Уважаемому и почтенному господину Николаусу

фон Амсдорфу, лиценциату богословия, канонику в Виттенберге,

моему ближайшему благосклонному другу

доктор Мартин Лютер.

Благоволение и мир от Бога - прежде всего. Уважаемый, достопочтенный, дорогой господин и друг!

Время молчания прошло и время говорить настало, как говорит проповедник Соломон. Я соединил, согласно нашему намерению, несколько статей, относящихся к улучшению христианского состояния, чтобы предложить их христианскому дворянству немецкой нации; может быть, Бог возымеет ми­лость помочь своей Церкви через посредство мирского сословия, потому что духовное сословие, которому это справедливее подобает, стало совершенно недостойным уважения. Посылаю это все Вашей милости для исправления и, где нужно, улуч­шения. Я хорошо знаю, что мне может быть сделано указание, что я, презренный монах, осмеливаюсь себя ставить настолько высоко, чтобы отважиться обратиться к таким высоким и зна­чительным сословиям относительно столь исключительно важ­ных предметов, как будто нет никого другого в мире, кроме доктора Лютера, кто взялся бы за дело христианского состоя­ния и давал советы столь высокоразумным людям. Если мое извинение не годится, пусть упрекает меня, кому это будет угодно. Может быть, я повинен перед Богом и миром еще в одной глупости: в том, что я теперь предпринимаю; если мне [17] удастся, я честно расплачусь за это, хотя бы даже став при­дворным шутом. Если же мне не удастся, то все-таки за мной то преимущество, что никто не посмеет купить мне дурацкий колпак и остричь гриву. Ведь все зависит от того, кто кому навешивает бубенчики. Я должен оправдать пословицу: «Если мир затевает какое-нибудь дело, то при этом должен находить­ся монах, хотя бы его пришлось нарисовать». Много раз случа­лось, что дурак говорил мудро, и много раз мудрые люди гово­рили грубейшие глупости, как оказал Павел: «...называя себя мудрыми - обезумели». Так как, кроме того, я не только ду­рак, но вместе с тем и доктор богословия, подчиненный прися­ге, то я рад, что мне представляется случай выполнить свою присягу, хотя бы в этом обличье дурака. Я прошу Вас, будьте добры оправдать меня перед умеренно разумными, ибо у чрез­мерно высокоумных я не умею заслужить ни милости, ни благоволения, чего я добивался часто и с великими усилиями, а теперь не хочу ни иметь, ни даже ценить этого. Да поможет нам Господь искать не своей, но только Его славы. Аминь.

В Виттенберге, в Августинском монастыре, вечером дня св. Иоанна Крестителя. В тысяча пятьсот двадцатом году.

Пресветлейшему, могущественнейшему

Императорскому Величеству и христианскому

дворянству немецкой нации

доктор Мартин Лютер.

Благодать и могущество от Бога - прежде всего. Пресветлейший! Милостивейшие, дорогие господа!

Не по моей нескромности, не по наглости произошло, что я, какой-то бедный человек, вознамерился говорить перед Ва­шими Светлостями; нужда и притеснения, которые тяготеют над всем христианством, и в особенности над немецкой зем­лей, побуждали не только меня, но каждого много раз вопить и взывать о помощи, и теперь также вынудили меня вопить и взывать, не пожелает ли Бог внушить кому-нибудь мысль про­тянуть свою руку скорбящей нации. Много раз соборы пред­принимали некоторые меры, но все губила ловкая хитрость некоторых людей, и положение дел становилось все хуже; эти коварства и злодейства я намерен, да поможет мне Бог, ныне разоблачить, чтобы они, узнанные, отныне не могли более так мешать и вредить. Бог даровал нам главу юной благород­ной крови и этим пробудил во многих сердцах великие и бла­гие надежды; но следует, чтобы и мы приложили свои усилия [18] и с пользой употребили время и милость. Первое, о чем мы должны позаботиться в этом деле, заключается в следую­щем: с глубокой серьезностью мы должны предусматривать свои действия, ничего не предпринимать в уповании на вели­кую силу или разум, хотя бы в наших руках была власть всего мира, ибо Бог не может и не хочет терпеть, чтобы доб­рое дело начиналось в уповании на собственную силу и разум. Он повергнет его на землю, и уж тогда никто не помо­жет, как значится в 33-м псалме: «Не спасется царь множе­ством воинства, не защитит господина великая сила его». И по этой причине, как мне кажется, произошло когда-то, что дорогие государи, император Фридрих Первый и Второй и много других немецких императоров, перед которыми трепе­тал весь мир, так прискорбно были подавлены и повергнуты к ногам пап. Вероятно, они полагались на свою силу больше, чем на Бога, и потому они должны были пасть. И что другое в наше время так возвеличил кровопийцу папу Юлия Второ­го, как не то, что Франция, немцы и Венеция, как мне ка­жется, утверждались только, на самих себе. Дети Вениаминовы избили сорок две тысячи израильтян за то, рто они пола­гались на свое могущество (Книга Судей, 19).

Чтобы не приключилось того же и у нас с этим благород­ным по крови Карлом, мы должны твердо помнить, что в дан­ном случае мы имеем дело не с людьми, но с князьями ада, которые легко могут наполнить весь мир войной и кровопроли­тием, но этим не дадут себя преодолеть. Должно теперь, отказавшись от телесной силы, взяться за дело в смиренном уповании на Бога, с искренней молитвой искать помощи у Бога, и ничего другого не иметь в виду, как только горе и нужду скор­бящего христианства, не думая о том, чего заслуживают злые люди; если же нет, то игра, пожалуй, будет начата с великим блескбм, но если увлечься ею, то злые духи устроят такое за­мешательство, что целый мир будет плавать в крови и все-таки ничего нельзя будет добиться; поэтому давайте действо­вать мудро и со страхом Божиим. Чем больше насилия, тем больше несчастья, если дело не ведется в покорности и страхе Божием. Если папа и римляне могли до сих пор с помощью дьявола ссорить между собой королей, то они сумеют это де­лать и дальше, если мы будем действовать собственными сила­ми и умением, без помощи Бога.

Романисты с великой радостью воздвигли вокруг себя три стены, которыми они до сих пор защищали себя, так что ник­то их не мог реформировать; через это все христианство пришло в ужасающий упадок. Во-первых, если им угрожали светской [19] властью, они говорили и утверждали, что светская власть не имеет прав над ними, но, наоборот, духовная власть стоит выше светской. Во-вторых, если хотели карать их на основа­нии Св. Писания, они утверждали, что никому, кроме папы, не подобает толковать Писание. В-третьих, если им угрожали собором, они выдумывали, что никто, кроме папы, не может созвать собора. Таким образом, они тайно похитили у нас три розги, чтобы иметь возможность оставаться безнаказанными, и заключили себя в надежную крепость этих трех стен, чтобы совершать все безобразия и злодейства, которые мы теперь созерцаем. Но, если они и вынуждены были созвать собор, они его заранее сделали бессильным, так как обязали князей предварительной присягой оставить их в теперешнем состоянии; к тому же папе дана полная власть над всем распорядком собора, что делает безразличным, будет ли много соборов или ни одного собора, независимо от того, что они только обманывают нас лицемерием и притворством. Они так ужасно боятся за свою шкуру перед законным свободным собором и так запуга­ли королей и князей, что неповиновение всем их лукавым и хитрым проискам считают восстанием против Бога.

Ныне, да поможет нам Бог и даст нам одну из труб, кото­рыми были низвергнуты стены Иерихона, чтобы и мы могли развеять соломенные и бумажные стены, отнять христианские розги для наказания за грехи и обнаружить хитрость и обман дьявола, чтобы этим наказанием улучшить себя и вновь снис­кать Его милость. Нападем, во-первых, на первую стену. При­думали называть папу, епископов, священников, монахов ду­ховным сословием; князей, господ, ремесленников, земледель­цев - светским сословием; это очень тонкая и лицемерная выдумка; однако никто не должен смущаться этим, и вот на каком основании. Дело в том, что все христиане поистине при­надлежат к духовному сословию и между ними нет никакого иного различия, кроме только различия должностей; как гово­рит Павел (I Кор. 12), мы все составляем одно тело, но каждый член имеет свое особое дело, которым он должен служить дру­гим. Вследствие этого, у нас одно Крещение, одно Евангелие, ,одна вера и мы все одинаковые христиане, так как только Крещение, Евангелие и вера создают духовных и христиан­ских людей. А то, что папа или епископ помазывает, делает тонзуру, постановляет, посвящает, одевается иначе, чем миря­нин, это все может создать хитреца и болвана, но ни в коем случае не делает человека христианином или духовным лицом. Сообразно с этим, мы все без исключения посвящены в священники через Крещение, как говорит св. Петр (I Пет. 2): «Вы [20] царственное священство, и священное царство», и Откровение: «Своей кровью ты нас соделал священниками и царями», и если бы в нас не было высшего посвящения, чем то, которое дает папа или епископ, то никогда посвящением папы или епископа не был бы создан ни один священник, и не мог бы ни служить мессы, ни проповедовать, ни отпускать грехи.

Поэтому посвящение епископа не что иное, как если бы он вместо целого собрания взял одного из толпы, в которой все имеют равную власть, и приказал бы ему исполнять обязанно­сти за других; все равно, как если бы десять братьев, все дети царя и равные наследники, избрали одного управлять за них наследством; все они были бы цари к равные наследники, и все-таки одному было бы поручено управлять. Я могу это вы­разить еще ясней: если бы кучка благочестивых мирян-хрис­тиан была захвачена в плен и брошена в пустыне и при них не было бы посвященного епископом священника; они согласи­лись бы между собой, выбрали одного, состоит он в браке или нет, поручили бы ему крестить, служить мессу и проповедо­вать; этот избранный ими был бы таким же истинным священником, как если бы его посвящали все папы и все епископы. Поэтому происходит, что в случае необходимости каждый может крестить и отпускать грехи, что было бы невозможно, если бы мы все не были священниками. Эту великую милость и власть, даваемую Крещением и принадлежностью к христиан­ству, мы почти уничтожали и предали забвению, благодаря церковное праву. Таким способом христиане некогда избирали из толпы своих епископов и священников, которые затем ут­верждались другими епископами без всякой ныне царящей пышности. Так стали епископами св. Августин, Амвросий, Киприан.

Представители светской власти получили равное с нами Крещение, имеют ту же веру и Евангелие, и поэтому мы долж­ны предоставить им тоже быть священниками и епископами, считать их должность, относящейся сюда и полезной для хри­стианской общины. Дело в том, что всякий крестившийся может считать себя уже посвященным в священники, епископы и папы, хотя не каждому подобает исполнять такие обязанно­сти. Ведь хотя все мы одинаково священники, но никто не должен выдвигаться и самовольно, без нашего соизволения и избрания, делать то, на что мы все имеем одинаковое право, так как то, что принадлежит всем, никто не может присвоить себе без всеобщего желания и приказания. И если бы случи­лось, что кто-нибудь, будучи избран на такую должность, за свои злоупотребления был смещен, то он остается тем же, чем [21] был и раньше. Поэтому священник должен быть в христиан­стве не чем иным, как только должностным лицом; пока он состоит при должности, он выдвигается, в случае же смеще­ния он такой же крестьянин или горожанин, как и другие. Так же истинно, что священник ни в коем случае не остается священником, если он смещен. Но они выдумали characteres indelebiles и болтают, что смещенный священник все-таки не­что иное, чем простой мирянин. Они даже воображают, что священник никогда не может быть ничем иным, как только священником, а мирянин - ничем иным, как только миряниином. Все это слова и законы, выдуманные людьми.

