Дмитрий Иванович Гразкин (1891 - 1972)

Д. И. Гразкин - человек необычайной судьбы, участник трех революций в России, неоднократно встречавшийся с В. И. Лениным, хорошо знавший многих видных деятелей большевистской партии. Еще одиннадцатилетиим подростком отправился он из родительского дома в одной из захолустных деревенек Новгородской губернии в Петербург, имея трехклассное образование и такой же стаж работы по найму. Здесь, в столице, он сполна познал тяжкую жизнь «в мальчиках» в одной из пекарен владельца булочных и кондитерских Бахарева. Революционные события 1905 г. увлекли и захватили его, и через два года он уже становится членом большевистского кружка. «Счастье мое, - вспоминал он позднее, - что я попал в Петербург незадолго до пятого года. Революционные события так быстро политически просвещали человека из массы, как раньше, до пятого года, не воспитали бы и десятилетия». В 1909 г. Гразкин вступает в РСДРП. Активную пропагандистскую работу продолжает он и в дальнейшем, уже будучи на фронте, среди солдат. После Февральской революции был одним из организаторов и редакторов газеты «Окопная правда», участвовал в образовании ревкома 12-й армии, входил в состав бюро Военной организации большевиков, являлся председателем полкового, дивизионного и корпусного комитетов солдатских депутатов. Участник I, II и III съездов Советов крестьянских депутатов. Член ВЦИК шести созывов. В 1918 г. работал в ВЧК, в 1919-1920 гг. - на руководящих постах в Красной Армии, в 1922-1925 гг. - в аппарате ЦК РКП (б). В последующие годы на партийной и хозяйственной работе.

Настоящие воспоминания печатаются по тексту книги Д. И. Гразкина, впервые опубликованной уже после его смерти, «За темной ночью день вставал». М., 1975, с. 256-266.



Через неделю, 26 ноября, тоже в понедельник, в Александровском зале Петроградской городской думы открылся II (то есть очередной) Всероссийский съезд Советов крестьянских депутатов; в него полностью влился весь состав Чрезвычайного крестьянского съезда. Он был многочисленнее предыдущего и значительно представительнее. Делегатов собралось 790 человек, изкоих 91 большевик и 350 левых эсеров. Правых эсеров и эсеров центра было много - 305 человек, что определило острую политическую борьбу.

Левый блок имел перевес, однако для того, чтобы он оказался действенной силой, требовалась твердость левых эсеров. На II крестьянском съезде они вели себя не всегда последовательно, но в общем-то держались лучше, чем на Чрезвычайном. Успешно завершались переговоры о вхождении левых эсеров в Совет Народных Комиссаров. Углублялся процесс полевения трудового крестьянства, усиливалось влияние большевистской партии в сельских местностях. Лидеры левых эсеров не могли не считаться с этими очевидными фактами. Надо было выбирать дорогу: направо или налево. Блокироваться с правыми эсерами и меньшевиками, сдаться им? Но это значило бы подписать себе смертный приговор как политической партии. Лидеры левых эсеров решились на коалицию с большевиками.

У правых эсеров был свой расчет на съезде. Их не покидала надежда на то, что былое влияние на деревню [163] «сработает», что демагогией и клеветой удастся склонить на свою сторону многих левых эсеров и тех, кто считал себя беспартийными.

Правые эсеры, точнее их вожди, распространили на съезде антисоветский документ. Мы, делегаты-большевики, были возмущены. А Ленин дал этому нашему возмущению неожиданный выход. Он посоветовал вести усиленную агитацию за Советскую власть не только среди левых эсеров (что мы делали), но и среди правых эсеров (чего мы не делали). Поняв мое настроение, Владимир Ильич мне сказал примерно так:

- Вы не смущайтесь. Эти депутаты называют себя социалистами-революционерами. Но это слова. На самом деле не все они такие испоганившиеся и прожженные политики, как Авксентьев и Чернов. В большинстве это обманутые солдаты и крестьяне. Они не разобрались в политике своих вождей и пошли за «фирмой» эсеров по укоренившемуся мнению, будто одни лишь социалисты-революционеры - «за мужика». Рядовым делегатам надо терпеливо и настойчиво, по-товарищески разъяснять, какова разница между нашей политикой и политикой Авксентьева, Маслова, Чернова.

Владимир Ильич взял со своего стола обращение правых эсеров и стал разъяснять, как можно и должно, ни на шаг не уходя в сторону от того, что насочиняли эсеры, повернуть их же собственное обращение - пункт за пунктом - против авторов.

