя­щего переворота[58]. В феврале уже намечалось его осуществление. В то же время другой кружок, ядро которого составили некото­рые члены бюро прогрессивного блока с участием некоторых зем­ских и городских деятелей, в виду очевидной возможности пере­ворота, хотя и не будучи точно осведомлен о приготовлениях к нему, обсуждал вопрос о том, какую роль должна сыграть после переворота Государственная Дума. Обсудив различные возмож­ности, этот кружок также остановился на регентстве в. к. Михаи­ла Александровича, как на лучшем способе осуществить в России конституционную монархию. Значительная часть членов первого состава временного правительства участвовала в совещаниях этого второго кружка; некоторые, как сказано выше, знали и о сущест­вовании первого...

Однако, перевороту не суждено было совершиться так, как он ожидался довольно широкими кругами. Раньше, чем осуществил­ся план кружка, в котором участвовал ген. Крымов, переворот произошел не сверху, а снизу, не планомерно, а стихийно... Некоторым предвестием переворота было глухое брожение в рабочих массах, источник которого остается неясен, хотя этим источником, наверное, не были вожди социалистических партий, представлен­ных в Государственной Думе. Здесь мы касаемся самого темного момента в истории русской революции. Будущий историк, навер­ное, прольет свет и на эту сторону дела; но современнику, дале­кому от этого фокуса общественного движения, остаются только догадки.

Мы видели, какими побуждениями руководились парламент­ские круги, делавшие оппозицию правительству. Их главным мо­тивом было желание довести войну до успешного конца в согласии [37] с союзниками, а причиной их оппозиции - все возраставшая уверенность, что с данным правительством и при данном режиме эта цель достигнута быть не могла. Эти круги начали с утвержде­ния, что «во время переправы не перепрягают лошадей». Мало-помалу, упираясь и сдерживая более нетерпеливых, они пришли к сознанию необходимости требовать введения общественных эле­ментов в правительство «общественного доверия». Неуступчивость власти дала перевес над ними тем течениям в обществе, которые требовали формальной «ответственности» правительства перед на­родным представительством. Против идеи достигнуть этой цели революционным путем - парламентское большинство боролось до самого конца. Но видя, что насильственный путь будет, все равно, избран и помимо Государственной Думы, оно стало гото­виться к тому, чтобы ввести в спокойное русло переворот, кото­рый оно предпочитало получить не снизу, а сверху.

Но рядом с парламентским течением общественной мысли было и другое, социалистическое. На социалистические круги, уже с самого начала войны, воздействовали извне представители социалистического интернационализма за границей. Уже с ноября 1914 года жертвой этих воздействий сделалась социал-демократи­ческая фракция Государственной Думы, в лице своих членов - «большевиков», Петровского[59], Бадаева[60], Муранова[61], Самойло­ва[62] и Шагова[63]. В середине февраля 1915 г. происходил откры­тый суд над ними: в числе материалов для обвинения фигуриро­вал присланный из-за границы проект резолюции, в котором была сформулирована «пораженческая» точка зрения Ленина[64]. Прав­да, Петровский заменил резкую фразу Ленинского проекта («с точки зрения рабочего класса и трудовых масс всех народов Рос­сии, наименьшим злом было бы поражение царской монархии и ее войск») более мягкими выражениями («с точки зрения» и т.д. «особенно опасно усиление победоносной царской монархии»). Затем Петровский исключил из резолюции центральную мысль всей большевистской тактики (о пропаганде в войсках «социа­листической революции» и о направлении оружия «не против своих братьев, наемных рабов других стран, а против реакции буржуазных правительств»). Для первого года войны эти идеи были еще слишком преждевременны. Они привились только значительно позже. Но, тем не менее, прививались среди рус­ских рабочих именно эти идеи. «Социал-патриотическое» направ­ление большинства европейского социализма пользовалось симпа­тией среди старшего поколения русских эмигрантов, - таких, как Плеханов[65], Дейч[66], Бурцев[67] и другие. Но среди рабочих масс, а затем и среди войск несравненно больше успеха имели сторонники Ленина.

Как проникали пораженческие влияния на русскую фабрику и в русскую армию? Для ответа на этот вопрос весьма поучителен один документ от 23 февраля 1915 г., напечатанный в начале 1918 г. в русских газетах и представляющий из себя циркулярное обращение [38] отдела печати при германском министерстве иностранных всем послам, посланникам и консульским чинам в нейтраль­ных государствах. Вот текст этого документа: «Доводится до вашего сведения, что на территории страны, в которой вы аккредитованы, основаны специальные конторы для организации пропаганды в государствах, воюющих с германской коалицией. Пропаганда коснется возбуждения социального движения и связанных с последним забастовок, революционных вспышек, сепаратизма со­ставных частей государства и гражданской войны, а также агитации в пользу разоружения и прекращения кровавой войны. Пред­лагаем вам оказывать всемерное покровительство и содействие ру­ководителям означенных пропагандистских контор». Этот доку­мент - один в ряду многих подобных - лишь подтверждает тот германский план воздействия на общественные движения враж­дебных стран, который был составлен еще до войны и опублико­ван во французской «Желтой Книге».

Нужно, впрочем, сказать, что в общественном мнении более распространено было другое объяснение таинственного источника, из которого шло руководство рабочим движением. Этим источни­ком считалась полиция - и, притом, специально полиция Л. Д. Протопопова. Общество было убеждено, что вместо того, чтобы ожидать революции, правительство предпочтет, как это сделал министр внутренних дел Дурново[68] в декабре 1905 года в Москве, вызвать ее искусственно и расстрелять ее на улице. Рука департамента полиции несомненно замечалась в забастовках не прекращавшихся на петроградских фабриках, и даже в студенчес­ких волнениях.