Итак, отсюда следует, что миряне, священники, князья, епископы и, как они говорят, духовные и светские лица, по существу, не имеют никакого другого истинного различия, как по должности или занятию, а не по званию; все они духовного сословия, истинные священники, епископы и папы, но не все имеют то же самое занятие, подобно тому как священники и монахи не все заняты одним и тем же делом. И согласно св. Павлу (Рим. 12 и 1 Кор. 12) и Петру (1 Пет. 2), как я выше сказал, мы все одно тело и имеем главой Иисуса Христа, каж­дый является членом тела по отношению к другим. Христос не имеет двух тел или тел двоякого рода, одного светского и дру­гого духовного. Он есть единая глава и одно Тело имеет.

Подобно этому, те, кого ныне называют духовными лица­ми или священниками, епископами и папами, отделены от других христиан не каким-либо различием или достоинством, а тем, что имеют дело с Таинствами и Словом Божиим; это их занятие и должность; точно так же светская верховная власть держит в руке меч и розги, чтобы карать злых и защищать благочестивых. Сапожник, кузнец, земледелец, каждый, име­ет занятие и обязанности своего ремесла, и все-таки все они посвящены в епископов и священников; каждый должен слу­жить другим и быть им полезным в своей должности и заня­тии; всевозможные занятия учреждены в общине на благо души и тела, подобно тому как все члены тела служат один другому. Посмотрим теперь, по-христиански ли это постановлено и ска­зано, что светская верховная власть не стоит выше духовной и не может ее карать. Это то же самое, как если сказать: рука не должна оказывать помощи, хотя бы глаз находился в большой опасности. Разве это естественно, - не говоря уж, по-христиански ли, - если один член не помогает другому и не должен отвращать его погибели. Нет, чем благороднее член тела, тем более должны ему помогать другие. Поэтому я говорю: ввиду того что светская власть установлена Богом для наказания злых [22] и защиты благочестивых, должно предоставить ее обязаннос­тям свободно и беспрепятственно распространяться на тело всего христианства, без всякого исключения, коснется ли она папы, епископов, попов, монахов, монахинь или кого там еще. Если бы для стеснения светской власти было достаточно того обсто­ятельства, что она в ряду христианских должностей незначи­тельней должности проповедника и духовника или вообще ду­ховного звания, то нужно было бы также портному, сапожни­ку, каменщику, прислуге, поварам, лакеям и всем мирским ремесленникам запретить делать для папы, священников и монахов обувь, одежду, пищу, питье и платье и платить им подать. Если же этим мирянам не препятствуют в их заняти­ях, то что делают римские писаки с их законами, если они ставят себя в независимость от светской христианской власти, чтобы только себе присвоить право быть злыми и исполнить слово св. Петра: «У вас будут лжеучители и будут уловлять нас льстивыми словами», будут продавать вас в мешке.

Поэтому светская христианская власть должна выполнять свою должность беспрепятственно, не обращая внимания на личность тех, кого она касается, будет ли это папа, епископ или священник: кто виновен, тот и должен терпеть наказание; то, что говорит против этого церковное право, всецело относит­ся к выдумкам римской дерзости. Ибо св. Павел говорит ко всем христианам так: «Всякая душа (душа папы, я думаю, тоже) да будет покорна высшим властям; начальник не на­прасно носит свой меч; он Божий слуга, отомститель в наказа­ние делающему зло и во славу благочестивых»; также св. Петр: «Будьте покорны всякому человеческому начальству, для Гос­пода, который хочет этого. Он возвестил также, что явятся люди, которые станут пренебрегать светской верховной влас­тью» (2 Пет. 2), как и случилось, благодаря церковному праву.

Итак, я думаю, эта первая бумажная стена низвергнута; отныне светская держава становится членом христианского тела, и хотя она имеет материальное занятие, но должна быть отнесена к духовному сословию; поэтому ее занятие должно свободно и беспрепятственно распространяться на все члены целого тела, наказывать и отлучать, где этого заслуживает вина или требует необходимость, не считаясь ни с папами, ни с епископами, ни со священниками, пусть они угрожают и отлуча­ют, как им будет угодно.

Поэтому происходит, что виновных священников, переда­ваемых в руки светского правосудия, предварительно лишают священнического достоинства, что было бы несправедливо, если бы светский меч, по Божескому установлению, не имел над [23] ними власти. Чрезмерным притязанием является также то, что в церковном праве так высоко ставится свобода, личность и имущество духовных лиц, как будто миряне не являются духовно такими же добрыми христианами, как и они, или даже не принадлежат к Церкви. Почему ты так свободен телом, жизнью, имуществом и честью, а я нет, хотя мы одинаковые хри­стиане, одинаково крещены, имеем ту же веру, дух и все ос­тальное? Если случается убийство священника, местность подвергается интердикту; почему этого не бывает, если убивают крестьянина? Откуда возникает такое большое различие меж­ду равными христианами только из человеческих законов и выдумок.

Ни в коем случае не может быть добрым духом тот, кото­рый выдумывает подобные уловки и оставляет безнаказанными грехи. Ведь мы обязаны, сколько хватает сил, бороться против злого духа, его деяний и слов и изгонять его, как заповедал нам Христос и его апостолы; как же мы дошли до того, что бездей­ствуем и молчим, когда папа и его приближенные затевают та­кие дьявольские речи и деяния? Должны ли мы ради людей оставлять в пренебрежении Божественные заповеди и истину, которым содействовать телом и жизнью мы поклялись при Крещении? Поистине мы ответственны за все души, которые через это остались без помощи и введены в соблазн. Поэтому сам гла­ва дьяволов мог бы сказать те слова, которые значатся в церков­ном праве: «Если бы папа был так зловреден, что повел бы души целыми толпами прямо к дьяволу, то даже в этом случае нельзя было бы его сместить». На этих проклятых дьявольских основа­ниях они утверждаются в Риме и предпочитают весь мир отдать в руки дьявола, чем допустить противодействие их мерзостям. Если бы того, что один стоит выше другого, было достаточно, чтобы его нельзя было подвергнуть наказанию, то ни один хри­стианин не должен был бы наказывать другого, ибо Христос заповедал каждому считать себя ничтожнейшим и незначитель­нейшим из всех.

Где есть прегрешение, там не может быть никакой защи­ты против наказания, как пишет и св. Григорий, что мы все равны между собой, но вина делает одного подвластным друго­му. И вот мы видим, как они поступают с христианами. Они без всякого подтверждения со стороны Св. Писания, только собственной наглостью отымают свободу у них - у тех, кого Бог и апостолы подчинили светскому мечу; так что надо бояться, не игра ли это Антихриста или его ближайшего предше­ственника. Другая стена еще слабей и неустойчивей: они хо­тят исключительного права быть наставниками в Св. Писании. [24] Хотя сами они во всю свою жизнь в нем ничего не изуча­ли, они притязают, однако, на свое исключительное верховенство, морочат нас бесстыдными заявлениями, что папа не может заблуждаться в вере, будет ли он зол или благочестив, и не могут объяснить в ней ни одной буквы. Отсюда происходит, что в церковном праве заключается так много еретических и нехристианских, даже противоестественных правил, что об этом и даже не считаю нужным говорить теперь. Пока они будут думать, что Св. Дух их не покидает, хотя бы они были невежественны и злы, как только это возможно, они смело будут добавлять все, что им угодно. Если так, то какая польза и нужда в Св. Писании? Давайте сожжем его и удовольствуемся неве­жественными господами из Рима, на которых почиет Св. Дух, обитающий, однако, только в благочестивых сердцах. Если бы и не читал этого, мне казалось бы невероятным, что дьявол предлагает в Риме такие гнусные вещи: и приобретает поддер­жку. Но, чтобы не сражаться против них словами, приведем свидетельства Св. Писания, св. Павел говорит (1 Кор. 14): «Если другому из сидящих и слушающих о Слове Божием будет От­кровение, то первый, который говорит, должен умолкнуть и уступить место». Какая польза была бы от этой заповеди, если мы должны верить тому, который там говорит, сидя наверху. Также Христос говорит (Ин. 6), что все христиане должны быть просвещены от Бога; поэтому легко может случиться, что папа и его приближенные злы и неистинные христиане, и, хотя просвещены от Бога, не имеют правильного разумения, а, на­оборот, какой-нибудь ничтожный человек имеет правильное разумение: почему же нельзя ему следовать? Разве папа не заблуждался уже много раз? Кто поможет христианству, в слу­чае заблуждения папы, если не верить другому кому-нибудь, имеющему за себя Писание, больше, чем ему.

Поэтому все это - бесстыдно выдуманная басня, и они не могут привести ни одной буквы в доказательство, что толкова­ние Писания и подтверждение этого толкования присвоено исключительно папе. Они самовольно захватили власть! А если они отговариваются, что св. Петр передал им власть, так как ему были даны ключи, то достаточно очевидно, что ключи были даны не одному св. Петру, но всей христианской общине. К тому же ключи назначены не для учения или управления, а только для грехов, вязать или отпускать, и все другое, что они дальше приписывают себе по поводу ключей, только пустая выдумка. То, что Христос сказал Петру: «Я помолился, чтобы не ослабла твоя вера», не может простираться на папу, так как большая часть пап не имела веры; как они сами должны сознаться, [25] Христос молился не за одного Петра, но за всех апо­столов, как он говорит (Ин. 17): «Отче, не о них только молю, но о всех верующих в меня по слову их». Разве это не доста­точно ясно сказано?

Подумай сам! Они должны признать, что среди нас есть благочестивые христиане, которые обладают истинной верой, духом, разумением, словом и мнением Христа. Так почему же надо отвергнуть их слово и разумение и следовать папе, кото­рый не имеет ни духа, ни веры? Разве это значило бы отверг­нуть всю веру и христианскую Церковь? Нет если справедлив член: «Верую во святую христианскую Церковь», то не может быть прав только один папа, или мы должны были бы молить­ся: «Верую в римского папу», и свести, таким образом, хрис­тианскую Церковь к одному человеку, а это было бы дьяволь­ским и адским заблуждением, и ничем больше.

