Содержание | Библиотека | Россия глазами иностранцев XVIII в.
Глава XIV
Сочинителю показывают достопримечательности церквей. Полотно, несгораемое в огне
Выздоровев от лихорадки, я отправился к Ивану Алексеевичу Мусину-Пушкину, которому его величество, еще бывши в Воронеже, приказал показать мне в Москве все, что заслуживало внимания в церквах и других местах этого города: Этот вельможа, о котором я уже прежде говорил, принял меня весьма вежливо и объявил мне, что он готов исполнить приказание государя, когда это мне будет угодно. Я отвечал, что я желал бы сделать осмотр неотлагательно, если только это не противно его желанию, потому что я уже совсем готов к отъезду в дальнейшее мое путешествие в Персию, как это известно его превосходительству. Он велел мне 10-го числа утром быть у него в доме, уверяя, что приготовит все в ожидании меня. Я, разумеется, не пропустил случая быть у него в назначенное время и, явившись к нему, застал его уже готовым сесть на лошадь для отъезда на дачу. Он обязательно [129] сказал мне, что один господин, бывший тут же при нем, постарается проводить меня везде, где мне будет угодно. Первое место, в которое мы отправились, был Собор, в котором, как полагают, находится образ работы св. евангелиста Луки и риза Иисуса Христа, о которую воины, сторожившие его, метали жребий. Русские рассказывают, что риза сия досталась по жребию одному воину из Грузии, который принес ее в свою землю и подарил там своей незамужней сестре; что сестра эта, принявшая такой подарок за весьма драгоценный для себя, пожелала, чтобы, когда она умрет, с нею положили и ризу, покрыв ее оной; что когда все это так сделали, то на ее могиле тотчас же выросло большое дерево; что далее персияне овладели Грузией и шах персидский, услыхав будто бы рассказ о могиле, приказал разрыть ее и вынуть оттуда сказанную ризу, которую и увез с собою в Персию; что спустя несколько времени после того он отправил в Московию посольство, с которым послал и сию ризу в дар великому князю московскому, как христианину; что московитяне, якобы желая удостовериться, действительно ли то была риза Христова, собрали всех слепых, хромых и иных калек, полагая, что если она настоящая Христова риза, то, без сомнения, исцелит тех калек, и оказалось, что исцеление последовало, согласно с их надеждою; что с тех пор всегда хранили ту ризу для того, чтобы пользоваться ею в подобных случаях, и никогда, говорят, не случалось, чтобы она не оказывала исцеления. Русские утверждают все это как истину несомненную, и потому-то я и заговорил об этом прежде всего другого.
Церковь эта внутри четырехугольная и в длину имеет девяносто шесть рейнских футов. Свод ее поддерживают четыре больших столба, и все здание полно образами святых и изображений из Священной Истории. Есть изображения недурной работы, греческого пошиба, и они написаны всюду, даже на пяти небольших церковных главах, или куполах, сделанных в виде фонарей, из коих самая большая глава посредине, а остальные по четырем ее углам. Образ, про который говорят, что писан св. Лукою, находится на левой стороне от главного алтаря и представляет Деву Марию в поясном виде, с Иисусом Христом на руках, который как бы лобзает Святую Матерь, приложив свой лик к ее лику. Образ этот чрезвычайно темен и почти даже черный; но не знаю, было ли это влияние времени, или копоти от восковых свечей, или же вкус или пошиб живописи; как бы то ни было, [130] только верно то, что произведение не из замечательных, тем более что ничего на образе и не видно, кроме ликов и рук, все же остальное золоченое или покрыто золотом. На главе у сей св. девы прекрасный венец, усеянный жемчугом и драгоценными каменьями, и на шее жемчужное ожерелье, висящее по одежде. Образ сей стоит в некотором углублении, под которым есть и престол. Между двумя колоннами перед главным алтарем стоит большой серебряный подсвечник, как и подсвечники в наших церквах, для поставления на нем свечей, и подсвечник этот сделан был в Амстердаме. Есть еще три других медных подсвечника, очень красиво расставленных посреди церкви. Кроме этого, в русских церквах вообще украшений немного. Впрочем, в описываемой церкви вокруг алтаря висят еще десять серебряных лампад. Русские не жгут масла, не употребляют его, а вместо него жгут восковые свечи, которые вставляют в трубочки или подсвечники, расположенные на верхней части лампад. Внизу больших подсвечников они привешивают обыкновенно страусовое яйцо.