Как бы то ни было, откуда бы ни шли директивы, извне или изнутри, - из объективных фактов с бесспорностью вытекает, что подготовка к революционной вспышке весьма деятельно ве­лась - особенно с начала 1917 года, - в рабочей среде и в ка­зармах петроградского гарнизона. Застрельщиками должны были выступить рабочие. Внешним поводом для выступления рабочих на улицу был намечен день предполагавшегося открытия Государ­ственной Думы, 14 февраля. Подойдя процессией к Государствен­ной Думе, рабочие должны были выставить определенные требо­вания, в том числе и требование ответственного министерства. В одном частном совещании общественных деятелей этот проект об­суждался подробно, причем самым горячим его сторонником ока­зался рабочий Абросимов[69], оказавшийся провокатором на службе охраны. На провокацию указывалось и в предостерегающем пись­ме к рабочим П. Н. Милюкова.

Предостережение рабочих относительно возможной провока­ции на первый раз достигло своей цели. В назначенный первона­чально день (14 февраля) выступление рабочих не состоялось. Однако, оно оказалось отложенным не надолго. Уже 23 февраля появились первые признаки народных волнений. 24-го мирные митинги уступили место первым вооруженным столкновениям с [39] полицией, сопровождавшимся и первыми жертвами. 25-го работа фабрик и занятия в учебных заведениях прекратились: весь Пет­роград вышел на улицу. У городской думы произошло крупное столкновение народа с полицией, а на Знаменской площади, при таком же столкновении, казаки приняли сторону народа, бросились на конную полицию и обратили ее в бегство. Толпа привет­ствовала казаков; происходили трогательные сцены братанья. 26 февраля, в воскресенье, правительство приготовилось к решитель­ному бою. Центр столицы был оцеплен патрулями, установлены были пулеметы, проведены провода военных телефонов. Это, од­нако, не устрашило толпу. В громадном количестве, со знамена­ми, она ходила по улицам, собиралась на митинги, вызывала столкновения, при которых правительством были пущены в ход пулеметы. Чтобы усилить полицию, часть солдат была переодета в полицейские шинели, что вызвало в полках гарнизона чрезвы­чайное негодование и дало толчок к переходу их на сторону наро­да. Но движение продолжало быть бесформенным и беспредмет­ным. Вмешательство Государственной Думы дало уличному и военному движению центр, дало ему знамя и лозунг, и тем пре­вратило восстание в революцию, которая кончилась свержением старого режима и династии.

[1] Распутин (Новых) Григорий Ефимович (1872 - 1916). Родился в крестьянской семье в селе Покровском Тобольской губернии. Приобрел славу целителя и «старца». Был принят в придворных кругах и прибли­жен к царской семье. Убит в ночь с 16 на 17 декабря 1916 в доме князя Ф. Ф. Юсупова в результате заговора. В убийстве принимали участие вели­кий князь Дмитрий Павлович, князь Ф. Ф. Юсупов, член Государственной думы В. М. Пуришкевич, считавшие, что деятельность Распутина дискре­дитирует царскую фамилию.

[2] П. Н. Милюков несколько преувеличил «общее патриотическое еди­нодушие партий», поскольку фракции большевиков, меньшевиков и трудови­ков в Государственной думе, отказались голосовать за военные кредиты.

[3] 18 ноября 1914 министр внутренних дел Н. А. Мак лаков внес в Совет министров «Записку», в которой настаивал на ограничении деятель­ности Земского и Городского союзов только делом помощи больным и раненым, и о запрещении им заниматься политикой. Милюков имеет в виду слухи, связанные с «Запиской», поданной Н. А. Маклаковым и И. Г. Щегловитовым Николаю II, в которой указывалось на необходимость скорей­шего окончания войны и примирения с Германией, родственной России по политическому строю.

[4] Левашов (Левашев) Сергей Васильевич (1856 - 1919). Из семьи тульского помещика. Окончил Петербургскую медико-хирургическую ака­демию. В 1908-1913 профессор и ректор Новороссийского университета (Одесса); гласный городской думы и почетный мировой судья Одессы. Член IV Государственной думы, товарищ, затем, в конце 1916 - начале 1917 председатель фракции правых. Участник совещания монархистов в Петрограде (21 - 23 ноября 1915). На совещании был избран товарищем председателя. По одним данным убит, по другим - расстрелян летом 1919.

[5] Керенский Александр Федорович (1881 - 1970). Родился в семье директора Симбирской гимназии. В 1899 поступил на историко-филологи­ческий факультет Санкт-Петербургского университета, через год перевел­ся на юридический. Окончил университет в 1904. Член IV Государствен­ной думы. Лидер фракции трудовиков. Во время Февральской революции участвовал в работе Временного комитета Государственной думы, был из­бран товарищем председателя Петроградского Совета РСД от партии эсе­ров. Во Временном правительстве последовательно занимал посты мини­стра юстиции (март  - апрель), военного и морского министра (май - июнь), министра-председателя и военного и морского министра (июль - август). В сентябре - октябре 1917 совмещал посты министра - председате­ля и верховного главнокомандующего. После Октябрьской революции пы­тался организовать вооруженное сопротивление Советской власти. С 1918 - в эмиграции.

[6] Львов Георгий Евгеньевич (1861 - 1925). Князь, крупный земле­владелец. Окончил юридический факультет Московского университета (1885). Гласный Тульской губернской земской управы. В 1903 - 1906 ее председатель. В конце 1905 входил в Тульский комитет партии кадетов и в начале 1906 был выдвинут от блока кадетов и октябристов в депутаты Государственной думы. В 1906-1908 приобрел популярность благодаря благотворительной деятельности в качестве представителя от правительст­ва во врачебно-продовольственном комитете II Государственной думы, хотя и не был ее депутатом. С 1914 главноуполномоченный Всероссийско­го земского союза помощи больным и раненым воинам. Член Верховного совета по призрению семей лиц, призванных на войну. Один из лидеров Объединенного комитета Земско-Городского союза (Земгор). После Фев­ральской революции с марта по июль 1917 председатель Совета Мини­стров и министр внутренних дел Временного правительства. После Ок­тябрьской революции арестован. Бежал из тюрьмы, и перешел на неле­гальное положение. В начале октября 1918 отбыл в США с целью получе­ния финансовой помощи для белых армий, однако его миссия закончилась неудачей.