Сверх того, мы ведь все священники, как было сказано выше, все имеем одну веру, одно Евангелие, одинаковое Таин­ство: как же мы не должны или не имеем силы чувствовать и судить, что правильно и что неправильно в вере, где же слово Павла (1 Кор. 2): «Духовный судит обо всем, а о нем никто судить не может», и (2 Кор. 4): «Все мы имеем тот же дух веры»? Почему же мы не должны чувствовать так же хорошо, как неверующий папа, что согласно и что не согласно с верой? На основании всех этих и многих других изречений нам следу­ет быть мужественными и свободными, мы не должны допус­кать, чтобы дух свободы, как его называет Павел, устрашался папскими выдумками, но мы обязаны смело судить, согласно нашему верующему разумению Писания, обо всем без исклю­чения, что они делают или позволяют делать, и вынудить их следовать лучшему, не полагаясь на собственное разумение. Ведь должен же был некогда Авраам слушать свою Сарру, ко­торая, однако, была ему подчинена более, чем мы кому бы то ни было на земле; подобным же образом ослица Валаама была разумней, чем сам пророк. Если Бог говорил через ослицу про­тив пророка, то почему бы ему не явиться ныне говорить уста­ми какого-нибудь благочестивого человека против папы? Нет св. Павел осуждает св. Петра (Гал. 2). Поэтому каждому хрис­тианину надлежит принимать на себя дело веры, понимать и защищать ее и осуждать все заблуждения.

Третья стена падает сама собой, если рушатся первые две. Дело в том, что, если папа поступает против Писания, мы дол­жны стать на сторону Писания, наказать его и воздействовать на него, по слову Христа (Мф. 15): «Если согрешит против тебя брат твой, пойди и облегчи его между тобою и им одним; [26] если же не послушает, возьми с собою еще одного или двух; пели же не послушает их, скажи церкви, а если и церкви не послушает, то да будет он тебе, как язычник». Здесь приказывается каждому члену заботиться о другом: насколько же более должны мы делать это, если дурно поступает член, правя­щий Церковью, который своим деянием причиняет другим мно­го вреда и соблазна. Если же я должен выступить перед общи­ной с обвинением против него, то мне надо ее сначала собрать.

У них нет никаких свидетельств Писания, что только папе надлежит созывать или утверждать собор; у них есть только их собственные законы, которые имеют значение лишь постольку, поскольку они не противоречат христианству и Божеским зако­нам. Если же папа провинился, эти законы теряют свою силу; поэтому христианству наносится ущерб тем, что папа не нака­зуем посредством собора. Так, в Деяниях апостолов, 15, мы чи­таем, что Апостольский Собор был созван не св. Петром, но всеми апостолами и пресвитерами. Если бы это надлежало толь­ко св. Петру, то это был бы не христианский собор, но еретичес­кое незаконное сборище. Также преславный Consilium Nicaenum был созван и утвержден не римским епископом, а императором Константином, и после него многие другие императоры посту­пали, как он, и все-таки это были всехристианнейшие соборы. Однако если бы эту власть имел исключительно папа, то они все были бы еретическими. И рассматривая деятельность соборов, созванных папой, я не нахожу никаких особенностей в том, что было ими постановлено. Поэтому если возникает необходимость и папа становится соблазном для христианства, то первый, кто может, должен как верный член целого тела позаботиться об устройстве истинного свободного собора; никто в большей сте­пени не способен на это, чем светский меч, в особенности потому, что представители светской власти являются отныне сочле­нами христианства, священства, духовности и обладания влас­тью во всех отношениях и должны быть свободными в осуще­ствлении своей должности и занятия, которые они имеют от Бога для всех, где это нужно и полезно. Разве было бы есте­ственно, если бы все оставались бездеятельными в случае воз­никновения в городе пожара, предоставляли постепенно загораться всему, что может гореть, только потому, что они не име­ют власти бургомистра, или вследствие того что пожар начался в доме бургомистра? Разве не обязан в этом случае каждый го­рожанин будить и созывать других? И тем более должно так поступать в духовном граде Христа, если подымается пламя со­блазна, будь то в папском правительстве или где бы то ни было. То же самое происходит при нападении врагов на город: тогда [27] заслуживает славы и благодарности тот, кто первый подымет и созовет других. Почему же не заслуживает этой славы тот, кто обличает адских врагов, будит и призывает христиан? То, что они гордятся своей властью, которой будто бы не подобает про­тивоборствовать, и то ничего не значит. Никто в христианстве не имеет власти причинять вред и запрещать защищаться от него. Нет в христианстве власти иной, как только к улучше­нию. Поэтому, если папа захотел властью своей сопротивляться устройству свободного собора, это препятствовало бы улучше­нию, и мы должны не обращать внимания на него и на его власть, а если он станет отлучать и проклинать, этим надо пре­небрегать как затеей глупого человека и в свою очередь в упова­нии на Бога гнать и преследовать его, как кто может, потому что такое превышение его власти ничего не значит, он даже теряет ее и скоро будет низвергнут одним только изречением, так как Павел говорит (1 Кор.): «Бог дал нам власть не ухуд­шать, но улучшать христианство». Кто преступит это изрече­ние? Власть дьявола и Антихриста та, которая борется против средств улучшения христианства; поэтому не должно ей следо­вать ни в коем случае, но сопротивляться ей телом, имуще­ством и всем, чем мы можем. И если случится чудесное знаме­ние за папу против светской власти или кого-нибудь постигнет язва, что, как они хвастают, случалось неоднократно, то это надо принимать только как случившееся дьявольской силой для сокрушения нашей веры в Бога, как это возвестил Христос (Мф. 24): «Восстанут во имя мое лжехристы и лжепророки, и дадут великие знамения, чтобы прельстить, если возможно, и избран­ных», и св. Павел говорит Фессалоникийцам, что Антихрист станет могущественным через сатану и ложные чудеса.

Поэтому твердо установим следующее: христианская власть не может ничего против Христа, как говорит св. Павел: «Мы ничего не можем против Христа, но только за Христа». Если же она в чем-нибудь поступает против Христа, то, значит, это власть Антихриста и дьявола, пусть там чудеса и язвы сыпятся хоть дождем и градом. Чудеса и язвы не доказывают ниче­го, особенно в это последнее лукавейшее время, о ложных чу­десах которого возвещено во всем Писании; поэтому мы долж­ны с твердой верой держаться Слова Божия, и тогда дьявол прекратит свои чудеса.

Этим, надеюсь, уничтожаются ложные обманчивые стра­хи, которыми вот уже долгое время римляне запугивают нашу совесть и делают ее робкой. Доказано, что они, подобно всем нам, подчинены мечу, не имеют власти толковать Писание, власти, присвоенной только насилием, а не умением, и не имеют [28] власти сопротивляться собору или произвольно лишать его прав, брать под свою опеку и отымать его вольности, а если они это делают, то они - союзники дьявола и Антихриста, с Христом ничего кроме имени общего не имеющие!

Теперь рассмотрим статьи, которые, по справедливости, должны быть обсуждаемы на соборах и которыми папа, кардиналы, епископы и все ученые должны были бы, по справедливости, руководиться днем и ночью, если бы они любили Христа и свою Церковь; но если они этого не делают, то пусть со­действуют этому все верующие и светский меч, не обращая внимания на их отлучения и проклятия. Ведь одно несправедливое отлучение лучше десяти справедливых отпущений и одно несправедливое отпущение соблазнительней десяти справедливых отлучений. Поэтому - восстанем от сна, дорогие немцы, будем бояться Бога больше, чем людей, чтобы не разделить участи бедных душ, так прискорбно погибших из-за постыдно­го дьявольского правления римлян, чтобы не возвеличивался каждодневно дьявол все больше и больше, потому что иначе адское правление римлян может стать еще хуже, а этого я не могу ни понять, ни представить.

Во-первых, страшно и дико видеть, что высшее лицо в христианстве, величающее себя наместником Христа и преем­ником св. Петра, ведет такой светский и пышный образ жиз­ни, в котором ни один король, ни один император не может достигнуть его и сравняться с ним; и тот, кто велит называть себя всесвятейшим и духовнейшим, обнаруживает более мирс­кую сущность, чем сам мир. Он имеет на себе тройственную корону, тогда как величайшие государи имеют только одну корону; если это похоже на бедного Христа и св. Петра, то это какое-то новое сходство. Болтают, что возражать против этого - ересь, но сами даже слышать не хотят о том, как чуждо христианству и безбожно такое поведение. Однако, я полагаю, что, если бы он в слезах молился перед Богом, он должен был бы навсегда снять эту корону, потому что наш Бог совершенно не выносит тщеславия. И его должность не должна быть ничем иным, как повседневными мольбами и слезами за христианство и примером всяческого смирения.

Как ему будет угодно, но подобная пышность соблазни­тельна, и папа обязан во имя спасения собственной души от­казаться от нее, согласно тому, что говорит св. Павел: «Воз­держитесь от всякой пышности, которая соблазнительна», и (Рим. 12): «Мы должны творить доброе не только перед лицом Божиим, но и перед всеми людьми». Для папы было бы до­вольно простой епископской короны; усердием и святостью [29] должен он возвеличиваться, а корону тщеславия предоставить Антихристу, как делали его предшественники несколько сот лет тому назад. Они говорят, что он - владыка мира. Это ложь, ибо Христос, за наместника и служителя которого он себя вы­дает, говорил перед Пилатом: «С вами я не хотел знать сего». Ни один наместник не имеет более обширной власти, чем его господин. Кроме того, он наместник не возвысившегося, а рас­пятого Христа, как говорит Павел: «С вами я не хотел знать ничего, кроме Христа, и его только, как распятого», и (Флп. 2): «В вас должны быть те же чувствования, какие и во Иисусе Христе, который уничижил самого себя, приняв образ раба». Нет (1 Кор. 1): «Мы проповедуем Христа распятого». Ныне они папу делают наместником Христа, возвеличившегося на небесах, и допустили некоторых дьяволов до такой степени овладеть собой, что полагают, будто папа выше ангелов небес­ных и повелевает ими; а это, собственно говоря, истинное дея­ние истинного Антихриста.

Во-вторых, какая польза христианству от тех людей, ко­торых там называют кардиналами. Это я вам объясню. Италия и Германия имеют много богатых монастырей, церковных учреждений: ленов и приходов; они не придумали лучшего спо­соба захватить их в Рим, как, учредив должность кардиналов, присвоить им епископства, монастыри, прелатуры и низвергнуть, таким образом, служение Богу. Вследствие этого, как мы видим теперь, Италия совершенно опустошена, монастыри разрушены, епископства разграблены, доходы прелатур и всех церквей захвачены в Рим, города пришли в упадок, страна и люди разорены, богослужение и проповедь совершенно исчез­ли. Почему? Кардиналы должны иметь богатства! Никакие турки не могли бы так разорить Италию и ниспровергнуть слу­жение Богу.

И вот, когда из Италии высосаны все соки, они являются в Германию и приступают к делу очень тонко и осторожно. Однако остерегайтесь, немецкая страна скоро уподобится итальянской. У нас уже есть несколько кардиналов - чего доби­ваются этим римляне, пьяные немцы, должно быть, поймут, только когда у них не останется больше ни одного епископ­ства, монастыря, прихода, лена, ни одного геллера или пфен­нига. Антихрист соберет к себе сокровища земли, как возве­щено. Сказанное оправдывается: с епископств, монастырей и ленов снимаются пенки; и так как они еще не решаются про­глотить все, как сделали с итальянцами, то они употребляют пока следующую «благочестивую хитрость»: они соединяют в одно десять или двадцать прелатур и с каждой ежегодно урывают [30] кусок, так что из этого образуется порядочная сумма. Пробство в Вюрцбурге дает тысячу гульденов, в Бамберге тоже кое-что, в Майнце столько же, в Трире и того больше; так умудряются собрать тысячу или десять тысяч гульденов, чтобы кардинал в Риме жил, не уступая по богатству королю.