Осмотрев эту церковь, мы пошли в Патриаршескую, которая находится наверху, в виде церковной главы. Направо в покое, находящемся против этой часовни, есть икона, изображающая Иисуса Христа, сидящего на престоле, вся золотая (в золотой ризе), за исключением лика и рук; тут же изображены Дева Мария и святой Иоанн Креститель на левой стороне, и затем с каждой стороны по апостолу на коленях; перед образом висит серебряная лампада. Между этой комнатой и дверью в церковь, на возвышении нескольких ступеней, находится амвон, на котором стоит патриаршее седалище, обитое черным бархатом. Вошедши в сказанную небольшую церковь, глазам представляется алтарь, а позади его небольшие хоры, наполненные образами святых. Образа сии отделяются друг от друга колоннами или столбиками, образующими как бы окна, и все там блестит золотом. С других сторон стены окрашены голубою краскою. В глубине свода (или купола) изображена глава Спасителя, занимающая почти все дно, а по бокам вокруг - другие изображения. Приемная патриарха, довольно просторная, находится насупротив этой церкви. При входе в нее, на левой руке,- кресло патриарха: все золотое, с подушкой из зеленого бархату и с золотой бахромой около ручек. На верхней его части (на верху спинки) находится небольшое изображение Иисуса Христа. Кругом этого кресла возвышение в три ступеньки. [131]
По выходе отсюда нас повел отец в покой, где хранятся сокровища, большею частию старых патриархов. Весь покой заставлен был ящиками и сундуками, которые открывали для меня. В первом сундуке хранилось шесть патриаршеских митр, между которыми я увидел две большой цены, отдельно от других сохраняемые, украшенные крупным жемчугом, крупными брильянтами и другими драгоценными каменьями. Остальные митры украшены были также, только не так богато. Тут же была и седьмая митра, которая унизана исключительно одним жемчугом, и эта митра митрополитов. Затем нам показали еще сундук, наполненный драгоценностями, между которыми замечательны были кресты, усеянные брильянтами, на золотой цепи. Все это принадлежности разных патриархов, употреблявшиеся и употребляемые при различных обрядах, крестных ходах и других торжествах или праздниках. Было здесь и множество поясов, унизанных драгоценными каменьями; гребней, бывших в употреблении у прежних патриархов, большею частию довольно большого размера и сделанных из черепахи; несколько патриарших же посохов, усеянных на верхнем конце драгоценными камнями; множество ящиков с ризами и одеждами патриархов, в количестве семидесяти девяти одежд, все из золотой парчи, вышитой жемчугом и драгоценными же каменьями. Из числа сих риз важнейшие девять чрезвычайно красивы и великолепны, все унизанные драгоценными каменьями. В других ящиках хранятся прекрасные епитрахили, шириною в полторы ладони, и, между прочим, епитрахиль патриарха Константина, которую он надевал в 6176[1] году, по русскому счислению. Это одеяние сделано из одноцветной шелковой ткани и от времени уже довольно ветхо. Его и теперь употребляют еще в различных случаях, и хранится оно с другими одеждами, наиболее великолепными. Здесь же хранится множество блюд раззолоченных, бездна чаш и другой дорогой посуды. Удовлетворив здесь мое любопытство, я отложил осмотр других церквей до следующего дня. Но в этот следующий день, воскресенье, я отправился прежде к г-ну Мусину-Пушкину, чтоб узнать от него, нельзя ли мне взглянуть на ризу Христа, на что он ответил мне, что это невозможно, потому что она хранится в месте, запечатанном печатью его величества, так что без особого его разрешения и видеть ее нельзя. Мне было досадно, что я не подумал и не знал об этом пораньше. Затем я отправился опять в Собор досмотреть все, что было в нем замечательного. Мне показали там большую золотую [132] чашу, вышиною в две ладони, употребляемую при причащении, увенчанную по краям четырьмя прекрасными драгоценными камнями... на подножии которой представлено эмалевое изображение страстей Спасителя; затем вынули большое блюдо из того же металла, обделанное эмалью, так же как и чаша, и украшенное такими же четырьмя драгоценными камнями; две тарелочки, ложечка с агатовой ручкою; копьецо для мешания вина в чаше и один венец, весь в жемчуге и драгоценных каменьях; и еще две малые чаши, агатовые, обделанные также драгоценными каменьями. Русские рассказывают, что все эти драгоценные каменья найдены были на дне бочки, которую св. Антоний (один русский) велел вытащить известным рыболовам, под условием, что он возьмет себе все, что окажется в сетях их, и это было в то время, когда он в плавании своем из Рима в Новгород предстал этим рыбакам, плавая на мельничном жернове.