[7] Астров Николай Иванович (1868 - 1934). Родился в семье врача. Окончил юридический факультет Московского университета (1892). С 1890-х работал в органах московского городского самоуправления. В 1903 избран гласным Городской думы. Член кадетской партии и ее московского городского комитета. В Городской думе в 1913-1916 председатель Коми­тета прогрессивной группы гласных В годы первой мировой войны член Главного Комитета Всероссийского союза городов. С 1916 член ЦК партии кадетов. После Февральской революции товарищ комиссара Временного правительства в Москве. В конце марта - конце июня - московский го­родской голова. После Октябрьской революции - в эмиграции.

[8] Земский союз - Всероссийский земский союз помощи больным и раненым воинам. Городской союз - Всероссийский союз городов. Объ­единенный комитет этих общественных организаций (Земгор) был создан в июле 1915. Его лидерами являлись Г. Е. Львов и А. И. Шингарев. Основ­ная деятельность Земгора была направлена на организацию тыла: обору­дование госпиталей и санитарных поездов, размещение заказов интендант­ства на предметы обмундирования, помощь беженцам и инвалидам и т. д. 17 января 1918 декретом СНК РСФСР земский и городской союзы и Зем­гор были упразднены, их имущество передано ВСНХ.

[9] Имеется в виду Сухомлинов В. А.

[10] Имеется в виду Маклаков Н. А.

[11] Сухомлинов Владимир Александрович (1848 - 1926). Родился в дворянской семье. Окончил Академию Генерального штаба (1874). Участ­ник русско-турецкой войны 1877-1878 . С декабря 1908 начальник Генерального штаба. С марта 1909 по июнь 1915 военный министр. Обвинен в неподготовленности армии к войне и снят с должности. В марте 1916 арес­тован. В сентябре 1917 приговорен к бессрочной каторге, замененной за­ключением. Освобожден в мае 1918 в связи с преклонным возрастом. Эми­грировал.

[12] Маклаков Николай Алексеевич (1871 - 1918). Родился в дворян­ской семье. Окончил историко-филологический факультет Московского университета (1893). В 1894 поступил на службу в Министерство финан­сов. В 1906 назначен управляющим Полтавской казенной палаты. В июне 1909 перешел в министерство внутренних дел. Назначен Черниговским гу­бернатором. В декабре 1912 назначен Управляющим делами МВД, в фев­рале 1913 - министром. В мае 1913 получил придворный чин гофмейстера. В 1915 вышел в отставку. Введен в состав Государственного совета. Примыкал к правым. После Февральской революции арестован и заклю­чен в Петропавловскую крепость. После Октябрьской революции расстре­лян ВЧК.

[13] Поливанов Алексей Андреевич (1855 - 1920). Окончил частную гимназию в Петербурге (1871), Николаевское инженерное училище (1874), Николаевскую инженерную академию (1880). Участник русско-ту­рецкой войны 1877 - 1878. С 1893 служил в Военном министерстве: дело­производитель и начальник отделения Главного штаба. Помощник военно­го министра с 1906 по 1912. Генерал от инфантерии (1911). С 1912 член Государственного совета. С июня 1915 по март 1916 военный министр и председатель Особого совещания по обороне государства. После Октябрь­ской революции служил в Красной Армии.

[14] Щербатов Николай Борисович (1868 - ?). Князь, крупный земле­владелец. Получил образование в Пажеском корпусе. С 1907 полтавский губернский предводитель дворянства. Один из учредителей Всероссийско­го союза земельных собственников. В 1913-1915 в Главном управлении Государственного коннозаводства. С июня по сентябрь 1915 управляющий министерством внутренних дел и главноначальствующий отдельного кор­пуса жандармов. В сентябре 1915 избран членом Государственного совета.

[15] Щегловитов Иван Григорьевич (1861 - 1918). Черниговский поме­щик. Окончил Училище правоведения (1881), юрист (профессор). Слу­жил в министерстве юстиции. С 1903 читал лекции в Училище правоведе­ния по теории и практике уголовного судопроизводства. С января 1906 - товарищ министра юстиции. С апреля 1906 по июнь 1915 - министр юс­тиции. С января 1907 член Государственного совета. Перешел от умерен­но-либеральных взглядов к правомонархическим. Освобожден от долж­ности министра юстиции под влиянием общественного мнения. С ноября 1915 по ноябрь 1916 - председатель Совета монархических объединений. Председатель Государственного совета. После Февральской революции арестован и заключен в Петропавловскую крепость. После Октябрьской революции расстрелян ВЧК.

[16] Саблер Владимир Карлович (с 1915 - Десятовский) (1847 - 1929). Окончил юридический факультет Московского университета (1868), в котором впоследствии читал лекции. С 1881 на различных долж­ностях в Святейшем Синоде. В 1883 назначен управляющим канцелярией Святейшего Синода. В 1887 состоял личным секретарем великой княгини Екатерины Михайловны. В 1892 - 1905 товарищ обер-прокурора Святей­шего Синода. С 1905 в отставке. Член Государственного совета с 1905. В 1911 - 1915 обер-прокурор Святейшего Синода. Во время первой мировой войны с разрешения императора сменил фамилию. После отставки отошел от политической деятельности.

[17] Хвостов Александр Алексеевич (1857 - ?). Дядя А. Н. Хвостова. В 1900 министр хозяйственного департамента министерства внутренних дел. В 1905 товарищ министра юстиции. С 1912 присутствующий член Государ­ственного совета. С 1915 министр юстиции. С июля по сентябрь 1916 ми­нистр внутренних дел и главноначальствующий корпуса жандармов.

[18] Самарин Александр Дмитриевич (1871 - ?). Окончил Московский университет. В 1899 - 1908 был богородским уездным предводителем дво­рянства. С 1908 московский губернский предводитель дворянства. В 1912 член Государственного совета. С июля по сентябрь 1915 исполнял обязан­ности обер-прокурора Святейшего Синода. С конца 1916 председатель По­стоянного совета объединенного дворянства.