- Смотрите, - сказал Владимир Ильич, - что они тут утверждают? Ага, «ни одного дня без Учредительного собрания». Что ж, прочтите эту строку и спросите: «Это вы писали? Хорошо, запомним. А раньше, до Октябрьской революции, почему вы не говорили о немедленном созыве Учредительного собрания?» И сразу приводите факты: один, другой, третий. Бейте их фактами. Керенский обещал собрать Учредительное собрание8 июня? Обещал и надул. Назвал новый срок - 17 сентября? И опять надул. Как вели себя тогда авксентьевы и черновы? Обличали они Керенского? Ничуть не бывало. Они молчали. А почему молчали? Потому что они только на словах за народовластие, фактически же - за власть буржуазии.

Владимир Ильич улыбнулся и продолжал:

- Поглядим-ка, что там дальше в их обращении? Что Временное правительство объявило об окончательной разработке закона о передаче земли в распоряжение [164] крестьянских комитетов? А вы их спросите: каких таких земельных комитетов? Тех самых, которых Временное правительство Керенского арестовывало за захват помещичьих владений?! Почему же во время этих арестов Авксентьев и Чернов молчали? Почему не слышно было их голоса, когда карательные экспедиции Временного правительства хватали и расстреливали крестьян как «бунтовщиков»? Потому молчали авксентьевы, что защищали помещика от крестьянина, а не крестьянина от помещика. Сейчас-то они заговорили о земле, ясно,п очему заговорили: восемь месяцев кормили крестьян обещаниями, восемь месяцев удерживали от революционных действий. Терпение крестьянства лопнуло, мужик сам стал брать землю, а тут еще наш съезд Советов издал декрет о земле. Деваться эсеровским лидерам некуда. Вот где правда!

Телефонный звонок прервал разговор. Владимир Ильич сказал, что занят, у него товарищ с крестьянского съезда, скоро беседа закончится и он освободится.

- Тут, - говорил Ленин, - они пишут и о мире. Как же, как же! Им теперь без этого не обойтись. Эти господа готовы разыграть роль миролюбцев. Разъясняйте делегатам, что эсеры и не думали о скором, тем более демократическом, мире. Кто не помнит их лозунгов: «Война до победного конца»? Они не мира хотят, а выигрыша времени для собирания сил контрреволюции. Они готовы пригласить в Россию англичан, французов, немцев, кого хотите, только бы задушить власть Советов.

Отложив в сторону эсеровское обращение, Владимир Ильич напоследок сказал:

- Старательно разъясняйте делегатам, что правительство Советов не на словах, а на деле дало крестьянам землю, что наша власть одновременно с декретом о земле приняла и декрет о мире. Крестьяне жаждали земли и мира, мы эту жажду удовлетворяем. Теперь от самих крестьян зависит отстоять свои права против помещиков и их эсеровских подручных. Внушайте делегатам: пусть крестьяне-труженики расправят спины, пусть поведут себя как истинные хозяева, пусть берут землю, берегут и обрабатывают ее, пусть повсеместно проявляют собственный почин в строительстве социалистической жизни в союзе с рабочим классом.

Обо всем, услышанном от В. И. Ленина, я сообщал на собраниях большевистской фракции. Бывали случаи, [165] когда время не позволяло всех собрать, тогда информировал поодиночке или группами. Так или иначе ленинские советы знали все большевики-депутаты и исполняли их, каждый по мере сил и опыта. Мы выступали на заседаниях, беседовали с делегатами в коридорах, в столовой.

Левые эсеры легче поддавались нашей агитации. Да и среди правых мы - я имею в виду рядовых делегатов - тоже добивались успеха. Не такой была их верхушка. Та пользовалась любой зацепкой, чтобы клеветать на Советскую власть. Одной из таких зацепок был арест кадетских лидеров[1]. Факты изобличили их в организации контрреволюционного заговора для свержения Советской власти. Правые эсеры в качестве радетелей «свободы» и «демократии» обрушились с потоками брани на Советское правительство: заключили, мол, в тюрьму конституционных демократов! И, конечно, ни слова о том, что эти самые «конституционные демократы» собирались потопить революцию в крови рабочих и крестьян.