Если мы свыкнемся с этим, мы создадим в один день трид­цать или сорок кардиналов, дадим только одному Монхберг при Бамберге и Вюрцбургское епископство, добавим сюда еще несколько богатых приходов и так далее, пока церкви и города не запустеют, и после этого скажем, что мы викарии Христа и пастыри овец Христовых. Пьяные дикари немцы, вероятно, все это стерпят.

Однако я советую назначать кардиналов поменьше, или пусть папа сам кормит их от своих богатств. И двенадцати было бы слишком достаточно, с тысячью гульденов в год на каждого. Как дошли мы, немцы, до того, что вынуждены тер­петь от папы такой разбой, такое грабительство наших имуществ? Если Французское королевство защитило себя, то поче­му мы, немцы, позволяем так дурачить нас, так издеваться над нами? Все это еще можно было бы терпеть, если бы они похищали у нас только имущество, но они опустошают церкви, отымают у овец Христа их благочестивых пастырей, губят службу и Слово Божие. И если бы совсем не было кардиналов,  Церковь все-таки не пришла бы в упадок; ведь они ничего не делают, что служило бы на благо христианства, заняты только денежными делами и ведут тяжбы из-за епископств и прелатур, а это с успехом мог бы делать всякий разбойник.

В-третьих, если от папского двора оставить только сотую часть, а девяносто девять частей упразднить, то и этого было бы вполне достаточно, чтобы давать ответ в делах веры. А те­перь в Риме такая суетня и возня и все заявляют себя подчи­ненными папы, что даже в Вавилоне не было ничего подобно­го. Одних только папских писцов более трех тысяч; а если бы кто стал считать других чиновников, то должностей только так много, что их едва можно перечислить, и все они зарятся на церковные учреждения и лены Германии, как волки на овец. Я думаю, что Германия отдает теперь в Рим значительно боль­ше, чем во времена императоров. Некоторые даже полагают, что в Рим ежегодно уходит из Германии более трехсот тысяч гульденов, совершенно бесполезно и напрасно, и взамен мы не получаем ничего, кроме насмешек и презрения; и мы еще удив­ляемся, что князья, дворянство, города, монастыри, страна и люди беднеют. Да мы удивляться должны, как еще у нас есть чем питаться! [31]

Так как теперь мы играем в открытую, то давайте приос­тановимся и посмотрим, такие ли уж немцы отчаянные дура­ки, чтобы ничего не знать о римских хитростях и совершенно не понимать их. Я здесь не жалуюсь, что в Риме пренебрегаются заповеди Бога и христианская справедливость; ведь не так уж хорошо обстоит ныне дело с христианством, особенно в Риме, чтобы мы могли высказывать жалобы по поводу столь высо­ких предметов. Я не жалуюсь также, что естественное или свет­ское право и разум ничего не значат. Все это покоится на еще более глубоких основаниях. Я жалуюсь, что они не придержи­ваются своего собственного, ими сочиненного, церковного пра­ва, которое само по себе является открытой тиранией, я жалуюсь, что для них корыстолюбие и светская роскошь значат больше, чем право; это мы сейчас увидим.

Некогда немецкие императоры и князья разрешили папе брать аннаты со всех ленов немецкой нации, то есть половину доходов первого года с каждого лена. Но это разрешение имело целью, чтобы папа из этих громадных денег собрал сокровище для борьбы против турок; благодаря этому, дворянству не при­шлось бы выносить на себе всю тяжесть борьбы, но и духовен­ство оказывало бы кое-какую помощь. Эту добрую простодуш­ную набожность немецкой нации папы использовали для того, чтобы в течение уже ста лет с тех пор собирать эти деньги, и, сделав из них узаконенный обязательный налог и статью дохо­да, они не только ничего не накопили, но учредили на эти деньги много званий и должностей в Риме, ежегодно оплачи­вая их, как из какого-то наследственного дохода. Если теперь кто-нибудь предлагает вести борьбу против турок, они высы­лают посольства для сбора денег и много раз выпускали также отпущения того же самого характера - для борьбы против турок, воображая, что глупые немцы вечно останутся отчаян­ными дураками, будут всегда давать деньги, удовлетворяя их неописуемое корыстолюбие, хотя вместе с тем мы ясно видим, что ни из аннатов, ни из платы за отпущение, ни из чего дру­гого ни один грош не идет против турок, но все отправляется в бездонный мешок. Они обманывают и лгут, устанавливают и заключают с нами союзы, не думая об их исполнении, хотя бы в самой ничтожной степени; должно быть, все это сделается после святым именем Христа и св. Петра.

И вот теперь немецкая нация, епископы и князья должны вступиться за христиан и народ, который им поручен, чтобы править им и защищать его мирские и духовные блага, ограж­дать его от этих хищных волков в овечьих шкурах, выдающих себя за пастырей и правителей, но так постыдно злоупотребивших [32] аннатами; пусть и они тоже не придерживаются того, что было установлено, пусть не допускают, чтобы их страна и люди так плачевно мучились и гибли без всякого права, но посред­ством императорского или общенационального закона они должны возвратить аннаты или упразднить их. Дело в том, что если они не держаться того, что было условлено, то не имеют никакого права на аннаты; поэтому епископы и князья обяза­ны наказать их за такое воровство и грабеж или защитить от них, как этого требует справедливость.

Они должны содействовать папе и поддерживать его, ибо он, должно быть, сам слишком слаб против такого неустрой­ства, - или противиться ему, если он станет все это защищать и поддерживать, противоборствовать ему, как волку и тиранну; ибо он не имеет никакого права творить злое и ему потвор­ствовать. А если бы кто захотел собирать снова против турок такое сокровище, то нам попросту следует взяться за ум и зая­вить, что немецкая нация лучше сумеет сохранить его, так как немецкая нация имеет достаточно людей и денег для вой­ны. С аннатами дело обстоит так же, как и с другими римски­ми уловками.

Item, сверх того, год разделен между папой, правящими епископами и главами церковных учреждений так, что папа имеет в году шесть месяцев поочередно, чтобы жаловать те лены, которые лишаются владельцев в его месяцы; через это почти все лены достались Риму, в особенности самые лучшие приходы и прелатуры. Те, которые однажды попадают в Рим, уж никогда не возвращаются, хотя бы с тех пор они никогда по теряли владельца в папский месяц; этим наносится церков­ным учреждениям большой ущерб. Это прямой разбой, что они затеяли: ничего не отпускать из Рима. Этот вопрос уже назрел, и настало надлежащее время для полного упразднения папс­ких месяцев и возвращения всего, что благодаря им ушло в Рим. Князья и дворянство должны настаивать на том, чтобы похищенные богатства были возвращены, воры наказаны, а те, кто злоупотребил полученными полномочиями, были лишены полномочий. Если соблюдается и имеет значение обык­новение папы на другой день по своем избрании издавать че­рез свою канцелярию указы и установления, которыми грабятся наши церковные учреждения и приходы, на что он не имеет никакого права, то тем больше значения имело бы, если император Карл на другой день по своем короновании издал бы указ и постановление, чтобы по всей Германии ни один лен и приход не доставался Риму посредством папского месяца и чтобы все доставшееся туда было возвращено и освобождено от [33] римских разбойников; на это он имеет право по обязанности своего меча.

Ныне римский корыстолюбивый и разбойничий престол не может дождаться времени, когда все лены достанутся ему один за другим посредством папского месяца, но торопится, по ненасытности своего брюха, как можно скорей все их отпра­вить туда; сверх аннатов и папских месяцев он придумал та­кую хитрость, что лены и приходы удерживаются за Римом трояким способом.

Во-первых, если владелец свободного прихода умрет в Риме или по дороге туда, его приход становится вечной собственно­стью римского - разбойничьего, следовало бы сказать, - пре­стола; и они еще не хотят признавать себя разбойниками, между тем как о подобном грабительстве никому еще не приходилось ни слыхать, ни читать.

Во-вторых, если получает или имеет лен кто-нибудь из пап­ской или кардинальской челяди или если кто-нибудь сначала получает лен, а потом входит в состав папской или кардинальской челяди. А кто может сосчитать челядь папы и кардиналов, если папа, когда он выезжает только на прогулку, окружен тре­мя или четырьмя тысячами всадников на мулах, превосходя этим всех императоров и королей. Как будто Христос и св. Петр ходили пешком, чтобы тем большая роскошь и пышность окру­жала их наместников. Корыстолюбие пошло еще дальше в сво­ей находчивости и устроило так, что и за пределами Рима мно­гие зачисляются в состав папской челяди, как в Риме, чтобы повсеместно силой простого лукавого словечка: папская челядь, все лены были захвачены в Рим и закреплены за ним навсегда. Ну, не дьявольская ли это проклятая хитрость? Если мы станем спокойно смотреть, то, должно быть, Майнц, Магдебург, Гальберштадт незаметно достанутся Риму и придется оплачивать кардиналам достаточно дорогой ценой. Если так, то давайте сде­лаем кардиналами всех немецких епископов, чтобы, по край­ней мере, ничто не уходило за пределы Германии.

В-третьих, если возникнет в Риме тяжба из-за лена, что, как я полагаю, является самым обычным и главным путем зах­вата в Рим приходов. Дело в том, что если не возникает спора на месте, то в Риме можно найти бесчисленных негодяев, чтобы выкапывать из-под земли поводы к тяжбам и набрасываться на приходы по своему желанию, причем многие благочестивые свя­щенники вынуждены были терять свои приходы или большими деньгами откупаться от тяжб - и то лишь на некоторое время. Такой лен, зацепленный правдой или неправдой, благодаря тяжбам, остается навеки собственностью римского престола. Не будет [34] чудом, если Бог дождем прольет с небес адское пламя и серу и погрузит Рим в бездны, как некогда было с Содомом и Гоморрой. К чему нужен в христианстве папа, если его власть служит исключительно этим смертным преступлениям, которым он по­могает и способствует? О, благородные князья и господа, до коих пор будете вы оставлять без защиты свою страну и людей на произвол этих хищных волков!

Так как эти хитрости были все еще недостаточны и алчно­сти казалось слишком медленным захватывание всех епископств, то милое мое корыстолюбие выдумало такие способы, что епископства только на словах лежат за пределами Рима, а па самом деле находятся в нем со всем, что в них есть. Это сделано так: ни один епископ не может быть утвержден, если он не купит за большую сумму денег паллиум и не обяжет себя страшной клятвой быть личным рабом папы. Отсюда происхо­дит, что ни один епископ не отваживается действовать против папы; этого римляне и добивались посредством присяги; в ре­зультате богатейшие епископства задолжались и разорились. Это все из-за римлян, как мне кажется. Некогда они постано­вили в церковном праве выдавать безвозмездно паллиум, со­кратить папскую челядь, уменьшить тяжбы, предоставить епис­копам и церковным учреждениям их вольности. Но это не при­носило денег, а потому они «перевернули лист» и отняли у епископов и церковных учреждений всю их власть, и они зна­чатся теперь, как простые цифры, у них нет ни обязанностей, ни власти, ни дела, но все заведуется главными негодяями из Рима, чуть ли не до обязанностей пономаря и звонаря во всех церквах. Все споры переносятся в Рим, и каждый, властью папы, делает, что ему угодно.