[19] Горемыкин Иван Логгинович (1839 - 1917). Окончив Училище правоведения (1860), начал службу в канцелярии 1-го департамента Сена­та, затем был чиновником особых поручений в комитете по делам Царства Польского. В 1882 назначен исполняющим должность товарища обер-про­курора 1-го департамента Сената, в 1884 обер-прокурором 2-го департа­мента Сената. В 1891 - 1894 товарищ министра юстиции. В 1895 стал това­рищем министра внутренних дел и с октября занял пост министра (зани­мал до 1900). С конца 1899 - член Государственного совета. В апреле 1906 назначен председателем Совета Министров. Пробыл на этом посту до июля 1906. Уволен. В январе 1914 вновь назначен на пост председателя Совета Министров. В январе 1916 заменен Б. В. Штюрмером. После Февральской революции арестован. Освободившись, летом 1917 уехал в име­ние, при разгроме которого был убит.

[20] Националисты - в данном случае - члены партии Всероссий­ский национальный союз, основанной в Петербурге в 1908.

[21] Бобринский Владимир Алексеевич (1867 - 1927). Граф, крупный землевладелец, сахарозаводчик. С 1887 учился на юридическом факульте­те Московского университета. В 1887 - 1889 вольноопределяющийся лейб-гвардии Гусарского полка, в 1889 сдал офицерский экзамен при Михай­ловском артиллерийском училище, с 1891 корнет запаса. Учился в Париж­ской школе политических наук, Эдинбургском университете. С 1893 по­четный мировой судья; гласный Тульского уездного и губернского земств. В 1895 - 1898 председатель Богородицкой уездной земской управы, с 1904 Богородицкий уездный предводитель дворянства. Депутат II и IV Государ­ственной думы. С июля 1914 по июнь 1915 в действующей армии. После Октябрьской революции член «Совета государственного объединения Рос­сии». С 1919 в эмиграции.

[22] Львов Владимир Николаевич (1872 - 1934). Родился в дворян­ской семье. Окончил юридический и историко-филологический факультет Московского университета. Был вольнослушателем Московской духовной академии. В 1905 участвовал в организации в Самаре и Самарской губер­нии отделений партии Союз 17 октября. Депутат III и IV Государственной думы. В обеих думах председатель комиссии по делам православной цер­кви. В дни Февральской революции член Временного комитета Государст­венной думы. Со 2-го марта 1917 обер-прокурор Святейшего Синода. После Октябрьской революции отошел от политической деятельности. В 1920 эмигрировал. В 1922 вернулся на родину и работал в Высшем цер­ковном управлении.

[23] Савич Никанор Васильевич (1869 - 1942). Родился в дворянской семье. Окончил физико-математический факультет Петербургского уни­верситета. Гласный Харьковского уездного и губернского земского собра­ния. Депутат III и IV Государственной думы. Октябрист. Товарищ предсе­дателя Комиссии по государственной обороне в Государственной думе. После Октябрьской революции входил в состав Особого совещания при А. И. Деникине, был государственным контролером в правительстве П. Н. Врангеля. С 1920 в эмиграции.

[24] Ефремов Иван Николаевич (1866 - 1932/1944). Родился в дво­рянской семье. Окончил физико-математический факультет Московского университета (1890). Мировой судья. Почетный попечитель Новочеркас­ской гимназии (1892). Депутат I, III, IV Государственной думы. Участво­вал в создании Партии мирного обновления (1906) и Прогрессивной пар­тии (1912). В годы Первой мировой войны член бюро Прогрессивного блока. В дни Февральской революции вошел в состав Временного комите­та Государственной думы. Возглавил ЦК Радикально-демократической партии, образованной весной 1917. В июле - августе 1917 был сначала ми­нистром юстиции, а затем министром государственного призрения Времен­ного правительства. С сентября 1917 посол в Швейцарии. В конце 1920 участник первого собрания Лиги Наций в Женеве.

[25] Прогрессисты - члены Прогрессивной партии, созданной в 1907 как группа депутатов III Государственной думы и оформленной в качестве партии в 1912. В ее программе выдвигались требования конституционно-монархического строя с ответственным перед Думой правительством, рас­ширения ее прав, реформы Государственного совета, свободы слова, печа­ти, собраний и союзов, неприкосновенности личности, свободы совести, устранения посягательств на национальное достоинство народов страны, отмены сословных привилегий и т. д.

[26] «Прогрессивный блок» - межпартийная коалиция, созданная в результате объединения фракций IV Государственной думы и Государст­венного совета в августе 1915. В него вошли кадеты во главе с П.Н.Милю­ковым, прогрессисты во главе с И.Н.Ефремовым, земцы-октябристы во главе с В.Н.Львовым, часть националистов во главе с В. А. Бобринским и три группы Государственного совета («центра», «академическая» и «вне­партийного кружка») под руководством В В. Меллер-Закомельского и Д. Д. Гримма. Фактически руководителем блока был П. Н. Милюков, хотя председателем бюро блока являлся октябрист С. И. Шидловский.

[27] Харитонов Петр Алексеевич (1852 - 1916). Окончил Училище правоведения. В 1883 назначен юрисконсультом Министерства юстиции. В 1888 старший чиновник в кодификационном отделе при Государственном совете. С 1898 статс-секретарь департамента гражданских и духовных дел, с 1904 товарищ государственного секретаря. В 1906 получил звание сена­тора, назначен присутствующим членом Государственного совета. В 1907 - 1916 Государственный контролер.

[28] Хвостов Алексей Николаевич (1872 - 1918). Родился в дворян­ской семье. Орловский помещик, действительный статский советник, ка­мергер Высочайшего двора (1912). Служил в 44-м Нижегородском драгун­ском полку. С 1892 в отставке. Гласный Полтавского губернского земства. В 1906-1910 вологодский губернатор, в 1912 нижегородский губернатор. С 1907 полтавский губернский предводитель дворянства. Депутат IV Госу­дарственной думы. В 1912 председатель бюро фракции правых IV Госу­дарственной думы. С октября 1915 по март 1916 министр внутренних дел и главноначальствующий отдельного корпуса жандармов. После Октябрь­ской революции расстрелян ВЧК.