Демагогия правых эсеров дошла даже до того, что они, как это сделал один их оратор, заявили, что назавтра большевики разгонят штыками... Советы. Эта глупейшая пошлость была произнесена 2 декабря. Как раз в это время на съезде появился В. И. Ленин. Он поднялся в президиум, но не сел, а стал поодаль, так что даже не все делегаты заметили его, а оратор, стоявший спиной к президиуму, и подавно не видел. Этот словоблуд до того распоясался, что повторял отвратительную ложь буржуазной прессы времен Керенского: и насчет пресловутого «пломбированного вагона», в котором Ленин и другие большевистские деятели вернулись из эмиграции, проехав через Германию, и насчет «немецких денег», насчет «шпионов» и пр.[2]

Владимир Ильич слушал спокойно, а потом рассмеялся. По рядам пошел шепоток, делегаты толкали друг друга в бок, показывали в сторону президиума, на Ленина и, зараженные его смехом, сами стали смеяться. Эсер ничего не понимал. В недоумении он смотрел то в зал, то по сторонам, а потом повернулся всем туловищем к президиуму, увидел Председателя Совнаркома и прямо-таки онемел. Его сразил смех Ленина. Потом эсер пришел в себя и не прокричал, а взвизгнул:

- Посмотрите, посмотрите! Этот человек еще смеется! [166]

Зал покатился со смеху. А эсер все на той же визгливой ноте бросил в зал:

- Вы-то чего смеетесь?! Вот Ленин разгонит вас штыками, разгонит ваши Советы.

Но договорить ему не дали, и он не сошел, а с бежал с трибуны.

Слово предоставили Владимиру Ильичу. «Ну, - подумал я, - он задаст эсерику». А Ленин начал с другого. Он прежде всего заявил, что, как и на Чрезвычайном крестьянском съезде, явился не от Совета Народных Комиссаров, а как представитель фракции большевиков, «потому что мне важно, чтобы мнение партии большевиков было известно вам, съезду крестьянских депутатов».

Лишь после этого, дав понять делегатам, что ознакомит их со взглядами, с политикой большевистской партии, Владимир Ильич упомянул незадачливого эсера.

По мнению Ленина, рабочий класс, крестьянская беднота в своем политическом развитии, в росте своего революционного сознания достигли такого уровня, что совершили социалистическую революцию, и теперь только тупица может думать, будто отдельный человек в состоянии навязать стране свою волю. Наша революция на то и социалистическая, что совершается массой и что только сама масса трудящихся управляет страной, строит новые общественные отношения. «Когда мне, - сказал Владимир Ильич, - говорят и кричат из враждебной печати, что штыки могут направиться на Советы, я смеюсь. Штыки находятся в руках рабочих, солдат и крестьян, и из их рук они никогда не направятся на Советы».

Ленин уехал. Прения продолжались. Продолжались столь долго, что многие делегаты устали и ушли. Этим не преминули воспользоваться правые эсеры. Они внесли резолюцию с осуждением Совнаркома за арест кадетов. В голосовании участвовали 680 человек, на сто с лишним человек меньше, чем было делегатов на съезде. Из 680 правые эсеры собрали 359 голосов, то есть большинство. Но они рано возликовали. День спустя большевистская фракция потребовала переголосовать резолюцию. Съезд отверг прежнюю резолюцию и принял новую. Правые эсеры, верные своей обструкционистской тактике, покинули заседание. Мы им кричали вслед: «Скатертью дорога!» Съезд продолжал работу без них.

Среди резолюций съезда была и осуждающая деятельность старого крестьянского Исполкома. Таким образом, [167] «Авксентьевская Фонтанка»[3] получила оценку, какую и заслужила.

Без правых эсеров работа нашего съезда двинулась слаженно и деловито. Съезд подтвердил постановление Чрезвычайного крестьянского съезда[4] и решил присоединиться к постановлениям II Всероссийского съезда рабочих и солдатских депутатов. Это означало полное и безоговорочное признание и одобрение Великой Октябрьской социалистической революции.

Был избран новый Исполнительный комитет крестьянских Советов. Съезд вменил ему в обязанность совместно со ВЦИК принять меры к осуществлению требований крестьянства о земле и мире. В новый Исполком вошло 108 членов, из них 81 левый эсер, 20 большевиков, 1 эсер-максималист, 6 беспартийных. Все эти 108 членов Исполкома крестьянских Советов (в который избралии меня) влились в состав ВЦИК.

Не слишком ли много места я уделил крестьянским съездам? Но это, право, не потому, что сам участвовал в политической борьбе на этих съездах, а единственно потому, что они имели большое значение в тогдашний переломный исторический момент. Они знаменовали успех нашей партии в завоевании трудящихся крестьян на сторону рабочего класса, социалистической революции.

II Всероссийский крестьянский съезд закончился 10 декабря. А три дня спустя В. И. Ленин, выступая на Всероссийском съезде железнодорожных рабочих и мастеровых, сказал: «...Второй крестьянский съезд дал победу Советской власти. С Советом крестьянских депутатов второго созыва у нас установился тесный контакт. С ними мы организовали Советскую власть рабочих, солдат и крестьян»[5].