Что случилось в этом году? Страсбургский епископ захо­тел управлять своими духовными учреждениями по правилам и произвести реформу богослужения; он составил несколько Божеских и христианских статей, направленных к этой цели. Но папа и святой римский престол совершенно ниспровергают и осуждают этот святой духовный порядок по простому доносу священников. Если это называется пасти овец Христовых, то надо восстановлять священников против их собственного епис­копа и их неповиновение подкреплять Божескими законами. Так открыто оскорблять Бога не вознамерится, думаю я, сам Антихрист. Вот вам папа, каким вы его хотели. Почему это так? Да ведь если бы началась реформа Церкви, то ломка была бы опасна, так как Рим тоже подвергся бы ей; вместо этого они предпочли бы разрушить единство всех священников, е котором они до сих пор жили, разъединить несогласиями князей [35] и королей, наполнить мир христианской кровью, лишь бы осуществленное реформацией единство всех христиан не при­чинило неприятностей римскому престолу.

Итак, мы выяснили, как они поступают с приходами, ос­вободившимися и лишившимися владельца. Теперь избалован­ному корыстолюбию достается слишком мало; поэтому оно про­явило свою предусмотрительность также и по отношению к ленам, правители которых еще владеют ими и стараются сде­лать их свободными, хотя бы они и не были таковыми; это достигается различными способами.

Во-первых, подстерегают, не занята ли какая-нибудь бога­тая пребенда или епископство лицом больным, старым или неспособным по какой-либо другой вымышленной причине; ему святой престол дает коадъютера, то есть помощника, без его желания и согласия, на благо коадьютеру, ибо он принадле­жит к папской челяди, платит ей деньги или каким-либо дру­гим способом выслужился на римской барщине. Тогда прекра­щается свободный выбор капитула или права того, кто раньше жаловал приходы, - все предоставляется Риму.

Во-вторых, есть одно словечко, комменда, которое озна­чает, что папа поручает кардиналу или кому-нибудь из своих приближенных брать на хранение богатый и доходный монас­тырь или церковь совершенно так же, как я бы тебе поручил хранить сто гульденов. Это не называется дать или пожало­вать монастырь, это не значит также разорить его или уничто­жить богослужение, но только взять на хранение; не для того, чтобы тот хранил или строил, но чтобы он изгнал должностное лицо, принимал доходы и деньги и поставил какого-нибудь беглого бродягу монаха, который за пять или шесть гульденов в год сидит целый день в церкви, продает пилигримам ладан­ки и образки, так что церковное пение и чтение становится невозможным. Дело в том, что если бы это называлось разо­рять монастыри и уничтожать богослужение, то пришлось бы назвать папу разорителем христианства и разрушителем богослужения, так как он поистине занимается этим очень дея­тельно. Для Рима это слишком сильное выражение и потому это называется коммендой, или поручением взять монастырь на хранение. В течение года папа может превратить в комменды четыре или больше монастырей, из которых каждый имеет больше шести тысяч гульденов дохода. Так способствуют в Риме служению Богу и поддерживают монастыри. Тому же науча­ются и в Германии.

В-третьих, есть некоторые лены, называемые incompatibilia, которые, по установлению церковного права, не могут быть [36] соединяемы во власти одного лица, ибо в них находится два прихода, два епископства и тому подобное. Здесь корыстолю­бие и святой римский престол обходят духовное право толкованиями, которые называются incorporatio; это означает, что многие incompatibilia соединяются в одно целое, чтобы сде­лать каждое из них составной частью по отношению к друго­му, рассматриваются, таким образом, как один приход, кото­рый перестает быть incompatibilia; так улучшают святое цер­ковное право с той целью, чтобы оно никого больше не связы­вало, кроме тех, кто не покупает у папы и его датария таких толкований. Тот же характер имеет и unio, то есть соединение, которое соединяет несколько таких ленов, как вязанку хворо­ста, и они, благодаря этому соединению, считаются за один лен. По этой причине легко можно встретить в Риме куртизама, который один владеет двадцатью двумя приходами, семью церковными округами и, сверх того, сорока тремя бенефиция­ми; всему этому способствуют такие искусные толкования, в результате которых подобные вещи не противоречат праву. Что касается владений кардиналов и прелатов, - это я предостав­ляю воображению каждого. Так опустошаются карманы нем­цев и притупляется их чувствительность.

К числу толкований принадлежит administratio; это озна­чает, что одно лицо наряду с епископством имеет аббатство или пребенду и владеет всем их имуществом, хотя называется только administrator. Дело в том, что для Рима достаточно, если изменяется только словечко, а не сущность дела, все рав­но, как если бы я оказал, что хозяйку публичного дома надо называть бургомистершей, и все же она остается такой же бла­гочестивой, как и была. Это римское правление имел в виду Петр, когда он возвестил (2 Пет. 2): «У вас будут лжеучители, которые из любостяжания будут уловлять вас льстивыми сло­вами», преследуя свои выгоды.

Милое римское корыстолюбие выдумало также обыкнове­ние продавать и закладывать приходы и лены, с той выгодой для продавца или спекулянта, что он сохраняет право требо­вать в случае смерти владельца, обратного возвращения лена тому, кто его раньше продал, заложил или покинул. Этим они сделали из прихода наследственное владение, чтобы никто не мог его получить, кроме того, кому продавец захочет его про­дать или, умирая, завещать свое право. Среди них есть мно­гие, продающие другому только титул прихода, за который он не получает ни гроша. Стало также давним обычаем переда­вать друг другу лен с удержанием известной суммы с годового дохода, как было во времена симонии; делают и еще много [37] другого, о чем лучше не рассказывать, и, таким образом, под крестом и в одеянии Христовом обращаются с приходами го­раздо постыдней язычников.

Однако все, о чем было до сих пор рассказано, стало в Риме укоренившимся обычаем; еще одно выдумало корысто­любие, что должно, надеюсь, стать последним: на этом оно подавится. У папы есть одна благородная хитрая уловка, под названием pectoralis reserva, то есть мысленная оговорка, proprius motus, и самовластие. Дело происходит так: кто-нибудь добивается в Риме лена, который законным образом зачисляется за ним письменным указом, согласно тамошне­му обычаю; но является другой, приносит деньги или имеет за собой какие-либо заслуги, о которых лучше и не упоми­нать, и требует у папы того же самого лена; тогда папа дает лен ему, отымая у первого. Если делают замечание, что это несправедливо, то всесвятейший отец оправдывается заявле­нием, что он не подлежит публичному осуждению за беззаконную торговлю властью, так как, по его словам, в своем сердце и в своей душе он удержал этот лен за собой и в своей полной власти, хотя на самом деле никогда этого не думал и не говорил; так он нашел толкованьице, по которому он мо­жет собственнолично лгать и обманывать, дурачить кого угодно и издеваться над всеми, и все это беззастенчиво и открыто, но, тем не менее, хочет считаться главой христианства, позволяя злому духу властвовать над собою посредством пуб­личной лжи.

Это самовластие и лживые оговорки папы создают в Риме такие нравы, что о них лучше и не рассказывать. Там - куп­ля, продажа, мена, обмен, сутолока, ложь, обман, грабеж, воровство, хвастовство пышностью, женский и мужской разврат и всяческое пренебрежение Бога, так что сам Антихрист не сумел бы править более преступно. Венеция, Антверпен, Каир - ничто в сравнении с этой ярмаркой, с этой торговлей в Риме; разница лишь в том, что там поступают по разуму и расчету, а здесь все идет по воле самого дьявола. И как море разливается во всем мире соответствующая добродетель. Разве не должны подобные люди справедливо бояться реформации и свободного собора, разве не готовы они скорей перессорить между собой всех королей и князей, лишь бы результатом их объединения не явился собор. Да и кто потерпит, чтобы такие его безобра­зия были разоблачены?

Наконец, папа учредил для всех этих благородных торго­вых дел собственный торговый дом, это - палата датария в Риме. Туда должны являться все, кто такими способами выторговывает [38] лены и приходы, там надо покупать эти толкования и спекуляции, оттуда получать власть производить эти безобразия, величайшие из всех. Некогда в Риме были еще милостивы, тогда право покупали и нарушали его за деньги. Теперь настало такое превосходное время, что производить безобразия никому не разрешается, право на них сначала надо купить за большие деньги. Если это не главный публичный дом над всеми публичными домами, какие только можно себе вообразить, то я не знаю, что же тогда называть публичным домом.

Если у тебя есть в этом доме деньги, ты можешь принять участие во всех перечисленных проделках, и не только в этих, - за деньги здесь всякое лихоимство оправдывается, все наворованное и награбленное узаконивается. Здесь освобождают от обетов, здесь дается свобода монахам выходить из орденов, здесь духовенству продается право брака, здесь детей блудниц превращают в законорожденных, всякое бесчестие и позор становится достоинством; все порочные мерзавцы посвящаются в рыцари и делаются благородными; здесь дозволяются браки, заключенные между родственниками или незаконные в каких- либо других отношениях. Такие поборы и грабительство цар­ствуют здесь, что становится очевидным, что все духовные законы установлены лишь для раскидывания денежных сетей, из которых каждый, кто считает себя христианином, должен выпутываться. Да, здесь дьявол становится святым и даже Богом. То, на что не в силах земля и небо, становится возможным в этой палате. Это называется compositiones, но какие это compositions: просто confusions.  О, какое жалкое сокровище рейнская таможня в сравнении с этой священной палатой!

Пусть не думает никто, что я преувеличиваю. Все это совершается открыто, и они сами в Риме должны сознаться, что нес ужасней и обширней, чем может поведать кто бы то ни было. Я еще не коснулся, да и не хочу касаться настоящей адской гущи частных пороков; я говорю только об обычней­ших вещах и все-таки не могу исчерпать их словами. Все епис­копы, все священники и прежде всего все ученые университе­тов, которым платят за это, должны были бы, по своей обязан­ности, единодушно писать об этом, разглашать все. Да, «переверни лист», и ты найдешь это.

Мне еще остается распрощаться с ними. Так как неизме­римое корыстолюбие было еще недовольно всеми этими сокровищами, которых, наверное, хватило бы на трех могущественных королей, то оно начинает передавать свои торговые дела и продавать их Фуггеру из Аугсбурга, так что теперь пожалована [39] на мена и покупка епископств и ленов и спекулирование ду­ховными благами попали как раз в надлежащие руки, и отны­не духовные и мирские блага одинаково пущены в торговый оборот. Я охотно послушал бы такого мудреца, который сказал бы мне, может ли римское корыстолюбие дойти еще до чего-нибудь, до чего оно до сих пор не дошло; единственно возможное, это, что Фуггер тоже передаст или продаст кому-нибудь оба своих торговых дела, которые теперь слились в одно. Это, по-моему, значило бы дойти до конца.