[29] Кривошеий Александр Васильевич (1857 - 1921). Родился в дво­рянской семье. Окончил юридический факультет Петербургского универ­ситета, юрисконсультант частной Северо-Донецкой железной дороги. С 1884 служил в Министерстве юстиции, с 1887 - в земском отделе МВД. В 1889 - 1891 комиссар по крестьянским делам в Царстве Польском. С 1902 начальник Переселенческого управления МВД С 1905 товарищ главно­управляющего землеустройством и земледелием. С 1906 член Государст­венного совета и товарищ министра финансов. Гофмейстер (1909), статс-секретарь (1910). В 1908 - 1915 Главноуправляющий землеустройством и земледелием, один из соратников П.А.Столыпина в проведении аграрной реформы. С 1916 член комиссии по делам сельского хозяйства Государст­венного совета. После Октябрьской революции один из организаторов «правого центра». В годы гражданской войны был председателем Прави­тельства Юга России П. Н. Врангеля. С 1920 в эмиграции.

[30] Манифест от 17 октября 1905 («Об усовершенствовании государ­ственного порядка»). Был подписан Николаем II под давлением револю­ционных событий 1905. Провозглашал гражданские права и свободы, со­здание законодательной Государственной думы.

[31] Союз русского народа - правая монархическая партия. Сущест­вовала с 1905 по 1917. Официальным печатным органом являлась газета «Русское знамя». Председателем Главного совета Союза был А. И. Дубро­вин.

[32] Мария-Антуанетта (1755 - 1793). Французская королева. После свержения монархии (10 августа 1792) арестована и гильотинирована по приговору Революционного трибунала. Имеется в виду громкий уголов­ный процесс 1785 - 1786, в котором оказались замешаны королева и ряд высокопоставленных придворных персон. Афера с бриллиантовым ожере­льем вызвала возмущение в обществе и послужила одной из причин под­рыва авторитета власти.

[33] Штюрмер Борис Владимирович (1848 - 1917). Родился в дворян­ской семье, крупный помещик. Окончил юридический факультет Петер­бургского университета (1872). Начинал службу в 1-м департаменте Правительствующего Сената. С 1885 по 1892 обер-прокурор. С конца 80-х гласный Бежецкого и Каширского уездных и Тверского губернского зем­ских собраний. В 1890 - 1892 председатель губернской земской управы. Был губернатором в Нижнем Новгороде и Ярославле (1896). В 1902 ди­ректор Департамента общих дел МВД. С 1904 член Государственного со­вета. В январе - ноябре 1916 председатель Совета Министров. Одновре­менно (март - июль) министр внутренних дел и министр иностранных дел (июль - ноябрь). После Февральской революции арестован. Умер в Пет­ропавловской крепости.

[34] Манасевич-Мануйлов Иван Федорович (1869 - 1918). Надво­рный советник, журналист. Личный секретарь председателя Совета мини­стров Б.В.Штюрмера. В 1915 - 1916 занимался крупными денежными аферами. Арестован в августе 1916 за мошенничество и взяточничество.

[35] Илиодор (Труфанов Сергей Михайлович) (1880 или 1881 - 1958). Из донских казаков. В 1905 окончил СПб. духовную академию и поступил в Почаевскую лавру (Волынская губерния), иеромонах. Под­держивал Союз русского народа. Постепенно от антиреволюционной про­паганды перешел к обвинениям чиновничества, полиции и бюрократии. Попытки властей справиться с самоуправством Илиодора ни к чему не привели. В октябре 1912 обратился в Святейший Синод и к своим едино­мышленникам с заявлением, в котором отрекся от своих прежних убеж­дений. Был расстрижен. Бежал за границу, где выпустил книгу о Г. Е. Распутине. Перед революцией жил в Норвегии. В советское время вернулся в Россию и вел проповеди в Царицыне (1921).

[36] Ржевский Борис Михайлович - бывший нижегородский чинов­ник, журналист. Доверенное лицо министра внутренних дел А. Н. Хвостова. Был послан за границу к Илиодору для того, чтобы заручиться его поддержкой в подготовке убийства Г. Е. Распутина. Однако не выполнил возложенной на него задачи, в результате чего разразился скандал и А. Н. Хвостов был вынужден покинуть свой пост.

[37] Белецкий Степан Петрович (1872 - 1918). Из мещан. Окончил юридический факультет Киевского университета (1894). Служил в Канце­лярии киевского генерал-губернатора. С 1899 правитель Канцелярии ковенского губернатора. С 1904 в Канцелярии виленского, ковенского и гродненского генерал-губернатора. С 1907 самарский вице-губернатор. Ди­ректор Департамента полиции МВД. В сентябре 1915 - феврале 1916 то­варищ министра внутренних дел. После Февральской революции аресто­ван и заключен в Петропавловскую крепость. После Октябрьской револю­ции расстрелян ВЧК.

[38] Пуришкевич Владимир Митрофанович (1870 - 1920). Родился в семье бессарабского помещика. В 1895 окончил историко-филологический факультет Новороссийского университета (Одесса). Гласный Бессарабско­го губернского земства. С 1900 чиновник Хозяйственного департамента и Главного управления по делам печати МВД. Один из организаторов и ли­деров Союза русского народа и Русского народного союза имени Михаила Архангела. Депутат II, III, IV Государственной думы. В годы Первой ми­ровой войны был на фронте в качестве уполномоченного Красного Креста. Отошел от активной политической деятельности. После Октябрьской революции арестован в ноябре 1917 за участие в контрреволюционном заго­воре. Амнистирован. Уехал на юг, где создал Всероссийскую народно-го­сударственную партию. Скончался от тифа в Новороссийске. Слова В. М. Пуришкевича относительно «политической чехарды» относятся к частой смене министров царского правительства.