После этого мне показали большую книгу, которую носят в крестные ходы в известные праздники: книга эта осыпана была драгоценными камнями, а внутри ее находились во множестве изображения из Св. Писания, и все буквы - золоченые. Все это хранилось отдельно, в ящиках, обитых красным бархатом. Здесь почивают мощи митрополита Петра в серебряной раке, с выпуклым изображением его на верху ее; далее показывали небольшую червленую частичку помянутой выше ризы Христовой, хранящейся в ковчеге под стеклом; мощи митрополита Иоанна, стоящие по другой стороне церкви в такой же раке, и мощи Филиппа в особой, подобной же, раке. После этого мне показали еще частицы мощей разных святых: руку Иоанна Златоуста, череп и всю главу Григория Богослова и проч и проч. Отсюда, поблагодарив священника за труд, который он принял на себя для меня, я пошел в церковь св. Архангела Михаила, чрезвычайно красивую внутри и наполненную изображениями сверху донизу, как и первая церковь. Здесь погребены все великие князья московские, один возле другого, кроме двух последних, братьев настоящего царя, которые погребены вместе в другом месте. Все сказанные гробницы довольно возвышенны, и на них лежат великолепные покровы из красного бархата с бахромой из зеленого бархата, на которых русскими буквами вышиты надписи о времени рождения, летах покойников, кончине, также большие кресты, унизанные жемчугом. Но ни один из сих покровов не равняется в великолепии с покровом последнего [133] умершего великого князя Ивана Алексеевича, который весь усеян драгоценными камнями.
По выходе из этой церкви я пошел в церковь Благовещения, небольшую и полную образов, подобно первым двум. В одном верхнем отделении здесь мне показывали тридцать шесть серебряных и несколько золотых ковчегов с мощами святых, которые разложили на одном длинном столе перед моим приходом. В лучшем из них... хранилась кровь Христова, в другом - небольшой крест, сделанный из древа настоящего креста Спасителева, а в прочих - рука св. евангелиста Марка, несколько костей пророка Даниила и мощи других святых, похожие на мумии; также много голов и других останков, чрезвычайно потемневших. Показавши мне все сказанное, предлагали еще отправиться и в другие церкви; но, удовлетворив в этом отношении своему любопытству, я извинился и поблагодарил моего вожатого за беспокойство его для меня, а других - за милость и одолжение, мне ими оказанное, сколько я знаю, никому из иностранцев доселе не делавшееся.