Дело в том, что все наворованное и награбленное в разных странах посредством отпущений, булл, посланий об исповедях, «грамот о масле» и других confessionalia, все, что воруется и грабится еще и теперь, я считаю мелкими пустяками, это все равно что бросать к дьяволу в ад. Они не только добывают такую малость, которой мог бы удовлетвориться вполне ка­кой-нибудь могущественный король, но он даже не имеет ни­чего, что могло бы сравниться о перечисленными выше источ­никами сокровищ. До поры до времени я умолчу также о том, на что уходят деньги за отпущение грехов; об этом я спрошу в другой раз, ибо Кампофиоре и Бельведер и еще некоторые ме­ста знают об этом много кое-чего.

Вследствие того что такое правление является не только открытым грабежом, обманыванием и тиранией врат адовых, но, кроме того, губит душу и тело христианства, мы обязаны приложить все усилия и оградить христианство от подобного злополучия и разорения. Если мы намерены сражаться с тур­ками, то давайте начнем оттуда, где они досаждают больше всего. Если мы на законном основании вешаем воров и рубим головы грабителям, то почему мы даем потачку римскому ко­рыстолюбию, которое является величайшим из воров и раз­бойников, существующих и возможных на земле, действую­щим притом во святое имя Христа и св. Петра. Кто, наконец, в силах молча терпеть это. Почти все, что есть у папы, наворо­вано и награблено, как доказывается всеми историческими повествованиями. Ведь не мог же он купить такие большие богатства, что с одних только оффиций он получает около мил­лиона дукатов, независимо от описанных выше кладов и собственных земельных владений. Христос и св. Петр также не оставили ему наследства, никто не дал и не ссудил ему его богатств, и не мог он их составить из имуществ, перешедших к нему за давностью и просроченностью. Так скажи же мне, от­куда он получил их? При этом не забудь отметить, к чему они стремятся и что имеют в виду, посылая к нам легатов для сбора денег против турок. [40]

Хотя я слишком ничтожен, чтобы предлагать статьи, от­носящиеся к улучшению столь ужасающего положения дел, я попытаюсь все-таки изложить их хотя бы в шутовской песне; и скажу, насколько хватает моего разумения, что может и дол­жно быть сделано светской властью и всеобщим собором.

1

Во-первых, пусть каждый князь, дворянин, город запре­тят немедленно своим подданным давать в Рим аннаты и совершенно их уничтожат. Дело в том, что папа нарушил договор и разбойнически использовал аннаты ко вреду и позору всей немецкой нации; он дает их своим друзьям, продает за большие деньги и учреждает на них official. Поэтому он поте­рял на них свое право и заслуживает наказания. Светская власть обязана защищать невинных и ограждать от несправедливос­ти, как учит св. Павел, св. Петр и даже само церковное право (16,9.7 de filiis ), согласно которому говорят папе и его при­ближенным: tu ora, ты должен молиться; императору и его приближенным: tu protege, ты должен защищать; простому человеку: tu labora, ты должен работать. Не в том смысле, что каждый не должен и молиться, и защищать, и работать, - потому что дело молитвы, защиты и труда выполняется, если каждый занят своим делом, - но потому, что каждому присвоено его особое дело.

2

Во-вторых, папа своими римскими хитростями, коммендами, адъюториями, резервациями, gratiae expectativae, пап­скими месяцами, инкорпорациями, унионами, пенсионами, паллиумами, канцелярскими указами и тому подобными бе­зобразиями присваивает себе без насилия, но и без права все немецкие церковные учреждения; он предоставляет и прода­ст их в Риме чужеземцам, которые ничего не делают взамен на немецких землях, благодаря чему ординарии лишились своих прав; превращает епископов в болванчиков и в простые знаки и поступает, таким образом, против собственного цер­ковного права, против природы и разума. В конце концов он дошел до того, что приходы и лены продаются в Риме, из-за простого корыстолюбия, только грубым и невежественным ос­лам и негодяям, а благочестивые просвещенные люди не име­ют никакой пользы от своих заслуг и способностей, вслед­ствие чего несчастный народ немецкой нации страдает и гибнет [41] нет от недостатка добрых просвещенных пастырей. На осно­вании всего этого христианское дворянство должно ныне вос­стать против папы, как против общего врага и разрушителя христианства, во имя опасения бедных душ, которые гибнут от этой тирании; пусть они постановят, прикажут и распоря­дятся, чтобы отныне ни один лен не привлекался более в Рим, чтобы ни одного лена не добивались более оттуда никакими способами, но чтобы все они оставались за его пределами, освобожденные от власти тирана; ординарии вновь должны быть восстановлены в своих правах и должности, чтобы рас­поряжаться наилучшим образом этими ленами в пределах немецкой нации. И если появится какой-нибудь куртизан, пусть ему будет строжайше приказано или убираться, или прыгать в Рейн, либо в ближайшую реку, и отправить римское отлу­чение с посланием и печатью в холодную ванну; тогда бы они в Риме поняли, что не всегда немцы остаются пьяными дика­рями, но что они наконец стали христианами, не намерены долее терпеть поругания и издевательства над святым име­нем Христа, которым прикрывались такие безобразия и со­вращение душ, и что они больше чтят Бога и Слово Божие, чем человеческое насилие.

3

В-третьих, пусть будет издан имперский закон, чтобы от­ныне совершенно не получать из Рима ни епископских мантий, ни утверждения епископов, но чтобы вновь приобрело силу по­становление святейшего и преславного Никейского Собора, согласно которому епископ должен быть утверждаем двумя дру­гими ближайшими епископами или архиепископом. Если папа намерен пренебрегать этим и другими статутами соборов, то что пользы от соборов. Или кто-нибудь дал ему власть пренебрегать соборами и презирать их? В таком случае нам следует упразд­нить должность епископов, архиепископов, примасов, сделать из них простых священников, чтобы папа был один над ними соответственно его теперешнему положению; все равно он со­вершенно не оставляет епископам, архиепископам и священни­кам их узаконенных обязанностей и власти, все захватывает себе, а им достается лишь голый титул и имя; это простирается так далеко, что его экземпциями монастыри, аббаты и прелаты изъяты из установленной власти епископов, благодаря чему хри­стианство лишается всякого порядка. Из этого должно следо­вать то, что действительно последовало: упущения в наказани­ях и свобода творить зло во всем мире, так что я поистине боюсь [42] что папу могут назвать homo peccati. Кому другому можно поставить в вину отсутствие всякого послушания и наказаний, всякого порядка и управления в христианстве, как не папе, который своей собственной превышенной властью связывает руки всем прелатам, отымает розги и развязывает руки всем их подчиненным, дает или продает вольности.

Но, чтобы он не жаловался, будто у него отнята верховная власть, должно установить, чтобы там, где примасы и архи­епископы не в силах сами справиться с чем-нибудь или между ними возникает раздор, такие дела должны предоставляться па усмотрение папы, но не всякие мелкие вопросы, как было когда-то и как постановил преславный Никейский Собор; что касается дел, с которыми можно справиться без папы, то пусть не обременяют его святейшества такими пустяками, чтобы он мог, как он хвастает, бодрствовать над всем христианством молитвами, прилежанием и заботами, как поступали апосто­лы (Деян. 6) и говорили: «Нехорошо нам, оставив Слово Божие, пещись о столах; мы постоянно пребудем в молитве и служении слова», а дела пусть устраивают другие. Ныне же Рим ничто другое, как пренебрежение Евангелия и молитвы и служение столу, то есть земным благам; апостолы так же со­гласуются о правлением папы, как Христос о Люцифером, не­беса с преисподней, день с ночью, и, однако, он называет себя викарием Христа и преемником апостолов.

4

В-четвертых, пусть будет постановлено, чтобы никакое светское дело не имело отношения к Риму, но чтобы все такие дела были предоставлены светской власти, как они сами предписывают, но не соблюдают, в церковном праве. Ибо обязан­ность папы заключается в том, что он, просвещеннейший из всех в Писании и поистине святейший не только по имени, управляет делами, относящимися к вере и святой жизни хри­стиан; наставляет в этом примасов и архиепископов, с ними ведет дела и несет заботы, как учит св. Павел (1 Кор. 6), и строго наказывает их, если они вмешиваются в светские дела, Нестерпимый вред приносит всем странам, что в Риме занима­ются подобными делами, так как это связано с громадными расходами, к тому же эти судьи не знают ни нравов, ни обыча­ев, ни права страны, так что они часто производят насилие руководясь в решении дел своим мнением и собственным правом, что влечет за собой несправедливости по отношению тяжущимся сторонам. [43]

При этом следует также запретить отвратительные граби­тельства оффициалов во всех церковных учреждениях; пусть они берут на себя только дела, относящиеся к вере и добрым нравам, и предоставляют светским судьям все, что касается денег, имущества, личности и чести. Поэтому светская власть не должна допускать отлучений и изгнаний там, где они не касаются веры и добрых дел. Духовная власть должна заведывать духовными благами, как этому учит разум, а духовные блага заключаются не в деньгах и материальных пред метах, но в вере и добрых делах. Впрочем, можно допустить, чтобы дела, относящиеся к ленам и приходам, находились в ведении епископов, архиепископов и примасов. Поэтому, если это воз­можно, для прекращения войн и раздоров примас Германии должен заседать во всеобщей консистории с аудиторами и кан­цлерами, для заведывания, как в Риме, singnaturae gratiae и justitiae, чтобы к ним посредством апелляций направлялись и велись ими в надлежащем порядке дела немецких стран; их вознаграждение не должно зависеть, как в Риме, от случайных подарков и приношений, благодаря чему вошло в обычай продавать справедливость и несправедливость, как до сих пор еще происходит в Риме: папа не дает чиновникам никакого вознаграждения, и они сами откармливают себя подарками. Ведь в Риме никого не интересует, что справедливо и что не справедливо, но лишь - что деньги и что не деньги. Можно выдавать им вознаграждение из аннатов или придумать ка­кой-нибудь иной путь, но это я предоставляю другим, более разумным и более опытным в делах, чем я. Я хотел бы только изложить основания и побудить к их обсуждению тех, кто может и благоволит вновь сделать христиан свободными от бедствен­ного, языческого и нехристианского правления папы.

5

В-пятых, пусть отныне никакая резервация не имеет зна­чения и ни один лен не закрепляется за Римом, умрет ли вла­делец, возникнет ли тяжба, принадлежит ли лен кардиналу или кому-нибудь из папской челяди. И пусть строго и безус­ловно запретят, чтобы ни один куртизан не подымал спора из- за какого бы то ни было лена, не цитировал, не трибулировал и не изгонял на основании коптентиров благочестивых свя­щенников. А если из Рима явится по этому поводу отлучение или духовная брань, пусть ими пренебрегают, как если бы вор подвергал кого-либо отлучению за то, что ему не позволяют воровать. Да, их надо строго наказывать за то, что они так [44] преступно злоупотребляют отлучением и именем Бога, оправдывают им свои грабительства и ложными выдуманными угрозами хотят довести угро­зами хотят довести нас до того, чтобы мы покорились такому Богохульству и злоупотреблению христианской властью, вос­хваляли его и становились перед Богом соучастниками их лу­кавств, между тем как мы должны противодействовать им во имя Бога, как осуждает их св. Павел (Рим. 1): «Делающие такие дела достойны смерти не только за то, что делают их, но и делающих одобряют». Прежде всего нестерпимо лживое reservatio pectoralis, благодаря которому христианство подвер­гнуто так преступно и публично позору и издевательству, ибо его верховный руководитель торгует публичной ложью и ради проклятых денег бесстыдно обманывает и дурачит каждого.