[39] Шуваев Дмитрий Савельевич (1854 - 1937). Из почетных граждан Оренбургской губернии. Окончил Академию Генерального штаба (1878). Служил на штабных должностях и преподавал в военных учебных заведе­ниях. Командовал дивизией (1905), корпусом (1907 - 1908). В 1909 назна­чен начальником Главного интендантского управления. С 1912 генерал от инфантерии. С декабря 1915 по март 1916 главный полевой интендант. С марта 1916 по январь 1917 военный министр. В январе 1917 стал членом Государственного совета. После Октябрьской революции преподавал в военно-учебных заведениях Красной Армии. С конца 20-х в отставке. Реп­рессирован.

[40] Сазонов Сергей Дмитриевич (1860 - 1927). Родился в дворянской семье. Окончил Александровский лицей и с 1883 начал службу в МИДе. С 1888 служил около 20-ти лет в заграничных посольствах и миссиях: сек­ретарь посольства, советник и поверенный в делах в Великобритании, чрезвычайный и полномочный посол в Ватикане, посланник в США. Член Государственного совета, гофмейстер. В 1909 - 1910 товарищ министра иностранных дел. С ноября 1910 до июля 1916 министр иностранных дел. В 1917 посол Временного правительства в Великобритании. После Ок­тябрьской революции был министром иностранных дел у А. В. Колчака, член Особого совещания у А. И. Деникина. С 1920 в эмиграции.

[41] Нератов Анатолий Анатольевич (1863 - 1928), гофмейстер, член Государственного совета. В 1906 - 1910 вице-директор 1-го департамента министерства иностранных дел. В 1910-1916 товарищ министра иностранных дел.

[42] Калигула (12 - 41 н. э.), римский император (37 - 41 гг.), просла­вившийся своей жестокостью. Был убит заговорщиками. Имеется в виду случай, когда Калигула назначил сенатором своего любимого коня.

[43] Бенкендорф Александр Константинович (? - 1916). Граф, гоф­мейстер. В 1897 - 1902 посланник России в Копенгагене. В 1903 - 1916 чрезвычайный и полномочный посол России в Англии.

[44] Протопопов Александр Дмитриевич (1866 - 1917). Родился в дво­рянской семье. Окончил Кадетский корпус, Николаевское кавалерийское училище (1885). В 1888 - 1890 слушатель Академии Генерального штаба. В 1890 вышел в отставку. С октября 1905 уездный предводитель дворян­ства. Член III и IV Государственных дум. Член Союза 17 октября. Това­рищ председателя IV Государственной думы. Входил в «Прогрессивный блок». В сентябре 1916 назначен управляющим министерством внутренних дел и главным начальником Отдельного корпуса жандармов. Согласился на это назначение вопреки решению октябристской фракции Думы и «Прогрессивного блока». С декабря 1916 до Февральской революции 1917 министр внутренних дел. После Февральской революции арестован и за­ключен в Петропавловскую крепость. После Октябрьской революции рас­стрелян ВЧК.

[45] После возвращения в Россию А. Д. Протопопов доложил о результатах переговоров Николаю II.

[46] Бадмаев Жасмаран (после принятия православия Петр Александ­рович) (1841 - 1920). Бурят. Окончил восточный факультет Петербург­ского университета (1875). С 1875 на службе в Азиатском департаменте министерства иностранных дел. Действительный статский советник. Врач, знаток тибетской медицины. Среди его пациентов было много лиц из выс­шего общества Петербурга.

[47] «Русская воля» - газета, основанная министром внутренних дел царского правительства А. Д. Протопоповым. Выходила ежедневно в Пет­рограде с декабря 1916 по октябрь 1917. Редактором был известный рус­ский писатель и публицист А. В. Амфитеатров.

[48] Шульгин Василий Витальевич (1878 - 1976). Родился в семье профессора истории Киевского университета. Окончил юридический фа­культет университета св. Владимира в Киеве (1900). Журналист, а с 1911 - редактор газеты «Киевлянин». Депутат II - IV Государственных дум. В период Первой мировой войны ушел на фронт и был ранен в бою. После Февральской революции избран во Временный комитет Государст­венной думы. Вместе с А. И. Гучковым 2 марта 1917 принял отречение у Николая II. После Октябрьской революции участвовал в создании Добро­вольческой армии. Эмигрировал. В 1925 - 26 нелегально посетил РСФСР. В 30 - 40-е годы жил в Югославии, где занимался литературной деятельностью. В 1944, после прихода советских войск, препровожден в СССР и приговорен к 25 годам тюремного заключения за многолетнюю антисовет­скую деятельность. В 1956 освобожден. Жил в СССР.

[49] Речь П. Н. Милюкова была разрешена для печати в конце ноября 1916.

[50] Трепов Александр Федорович (1862 - 1928). Родился в дворян­ской семье. Окончил Пажеский корпус. Служил в лейб-гвардии Егерском полку, затем старшим адъютантом штаба 18-го армейского корпуса. Ушел в отставку. С 1889 чиновник особых поручений в МВД. С 1892 перяславский уездный предводитель дворянства. С 1895 служил в Государственной канцелярии. Егермейстер (1905), тайный советник (1905). С 1907 сенатор 1-го департамента Правительствующего Сената. С 1914 член Государствен­ного совета. С октября 1915 по декабрь 1916 управляющий МПС, затем министр путей сообщения. Одновременно с ноября по декабрь 1916 пред­седатель Совета Министров. После Октябрьской революции в эмиграции.

[51] Трудовики - члены Трудовой группы, возникшей в 1906 в I Госу­дарственной думе. Требовали проведения аграрной реформы - полной ликвидации помещичьего землевладения и национализации всей земли са­мими крестьянами. Выступали за всеобщее избирательное право и демо­кратические свободы.

[52] Юсупов Феликс Феликсович (1887 - 1967). Князь, граф Сумароков-Эльстон. Генерал-майор свиты, был женат на великой княгине Ирине Александровне, племяннице Николая II. Являлся инициатором убийства Г. Е. Распутина. За участие в убийстве был выслан в имение в Курской гу­бернии, где находился под надзором полиции до Февральской революции. Эмигрировал во Францию.