А накануне состоялось заседание ВЦИК в полном составе. Хорошо помню, как его председатель Я. М. Свердлов заявил, что отныне ВЦИК - центральный исполнительный орган не только Советов рабочих и солдатских депутатов, а и Советов крестьянских депутатов. Заявил кратко как о факте, значение которого ясно всем участникам заседания. Я потом часто наблюдал, что, когда принимались решения даже очень важного политического значения, Свердлов - вообще-то человек веселый, жизнерадостный, любивший шутку - был скуп на слова, он дорожил временем - своим и нашим. [168]

Я стал работать во ВЦИКе. Началась новая полоса в моей жизни. < ...>

Хотя после II Всероссийского съезда Советов старый ЦИК, избранный в июне, сложил свои полномочия, но его руководители не отказались от злобных выпадов против Советской власти. На III Всероссийском съезде Советов (январь 1918 года) Свердлов упомянул, что руководители прежнего ЦИК присвоили все дела, отчеты. Новому ВЦИК, возникшему в дни Октябрьской революции, надо было заново заводить даже делопризводство.

К счастью, существовал Военно-революционный комитет (ВРК). Он, по словам Свердлова, «взял на себя все задачи, вытекавшие из условий момента». Постепенно работу, которую поначалу делал ВРК, брали на себя отделы ВЦИК.

В одном из этих отделов, в Крестьянском (он назывался также Крестьянской секцией), пришлось и мне работать.

Я уже говорил, что левые эсеры преобладали в Исполкоме, избранном II Всероссийским крестьянским съездом, и прилагали все усилия, чтобы превратить Крестьянский отдел в «свой», левоэсеровский. Но ведь Крестьянский отдел ВЦИК не избранный орган, а часть рабочего аппарата ВЦИК, как и другие отделы, например, экономический, военный или юридический. Конечно, они стремились влиять на работу и других отделов, куда были приглашены. Ведь уже существовала коалиция большевистской партии и партии левых эсеров, в Совнарком вошли левые эсеры (после довольно долгих проволочек и торга с их стороны).

Как мне помнится, во ВЦИК было до десяти отделов. Почти все они возглавлялись большевиками. Агитационным отделом руководил М. М. Володарский, национальным - М. С. Урицкий, юридическим - П. И. Стучка, финансовым - И. С. Уншлихт.

Некоторые отделы дублировали возникшие или возникавшие наркоматы, было очевидно, что когда созреют условия, то такие отделы придется ликвидировать. Действительно, скоро функции Экономического отдела ВЦИК перешли к Высшему совету народного хозяйства (ВСНХ), функции Национального отдела - к Наркомату по делам национальностей. Крестьянский отдел тоже был ликвидирован, но позднее - в конце 1918 года.

Во ВЦИК этот отдел стоял как бы особняком, хотя бы потому, что им заведовала лидер левых эсеров [169] М. А. Спиридонова. Она откровенно добивалась автономности, «независимости» отдела. Ей хотелось, чтобы отдел был полностью самостоятелен, вроде он Исполком крестьянских Советов (хотя эти Советы уже слились с Советами рабочих и солдатских депутатов). Спиридонова и ее сторонники продолжали утверждать, что именно их партия, и только она, целиком представляет интересы деревни. То обстоятельство, что деревня неоднородна, что она состоит не из одних трудящихся крестьян - бедняков и середняков, что есть там кулаки, сельская буржуазия, - это умалчивалось или упоминалось вскользь.

Руководили отделом трое: заведующий и два секретаря; одним секретарем был я, другим - левый эсер. Имелась канцелярия - несколько технических сотрудников. Приходил я в Смольный к 8 утра, иногда раньше, уходил часов в 9-10 вечера. Так каждый день, в воскресенье тоже.

Работа была самая разнообразная. Не только ненормированная временем, но и, случалось, непредвиденная. В обязанности отдела входили организации курсов, подбор, инструктирование и отправка агитаторов в сельские местности, издание и рассылка литературы, прием бессчетных ходоков, прибывавших в столицу со своими вопросами.

На помощь моей памяти приходит небольшая брошюрка, вышедшая в Москве в конце 1918 года. Она озаглавлена: «Доклад о деятельности Крестьянского отдела Всер[оссийского] Центр[ального] Исп[олнительного] Ком[итета] Советов (К ликвидации Крестьян[ского] отдела ВЦИК)».

Приведу несколько данных из брошюры. За время с 1 января по 15 сентября 1918 года Крестьянский отдел ВЦИК направил в губернии и воинские части 1329 агитаторов. По своей партийной принадлежности большинство их были коммунистами и левыми эсерами. За эти восемь с половиной месяцев в отделе побывало 1788 деревенских ходоков, литературы было послано в провинцию: багажом 127 пудов, бандеролями - около 330 пудов (всего бандеролей 3296).