6

В-шестых, пусть будут уничтожены casus reservati, огово­ренные случаи, посредством которых не только вымогается у людей много денег, но также много бедных совестей введено свирепым тираном в смущение и заблуждение к ужасающему вреду их веры в Бога. В особенности смешные ребяческие слу­чаи, которые они стараются раздуть буллой in Coena Domini, но которые недостойны даже считаться повседневными грехами, не говоря уж о тех тяжких случаях, которые папа не отпускает никаким отпущением, как, например, если кто помешает пи­лигриму идти в Рим, или доставляет туркам оружие, или подделывает папские послания. Они дурачат нас такими грубыми, и слепыми, неудачными проделками; Содом и Гоморра и все гре­хи, какие случались против божественных заповедей и еще слу­чатся, не зачислены в casus reservati, но то, чего Бог не запове­дал и что выдумали они сами, это составляет casus reservati, лишь бы только никто никому не мешал нести в Рим деньги, лишь бы, защищенные от турок, они могли предаваться всем наслаждениям жизни, держа весь мир в подчинении своей ти­рании и пустым, бесполезным буллам и посланиям.

Далее, следовало бы, по справедливости, уведомить всех священников или издать публичное постановление, чтобы ни один тайный, невысказанный грех не считался оговоренным случаем, но чтобы каждый священник имел власть отпускать нее грехи, как бы они ни назывались, если это грехи тайные. Ни аббат, ни епископ, ни папа тоже не должны иметь власти оговаривать какой-нибудь грех, который не поведан им. А если они и станут это делать, пусть это не исполняется и не имеет никакого значения. Их следовало бы осудить, как тех, кто вторгается [45] в область Божьего суда и без оснований губит и отяго­щает бедные неразумные совести. Если же случается тяжкий открытый грех, особенно против заповедей Божиих, вот тогда есть основание иметь casus reservati, но все же не много, не по собственному произволу и без причины, так как Христос пору­чил свою церковь не тиранам, а пастырям, как говорит св. Петр (1 Пет. 5).

7

В-седьмых, пусть римский престол упразднит оффиции, уменьшит суетню и возню в Риме, чтобы челядь папы содер­жалась на его собственные средства и чтобы его двор не пре­восходил расходами и пышностью все королевские дворы, ибо подобный образ жизни не только не служил никогда делу хри­стианской веры, но всегда мешал прилежанию и молитве до такой степени, что они сами теперь уж почти совсем не умеют говорить о вере; это они нагляднейшим образом доказали на последнем римском соборе, где среди многих ребяческих и лег­комысленных тезисов они решили, что человеческая душа бес­смертна и что священник однажды в месяц должен произно­сить свой обет, если не хочет потерять своего лена. Как могут судить о христианстве и делах веры те люди, которые, увле­ченные и ослепленные великим корыстолюбием, земными бла­гами и роскошью, только теперь впервые постановляют, что душа бессмертна? Это немалый позор всему христианству, что в Риме так мерзостно обходятся с верой. И вот если бы у них было меньше богатств и роскоши, они могли бы лучше учиться и молиться, чтобы стать достойными и способными к об­суждению дел веры, какими они были некогда, когда притяза­ли быть епископами, а не королями всех королей.

8

В-восьмых, пусть будут уничтожены тяжкие и ужасные клятвы, к которым папа, без всякого на то права, принуждает епископов, чтобы подчинить их себе, как рабов, что устанавливает, по его собственному насилию и великому недомыслию, негодная и невежественная глава Significasti. Разве им недо­статочно обременять наше имущество, тело и душу многочис­ленными глупыми законами, которыми они ослабили веру и погубили христианство. Они, сверх того, подчинили себе лич­ность, ее обязанности и деятельность, ими захвачена инвести­тура, право которой имели некогда немецкие императоры [46] еще имеют ныне короли Франции и некоторых других госу­дарств. Из-за нее у них были великие войны и раздоры с импе­раторами, до тех пор пока они не захватили ее наглым насили­ем и владеют до сих пор, как будто немцы обязаны, одни из всех христиан на земле, быть посмешищем папы и римского престола, совершать и выносить то, чего никто уже не хочет ни терпеть, ни совершать. Вследствие того что эти выходки являются откровенным насилием и разбойничеством, наруша­ющим епископскую узаконенную власть и губящим бедные души, - император со своим дворянством обязан защитить от такой тирании и покарать ее.

9

В-девятых, пусть папа не имеет над императором никакой власти, кроме права помазывать его перед алтарем и короно­вать, как коронует епископ короля, и пусть не допускается от­ныне дьявольское высокомерие - чтобы император целовал ногу папе или держал, как рассказывают, ему стремя, когда он са­дится в седло, и вел под узцы его мула; и тем более пусть он не клянется перед папой в благоговении и верноподданичестве, чего обыкновенно требуют папы, по своему бесстыдству, как будто имеют на это право. И глава Solitae, в которой папская власть воздвигнута над императорской властью, не стоит ни гроша, как и все, кто основывается на ней или перед ней трепещет; ведь она не содержит в себе ничего, кроме искажения истинно­го смысла святого Слова Божия, подгоняя его под свои собствен­ные мечтания, как я доказал в своем латинском сочинении.

Эти распространеннейшие, высокомернейшие, беззаконней­шие начинания папы выдумал дьявол, чтобы впоследствии под­готовить пришествие Антихриста и воздвигнуть папу выше Бога, как многие делали и делают. Папе не подобает возвышаться над светской властью кроме как в духовных обязанностях, на­пример, в проповеди и отпущении грехов; в других отношениях он должен быть ниже, как учат Павел (Рим. 13) и Петр (1 Пет. 3), согласно указанному мною выше. Он не наместник Христа на небесах, но только - Христа на земле. Дело в том, что Хри­стос на небесах, в царствующем образе, не нуждается ни в ка­ком наместнике, но восседает, созерцает, творит и знает все дела. Он нуждается в нем, служительствующий, как он пребывал на земле, в труде, в проповеди, в страданиях и смерти. А они по­ступили наоборот, взяли у Христа небесный царственный об­раз, передали его папе, и служительствующий образ совершен­но предан забвению. Его следует считать «противохристом», как [47] Писание называет Антихриста. Ведь, все его обличив, деяния и начинания идут против Христа, только разрушают и уничтожа­ют обличив и деяния Христа. Смешным и ребяческим кажется также то, что папа в своем ослеплении и заблуждении хвастает­ся на этом основании в своем pastoralis, что он будто бы закон­ный наследник императорской власти, если она никем не заня­та. Кто ему дал это право? Уж не Христос ли, сказав: «У языч­ников есть повелители и князья, но так да не будет между вами»? Унаследовал ли он от св. Петра? Меня раздражает, что нам при­ходится читать и изучать по церковному праву такую бесстыд­ную, грубую, дикую ложь, принимая ее к тому же как христи­анское учение, хотя это дьяволов обман. Сюда относится и не­слыханная ложь о donation Constantini. Это, должно быть, осо­бая кара Божия, что столь многие высокоразумные люди позво­ляют себя убедить подобной ложью, хотя она так груба и неле­па, что, как мне кажется, всякий пьяный мужик сумел бы со­лгать удачнее и ловчее. Как можно совместить с царствованием духовное управление, проповедь, молитву, прилежание, заботу о бедных - ведь все эти обязанности непосредственнейшим об­разом принадлежат папе и возложены на него Христом с такой великой строгостью, что Он запретил иметь при себе одежды и деньги тем, кто блюдет такие обязанности, хотя бы он управлял одним-единственным домом. А папа хочет владеть императорс­кой властью и все-таки остаться папой. Это выдумали негодяи, которые, прикрываясь именем папы, охотно стали бы господа­ми над миром и посредством папы и во имя Христа могли бы вновь воздвигнуть разрушенное Римское царство в его прежнем виде.

10

В-десятых, пусть папа воздержится и уберет руки от по­хлебки - не присваивает себе никаких титулов Неаполитан­ского и Сицилийского королевства. На него он имеет такое же право, как и я, но хочет, однако, быть над ним ленным владете­лем. Это разбой и насилие, как и по отношению ко всем почти остальным его владениям. Поэтому император не должен разре­шать ему владеть такими ленами, а если случится нечто подоб­ное, не давать своего согласия, но указывать ему по Библии и молитвеннику, что он должен предоставить светской власти управлять странами и народами, в особенности теми, которых ему никто не дал, а его дело - проповедь и молитва.

Это должно соблюдаться и по отношению к Болонье, Имоле, Виченце, Равенне и всему в Анконитанской марке, Романье [48] и в других областях Италии, что папа захватил насилием; и к тому же, вопреки всем заповедям Христа и св. Павла, вме­шивается во все их дела. Ведь св. Павел говорит так: «Никто пусть не вмешивается в мирские дела, кто должен блюсти бо­жественное воинство». И вот папа, который должен быть гла­вой и первым в этом воинстве, занят светскими делами боль­ше, чем какой бы то ни было император и король. Следовало бы помочь ему избавиться от этого и дать возможность блюсти свое воинство. Ведь Христос, наместником которого он себя выставляет, никогда не хотел иметь дела со светским правле­нием до такой степени, что сказал требовавшему у него осуж­дения брата своего: «Кто поставил меня судьей?» По папа не­прошено вторгается в эту область, посягает на все дела, как некий бог, пока не теряет представления даже о том, что такое Христос, наместником которого он себя заявляет.

11

В-одиннадцатых, пусть не совершается более обряд це­лования ноги у папы; это нехристианский и даже противохристианский пример, что бедный грешный человек дает цело­вать свою ногу тому, кто в сотни раз лучше его. Если этим выражается уважение к власти, то почему папа не делает того же по отношению к другим, в уважение к святости? Противопоставьте их друг другу, Христа и папу. Христос умыл своим ученикам ноги и отер их, а ученики никогда ему не умывали ног. Папа, как стоящий выше Христа, переворачивает это и заставляет считать великой милостью целование своей ноги; но было бы справедливей, если добиваются такой милости, противиться этому всеми силами, как св. Павел и Варнава, которые не допускали чтить себя, как Бога, в Листре, но гово­рили: «Мы такие же люди, как и вы». Но наши льстецы заш­ли так далеко, что сделали из него идола, и никто так не тре­пещет перед Богом, как перед папой, никто не оказывает Ему таких почестей. Это они терпят, но чтобы величие папы сокра­тилось хоть на волосок - ни в коем случае! Если бы они были христианами и о Божией славе заботились больше, чем о своей собственной, то папа никогда не был бы доволен, замечая, что пренебрегается Божия слава и возвышается его собственная, и не дал бы чтить себя, пока не заметит, что Божия слава возвы­силась и превзошла его славу.