[53] Алексей Николаевич Романов (1904 - 1918), сын Николая II, на­следник престола. Страдал гемофилией (несвертываемость крови). Был расстрелян с остальными членами императорской семьи в Екатеринбурге.

[54] Михаил Александрович Романов (1878 - 1918). Великий князь, брат Николая П. Генерал-адъютант, генерал-лейтенант, член Государст­венного совета. Во время Первой мировой войны командир туземной кон­ной дивизии, 2-го кавалерийского корпуса, позднее генерал-инспектор ка­валерии. В марте 1917 после отречения Николая II в его пользу, так же от­казался от прав на престол, оставив вопрос о власти на рассмотрение Учредительного собрания. По предписанию Петроградского Совета РСД вы­ехал в Пермь. В ночь на 13 июня 1918 расстрелян.

[55] Терещенко Михаил Иванович (1886 - 1958). Представитель ди­настии сахарозаводчиков и землевладельцев. Окончив Киевскую гимна­зию, в 1905 - 1908 занимался в Лейпцигском университете. В 1909 экстер­ном закончил юридический факультет Московского университета. Депутат IV Государственной думы. Прогрессист. Во время Первой мировой войны участвовал в создании госпиталей Красного Креста, был председателем Киевского военно-промышленного комитета. После Февральской револю­ции с марта по май министр финансов, с мая по октябрь министр ино­странных дел Временного правительства. 26 октября 1917 арестован вмес­те с другими министрами Временного правительства в Зимнем дворце. Бежал из-под ареста в Норвегию и далее во Францию.

[56] Крымов Александр Михайлович (1871 - 1917). Сын надворного советника. Окончил Академию Генерального штаба (1902). Участвовал в русско-японской войне. С начала Первой мировой войны служил в штабе 2-й армии, в декабре 1914 произведен в генерал-майоры, с марта 1915 ко­мандир Уссурийской конной бригады, с декабря начальник Уссурийской конной дивизии, с апреля 1917 генерал-лейтенант, командир 3-го конного корпуса, который в августе был направлен генералом Л. Г. Корниловым на Петроград. После провала корниловского выступления 31 августа застре­лился.

[57] Корнилов Лавр Георгиевич (1870 - 1918). Родился в семье бывше­го казачьего офицера. Окончил Академию Генерального штаба (1898). Участник русско-японской войны. В Первую мировую войну командовал дивизией. Был произведен в генерал-лейтенанты. В конце апреля 1915 попал в плен. В июле бежал из плена, за что был награжден орденом Свя­того Георгия 3-й степени и в сентябре назначен командиром 25-го армей­ского корпуса. В марте - апреле 1917 главнокомандующий войсками Петроградского военного округа, с апреля командующий 8-й армией Юго-За­падного фронта. В июне произведен в генералы от инфантерии, с июля главнокомандующий войсками Юго-Западного фронта, затем - вер­ховный главнокомандующий. 25 августа выступил против Временного правительства и направил войска на Петроград. Смещен со своего поста А.Ф.Керенским и объявлен вне закона. После ликвидации выступления арестован. Освобожден в ноябре 1917 по приказу начальника штаба главковерха Н. Н. Духонина. Уехал на Дон, где вместе с М.В.Алексеевым возглавил формирование Добровольческой армии. С декабря 1917 коман­дующий Добровольческой армией. Убит при штурме Екатеринодара.

[58] В этот кружок входили Н. В. Некрасов, М. И. Терещенко и др.

[59] Петровский Григорий Иванович (1878 - 1958). Родился в семье портного и прачки. С 1892 ученик, затем токарь по металлу на Брянском заводе в Екатеринославле. Вступил в социал-демократический кружок. В 1897 вошел в Екатеринославский «Союз борьбы за освобождение рабочего класса». В 1905 секретарь Екатеринославского Совета рабочих депутатов и общегородского стачечного комитета. В 1912 избран депутатом IV Госу­дарственной думы. Член социал-демократической фракции. В ноябре 1914 арестован на Всероссийском совещании большевиков в Озерках (под Пет­роградом). В феврале 1915 приговорен к ссылке на вечное поселение в Си­бирь. После Февральской революции член Якутского ревкома, председа­тель комитета общественной безопасности и комитета РСДРП, комиссар Якутской области. В конце июня вернулся в Петроград и был направлен в Екатеринослав и Донбасс как представитель ЦК РСДРП(б). На II Всерос­сийском съезде Советов избран членом ВЦИК. В ноябре 1917 - марте 1919 нарком внутренних дел РСФСР. Далее на партийной и государствен­ной работе.

[60] Бадаев Алексей Егорович (1883 - 1951). Родился в крестьянской семье. С 1900 работал в Москве, затем в Петербурге. В 1904 вступил в РСДРП. Распространял листовки. В октябре 1912 избран депутатом IV Государственной думы. Был членом социал-демократической фракции Думы, после ее раскола в ноябре 1913 - член большевистской фракции. В 1912 - 1913 был официальным издателем газеты «Правда», входил в ее хозяйственную комиссию. Арестован в 1914 вместе с другими членами фракции и в 1915 сослан в Сибирь. В марте 1917 вернулся в Петроград. Участник Всероссийского совещания Советов РСД (март - апрель). Из­бран в Петроградскую городскую думу, как ее представитель участвовал в Демократическом совещании. Депутат Учредительного собрания. После Октябрьской революции на партийной и государственной работе.

[61] Муранов Матвей Константинович (1873 - 1959). Рабочий-сле­сарь. Член партии с 1904. Участник революции 1905 - 1907. Депутат IV Государственной думы. Член социал-демократической фракции. Аресто­ван в 1914 вместе с другими членами фракции и в 1915 сослан в Сибирь. В 1917 член Исполкома Петросовета, ЦК РСДРП(б). Делегат VII (Ап­рельской) конференции и VI съезда РСДРП(б). Член ЦКК ВКП(б) в 1920 - 1921 и 1923 - 1934.