15-го числа апреля я отправился с г-ном Гансом Маттисом Поппе посетить князя Бориса Алексеевича Голицына[2] в прекрасном его поместье, устроенном как дача, в пяти верстах от Москвы. Едучи к нему, мы проезжали по превосходным владениям князя Михаила Черкасского[3], богатейшего из русских князей, имеющего, сверх множества поместьев, более 20 000 душ крестьян. Мы застали князя Бориса дома: он сидел в своем кресле, и я, после изъявления должного почтения, просил его снабдить меня видом из Казанского приказа, так как он был как бы вице-королем казанским и астраханским. Я обратился с такою просьбою потому, что г-н Поппе предупредил меня, что казанский, в особенности астраханский губернаторы могут не принять в уважение моего вида из Посольского приказа и поэтому могут воспрепятствовать продолжению моего путешествия. Князь Борис согласился на мою просьбу и из уважения к г-ну Поппе, другу его, распорядился выдачею желаемого мною вида утром следующего дня, вместе с письмами по этому предмету к губернаторам казанскому и астраханскому, за что мы отблагодарили князя и распростились с ним. Несколько месяцев тому назад этот князь был в Казани, по повелению его величества, для устранения некоторых неудовольствий, возникших между двумя знаменитейшими татарскими князьями, отцом и сыном, по следующему случаю: отец, увидев у своего сына одну из его жен, прельстился [134] ею и приказал похитить ее. Сын, оскорбленный такой выходкой отца, объявил ему войну и выступил уже в поле во главе 20000 войска. Отец, с своей стороны, набрал наскоро до 40 000 человек, и враждующие стороны готовы были даже сразиться, как приехал на место ссоры князь Борис и помирил отца с сыном. Татарский князь, между прочими поминками, подарил Борису штуку толстого полотна, не горящего в огне. Князь Борис дал кусочек этого полотна и г-ну Поппе, который мне тоже уделил из своей доли. Он сказал мне, что полотно это сделано в Китае, в стране между Хиною и Богааром (Бухарой?), и что там и теперь еще делают его, т. е. в Тангуте. Некогда и я привез с острова Кипра камень Амианто, который обращают в пряжу, также в огне несгораемую. В давно минувшие времена из этой пряжи ткали и полотно, но искусство это теперь утрачено. Плиний упоминает о подобном полотне, так же как и некоторые новейшие писатели, сообщающие сведения о римских древностях и об употреблении ламп в древних гробницах.
16-го числа я обедал у г-на Поппе в городе, где он жил, и, возвращаясь от него в слободу, увидел пожар, на который и пошел, чтоб посмотреть, как там действуют для прекращения огня; но я не видел там никаких других для этого мер, кроме разобрания и сломки соседних домов.
Виды для проезду мои были уже готовы, и я приготовился к отправлению в сообществе с одним армянским купцом, Яковом Давыдовым, который приезжал из Испагани[4] в Голландию и жил некоторое время в Амстердаме. Мы согласились пуститься в путь 22-го числа апреля и плыть реками до Астрахани. Я употребил оставшееся у меня до отъезда время на прощание с нашим г-ном резидентом Ван дер Гульстом, которому я весьма много обязан за расположение его ко мне, также с гг. Брантсом и Лупом, оказывавшими мне множество одолжений, и преимущественно с г-ном Петром Койе, превосходно знавшим язык и обычаи страны (куда я отправлялся) и сообщившим мне многие сведения, которые очень пригодились во время моего путешествия. Потом благодарил я и других добрых моих друзей и тотчас пополудни выехал. Не нашедши, однако, лодки, которая бы доставила меня на судно моего армянина, отправившегося уже до Мячкова заранее, чтобы пройти пески и мели во время еще высокой воды, я принужден был нанять три повозки, для того чтобы догнать судно армянина сухим путем. [135]
[1] Видимо, опечатка; надо 7176, т. е. речь идет о епитрахили патриарха Никона.
[2] Борис Алексеевич Голицын (1654-1714) - князь, воспитатель Петра I, участник Азовского похода (1695), один из руководителей правительства при отъезде царя за границу (1697-1698), реорганизатор русской армии после поражения под Нарвой; был назначен начальником Казанского приказа, после восстания в Астрахани (1705-1706) подвергся царской немилости, принял монашество и умер в монастыре.
[3] Михаил Яковлевич Черкасский (ум. 1712) - князь, богатейший помещик (свыше 9 тыс. крестьянских дворов), воевода тобольский; способствовал развитию металлургии в Сибири.
[4] Испагань - ныне Исфахан.