В марте отдел сформировал курсы агитаторов, инструкторов, учителей, а также сельскохозяйственные курсы. Продолжительность их была различной. Агитаторы учились по две недели; инструкторы, которым предстояло помогать на местах осуществлять закон о социализации земли[6], - полтора месяца; учителя - два месяца, в [170] программе учительских курсов значились социальные и экономические проблемы.

Ясно, как много времени уходило у нас на то, чтобы подобрать будущих агитаторов, слушателей и преподавателей всех этих курсов, продумать и утвердить программы занятий. Времени требовали также подбор и рассылка литературы.

Но главное, конечно, заключалось в другом: каковы политические воззрения агитаторов, преподавателей и лекторов, какова политическая направленность брошюр, газет, листовок, каковы были ответы, которые получали прибывавшие в отдел ходоки.

Вот беседуешь с ходоком, а то и с несколькими сразу, но в то же время стараешься уловить, о чем толкует другой секретарь отдела, левый эсер; ведь и он принимает ходока или ходоков. Разговариваешь с будущими лекторами курсов, вникаешь в предложенную им учебную программу, а тебя сверлит мысль: надо бы заглянуть в канцелярию, посмотреть, что именно вкладывают сотрудники в бандероли или в багаж.

Отношения со Спиридоновой были сложными.

Стычки происходили еще в Петрограде, в Смольном, а когда в марте Советское правительство переехало в Москву, они стали более частыми. Разумеется, не потому, что столицу перенесли в Москву, а потому, что социалистическая революция в стране углублялась. <...> [171]


[1] 28 ноября (11 декабря) 1917 г. на заседании СНК был утвержден декрет об аресте вождей гражданской войны против революции. Причиной ареста послужила контрреволюционная демонстрация, организованная кадетами в этот день в Петрограде. Кадеты намеревались открыть явочным порядком заседание Учредительного собрания вопреки декрету СНК от 26 ноября (9 декабря) 1917 г. об открытии его специально уполномоченным на это лицом при наличии не менее половины членов Учредительного собрания.

[2] Речь идет о возвращении из эмиграции в 1917 г. членов большевистской партии. Правительства Англии и Франции, в руках которых находились все пути в воюющую Россию, задерживали большевиков, интернационалистов, охотно пропуская лишь оборонцев. С германскими же представителями был заключен договор, согласно которому пропуск на проезд давался всем эмигрантам, независимо от их партийной принадлежности и отношения к войне. На пограничной станции Готтмадинген им предоставлялся вагон, три двери которого были опломбированы; ближайшее к четвертой, открытой, двери купе занимали два уполномоченных германского военного командования. Граница между российскими революционерами и германскими офицерами была обозначена мелом на полу коридора, и, кроме сопровождавшего русских эмигрантов швейцарского социалиста Фрица Платтена, никто без согласия русских не мог эту черту пересекать. 30 марта (12 апреля) поезд достиг побережья Балтийского моря, а уже оттуда через Швецию и Финляндию эмигранты вернулись в Россию.

[3] Имеется в виду расположенный на Фонтанке Исполком Всероссийского Совета крестьянских депутатов, работавший под председательством Н. Д. Авксентьева.

[4] На заседании Чрезвычайного крестьянского съезда днем 15(28) ноября был одобрен доклад президиума съезда об условиях объединения ВЦИК и крестьянского Исполкома. По аграрному вопросу была принята резолюция, предложенная левыми эсерами, в основе которой лежал принцип уравнительного землепользования. Вечером того же дня на объединенном заседании ВЦИК, Чрезвычайного съезда Советов крестьянских депутатов и Петросовета в Смольном была принята резолюция, подтверждающая декреты II съезда Советов о мире и о земле и декрет ВЦИК о рабочем контроле.

[5] Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 35, с. 167.

[6] Требование социализации земли было выдвинуто партией эсеров в 1906 г. в ее аграрной программе и рассматривалось ими как передача всей земли в распоряжение органов самоуправления без выкупа и уравнительное распределение ее по трудовой и потребительской норме в пользование между крестьянами. Учитывая огромную популярность лозунга уравнительного землепользования среди крестьянства, большевики включили термин «социализация земли» в декрет о земле, основные положения которого получили развитие в последующих законодательных актах, в частности, в Основном законе о социализации земли от 27 января (9 февраля) 1918 г. (см.: Декреты Советской власти. М., 1957, т. 1, с. 406-420).


<< Назад | Содержание | Вперед >>