[62] Самойлов Федор Никитич (1882 - 1952), рабочий, социал-демо­крат с 1903 большевик. Во время революции 1905 - 1907 член Иваново-Вознесенского совета. Депутат IV Государственной думы, член социал-де­мократической фракции. Арестован вместе с другими членами фракции в 1914 и в 1915 сослан в Сибирь. С марта 1917 председатель Иваново-Воз­несенского совета, член комитета РСДРП(б). После Октябрьской револю­ции секретарь Иваново-Вознесенского комитета РСДРП(б), губернский комиссар труда и председатель губернского ревтрибунала. В дальнейшем на партийной и научной работе.

[63] Шагов Николай Романович (1882 - 1918). Рабочий, большевик с 1905. Депутат IV Государственной думы от рабочей курии Костромской губернии, член социал-демократической фракции. Сотрудничал в «Прав­де». В 1914 вместе с другими депутатами-большевиками арестован и в 1915 сослан в Сибирь. Из ссылки вернулся душевнобольным.

[64] В августе 1914 В.И.Ленин написал тезисы о войне, одобренные со­вещанием большевиков в Швейцарии, а затем переработанные и принятые как манифест ЦК РСДРП под названием «Война и российская социал-де­мократия». Ленин считал, что поражение России в войне с Германией не­обходимо в качестве средства ослабления монархии.

[65] Плеханов Георгий Валентинович (1856 - 1918). Родился в дво­рянской семье. В 1874 поступил в Петербургский горный институт. В 1876 примкнул к народническому кружку сторонников М.А.Бакунина. С июля 1877 член руководства организации «Земля и воля», в 1879 возглавил ор­ганизацию «Черный передел». В начале 1880 эмигрировал. В сентябре 1883 выступил как организатор марксистской группы «Освобождение труда». Один из лидеров II Интернационала. В конце 1894 - начале 1895 по его инициативе был создан «Союз русских социал-демократов за грани­цей». Один из создателей газеты «Искра» (1900-1903). Принял участие в работе II съезда РСДРП (1903). Один из авторов Проекта Программы РСДРП. После съезда - один из лидеров меньшевизма. В период Первой мировой войны - оборонец. После Февральской революции вернулся в Россию. Поддерживал Временное правительство. Возглавлял группу «Единство», которая не вошла в меньшевистскую организацию, руководимую Организационным комитетом РСДРП. Выступал в печати за продол­жение войны. Стремился пропагандировать идею классового мира. К Ок­тябрьской революции отнесся отрицательно, но против Советской власти бороться не стал.

[66] Дейч Лев Григорьевич (1855 - 1941). Родился в купеческой семье. Учился на философском факультете Безельского университета. С 1874 участник народнического движения. С 1878 член «Земли и воли», затем «Черного передела». В 1883 один из основателей группы «Освобождение труда». В 1884 арестован и по 1901 отбывал каторгу в Сибири. Бежал за границу (1901). С 1903 один из лидеров меньшевиков. В 1905 нелегально возвратился в Россию, арестован и сослан. Бежал и с 1907 находился в эмиграции. Делегат V съезда РСДРП (1907). В годы Первой мировой войны - оборонец. После Февральской революции в апреле вернулся в Петроград. Член группы «Единство». Входил в непартийный военный союз «Личный пример». Призывал поддержать Временное правительство, выступал за продолжение войны с Германией. Октябрьскую революцию не принял. В конце 1917 - начале 1918 сотрудничал в еженедельниках «На­чало» и «Дело». С 1918 отошел от политической деятельности.

[67] Бурцев Владимир Львович (1862 - 1942). Сын штабс-капитана. В 1882-1885 учился на физико-математическом и юридическом факульте­тах Петербургского и Казанского университетов. С 1883 входил в народо­вольческие кружки. После ареста в 1885 административно сослан в Иркут­скую губернию и летом 1888 бежал из ссылки. Эмигрировал. В 1900 начал издавать историко-революционные сборники «Былое». В ноябре 1905 вер­нулся по амнистии в Россию. В 1906 - 1907 участвовал в редактировании легального журнала «Былое». Осенью 1907 вновь эмигрировал и возобно­вил в Париже издание «Былого». С 1906 специализировался на разобла­чении провокаторов. Во время Первой мировой войны - оборонец. В ав­густе 1914 вернулся в Россию. Был арестован на границе и сослан в Вос­точную Сибирь. Амнистирован в конце 1915 по ходатайству французского правительства, вернулся в Петроград. В 1917 издавал газету «Общее дело», сборники «Будущее». Поддержал обвинение против большевиков в сотрудничестве с Германией. Был сторонником сильной республиканской власти, критиковал А.Ф.Керенского за политическую слабость, поддер­жал Л.Г.Корнилова. Был арестован в ночь на 26 октября 1917 и помещен в Петропавловскую крепость. Освобожден в феврале 1918, в мае через Финляндию бежал в Стокгольм.

[68] Дурново Петр Николаевич (1846 - 1915). Родился в дворянской семье. Окончил Морской кадетский корпус (1860), Александровскую Военно-юридическую академию (1870). Служил в судебных учреждениях Кронштадта, Владимира, Москвы, Рыбинска, Киева. С 1880 в МВД: уп­равляющий судебным отделом департамента государственной полиции, вице-директор, директор Департамента полиции, товарищ министра, в ок­тябре 1905 - апреле 1906 - министр внутренних дел в кабинете С. Ю. Витте. Член Государственного совета (1905), статс-секретарь (1906), сенатор (1893), действительный статский советник.

[69] Абросимов Владимир Митрофанович (1878 - ?). Рабочий метал­лист. Секретный агент тайной полиции. Членом Московского Революци­онного Комитета и секретарь правления самообразовательного клуба. Активный деятель Петербургской «инициативной» группы ликвидаторов. Участник Августовской конференции 1912. В 1913 секретарь правления Петербургского союза металлистов. В годы Первой мировой войны оборо­нец, член объединенного комитета и рабочей группы Центрального военно-промышленного комитета. По его донесениям полицией был установлен ряд деятелей «инициативной» группы и стала известной деятельность ликвидаторов. После Февральской революции арестован, но через несколько месяцев освобожден.