В этом великом и мерзком высокомерии есть одна гнусная пещь: папа не удовлетворяется выездами верхом и в коляске, но хотя он здоров и силен, заставляет людей тащить его на [49] себе, подобно какому-то идолу, с неслыханным великолепием. Милый мой, как согласуется такое люциферовское великоле­пие с Христом, который ходил пешком, как и его апостолы? Есть ли такой король, который позволил бы себе такой светс­кий и пышный выезд, как выезд того, кто хочет считаться главой всех, презирающих светскую пышность и бегущих ее, то есть христиан. Не то чтобы мы особенно беспокоились о нем, но мы должны бояться справедливого гнева Божия, если станем льстить такому высокомерию и не будем обнаруживать своего негодования. Довольно и того, что папа так неистов­ствует и сумасбродствует, но было бы слишком одобрять и бла­гоприятствовать этому.

Ведь какое христианское сердце должно или может радо­ваться, видя, как папа, когда он приобщается, преспокойно восседает, как зазнавшийся дворянчик, и принимает Причас­тие от коленопреклоненного кардинала из золотого тростника; как будто бы Св. Причастие недостойно, чтобы папа, несчаст­ный смрадный грешник, стоя воздал хвалу Богу, в то время как все другие христиане, которые несравненно святее всесвятейшего отца, папы, принимают Причастие со всяческим бла­гоговением. Что удивительного, если бы Бог покарал нас всех за то, что мы терпим такое поругание Бога, восхваляем про­клятое высокомерие наших прелатов и становимся причаст­ными ему своим молчанием и лестью.

Так же обстоит дело, когда он несет Св. Дары в процес­сии, - его должны нести, а Св. Дары стоят перед ним, как кубок с вином, на столе. Короче говоря, в Риме Христос - ничто, папа - все. Да поможет Бог свободному собору научить папу, что он человек и вовсе не Бог, как он осмеливается ныне считать себя.

12

В-двенадцатых, пусть будут уничтожены паломничества в Рим и никому пусть не разрешается идти на поклонение из простого любопытства и по своей набожности, разве если свя­щенник, город или господин сначала признают, что на это имеются достаточные и уважительные основания. Я говорю так не потому, что паломничество само по себе дурно, но отто­го, что в настоящее время оно вредно влияет, так как в Риме они не видят никаких благих примеров, но только - суетные соблазны; они сами сложили поговорку: «Чем ближе к Риму, тем хуже христиане»; оттуда приносят они пренебрежение Бога и Его заповедей. Говорят так: кто в первый раз идет в Рим, тот [50] ищет там соблазна; во второй раз он его находит и в третий - приносит с собой. Л теперь они так изловчились, что за один раз совершают все три путешествия и поистине приносят нам из Рима такие штучки, что лучше было бы им никогда Рима не видеть и не знакомиться с ним.

И хотя бы всего этого не было, остается еще самое глав­ное, именно то, что простодушные люди совращаются к лож­ным мечтаниям и неразумению заповедей Бога. Дело в том, что они полагают, будто такое странствование представляет собой весьма доброе дело, а это неверно. Оно - очень ничтож­ное доброе дело, а при многократных повторениях злое соблаз­нительное дело, так как Бог не заповедал его. Но Он заповедал мужу заботиться о своей жене и детях и обо всем, что входит в обязанности брачной жизни, служить и помогать своим ближним. А теперь случается, что человек идет на поклонение в Рим, затрачивает пятьдесят, сто или около того гульденов, чего ему никто не предписывал, оставляет свою жену, детей и сво­их ближних дома в нужде и все-таки воображает, дурак, что такое неповиновение и пренебрежение заповедей Бога скра­шивается его совершаемым из прихоти паломничеством, меж­ду тем как оно - праздное любопытство или дьявольский со­блазн. Этому папы способствуют своими выдуманными, лживыми и глупыми золотыми годами, чтобы, волнуя народ, отвлекать его от заповедей Бога и привлекать к своим собствен­ным соблазнительным начинаниям; они совершают как раз то, что должны были бы запретить. Но это доставляет деньги и укрепляет ложную власть, а потому они продолжают в том же духе, хотя бы это было против Бога или спасения души.

Эту ложную соблазнительную веру простодушных хрис­тиан надо искоренить и вновь восстановить правильное пони­мание добрых дел; для этого необходимо уничтожить все паломничества, так как в них нет ничего хорошего, ни заповеди, пи послушания, но только неисчислимые причины грехов и пренебрежения заповедей Бога. Отсюда такое множество ни­щих, которые в этих странствованиях совершают бесчисленные безобразия, без нужды научаются и привыкают к нищен­ству.

Отсюда возникает такая распущенность и столько бедствий, что я здесь не могу их все перечислить. Кто хочет идти на поклонение или дать обет паломничества, пусть сначала укажет основания приходскому священнику или своему господи­ну. Если окажется, что он намерен совершить его ради доброго дела, пусть священник или господин попросту отвергнут этот обет и это дело, как дьявольское наваждение, и укажут ему, [51] что деньги и труд, предназначенные на паломничество, долж­ны быть отданы на исполнение заповедей Бога, и, в тысячу раз лучших дел, то есть его семье и ближайшим бедным. Если же он предпримет его из любопытства, чтобы видеть страны и го­рода, это можно предоставить на его усмотрение. Если же он даст обет в болезни, то надо запретить ему, отговорить и про­тивопоставить заповедь Бога, чтобы он отныне довольствовал­ся обетом, данным при Крещении: держаться заповедей Бога. Можно, однако, чтобы успокоить его совесть, дозволить ему один раз исполнить свой дурацкий обет. Никто не хочет следо­вать истинной и простой дорогой заповедей Бога, каждый сам себе создает новые пути и обеты, как будто он уже исполнил все заповеди Бога.

13

В-тринадцатых. Затем мы переходим к великому множе­ству тех, кто дает много обетов, но исполняет мало. Не гневай­тесь, дорогие господа, я говорю с благим намерением. Это горь­кая и в то же время сладкая истина, и заключается в том, чтобы не позволять больше строить нищенствующие монасты­ри. Упаси Господи, их и так уж слишком много! О, если бы Бог смилостивился уничтожить их совершенно или свести к двум или трем орденам! Ни к чему доброму не ведет и никогда не вело к добру бродяжничество по стране. Поэтому я советую де­сять из них или сколько понадобится соединить и устроить из них один, который, будучи достаточно обеспечен, не смел бы заниматься нищенством. Так будет несравненно лучше предус­мотрено то, что служит к блаженству всех верующих, чем уста­новлениями св. Франциска, Доминика и Августина или кого бы то ни было другого, в особенности потоку, что, по их мнению, такие установления не были даны.

И пусть у них будет отнято право проповеди и покаяния, разве только их призовут и потребуют к этому епископ, свя­щенник, община или верховная власть. Ведь от такой проповеди и покаяния бывает только суетная зависть и ненависть между попами и монахами, всякий соблазн и вред для просто­го народа, вследствие чего это заслуживает и вполне достойно прекращения, а потому и должно быть отсоветовано. Легко понять, что святой римский престол не бесцельно умножает эти полчища, но с той целью, чтобы духовенство и епископы, возмущенные до последнего предела его тиранией, не стали в конце концов слишком сильны и не начали реформации, кото­рая будет не особенно выгодна его святейшеству. [52]

При этом должны быть также уничтожены столь много­численные секты и различия в одном и том же ордене, кото­рые возникают иногда по совершенно ничтожным причинам и еще большими мелочами поддерживаются в борьбе, ведущей­ся с невыразимой ненавистью и завистью, между тем как хри­стианская вера клонится, тем не менее, к упадку на обеих враж­дующих сторонах, а ведь она достаточно твердо стоит и без всех таких различий; так привыкают оценивать, осуществлять добрую христианскую жизнь только по внешним законам, де­лам и поведению, а из всего этого вытекает и достигается этим только лицемерие и пагуба душ, как это каждый видит у себя перед глазами.

Следует, кроме того, запретить папе учреждать и утверж­дать новые ордена, некоторые упразднить и свести к меньше­му количеству, так как вера Христа, которая является верхов­ным благом и поддерживается без всяких орденов, подвергает­ся немалой опасности вследствие того, что люди легко вводят­ся в заблуждение столь многочисленными и разнообразными правилами поведения и делами и начинают заботиться об этих правилах и делах больше, чем о вере. И если нет в монастырях мудрых прелатов, которые более проповедуют и исповедуют законы веры, чем законы ордена, то невозможно, чтобы орден не был вреден и соблазнителен для простосердечных душ, вни­мание которых всецело поглощается делами.

Но теперь, в наше время, почти повсюду исчезли верую­щие прелаты, учредившие ордена. Некогда дети Израиля, по смерти своих отцов, знавших чудеса и деяния Бога, начали вскоре наставлять своих детей, вследствие непонимания веры и Божеских дел, идолопоклонству и собственным человечес­ким делам. Подобно этому, ныне такие ордена перестали, к несчастью, разуметь веру и Божеские дела, ужасающе терзают себя собственными законами и правилами поведения, трудят­ся и стараются и все-таки никогда не приходят к истинному пониманию духовной жизни в Боге, как возвестил апостол (2 Тим. 3), говоря: «Они имеют вид благочестия», но этим ни­чего не достигается, «они всегда учатся и никогда не могут дойти до познания истины». Поэтому лучше, если бы совсем не было монастырей, кроме управляемых благочестивыми, ра­зумеющими христианскую веру прелатами, ибо иные прино­сят своим управлением только вред и погибель и тем в большей мере, чем более они кажутся, по своим внешним делам, ведущими добрую жизнь. По моему мнению, следовало бы, в особенности в наше опасное время, восстановить в устройстве монастырей и церковных учреждений тот порядок, который  [53] был дан им вначале, при апостолах, и существовал долгое время спустя, когда каждому предоставлена была свобода оставаться в них, сколько ему заблагорассудится. Ведь что иное были монастыри как не христианские школы, где учились Писанию и послушанию христианским правилам веры и где воспитыва­лись люди для управления и проповеди; так, мы читаем, что св. Агнеса ходила в школу, и теперь еще мы видим то же самое в некоторых женских монастырях, в Кведленбурге и в других местах. Поистине все церковные учреждения и монас­тыри должны быть настолько свободны, чтобы служить Богу свободным, а не принудительным служением. Но впоследствии из них сделали вечную тюрьму и оковали их обетами, которые почитаются больше, чем данные при Крещении. Какие плоды приносит это, мы видим, слышим, читаем и убеждаемся на опыте каждый день все больше и больше. Я хорошо сознаю, что мое предложение могут счесть очень глупым, но я этим не интересуюсь. Я советую то, что мне кажется благим; кому не угодно - пусть отвергает. Мне хорошо известно, как соблюда­ются обеты, особенно целомудрия, столь обычный в этих мона­стырях и, однако, не заповеданный Христом, но предоставлен­ный очень немногим, как говорит Он сам и св. Павел. Было бы очень желательно каждому оказывать помощь, но не сковы­вать христианские души человеческими, собственными, выду­манными правилами поведения и законами.

14

В-четырнадцатых, мы видим, как мучает совесть многих бедных попов, обремененных женами и детьми, и никто не приходит им на помощь, хотя она им крайне необходима. Если папа и епископ предоставляют все естественному ходу вещей и оставляют погибать то, что погибает, то я хочу спасти свою совесть, свободно поднять свой голос, пусть негодуют папа, епископ и кто бы то ни было, и скажу следующее.

Согласно установлениям Христа и апостолов, каждый го­род должен иметь приходского священника или епископа, как ясно пишет св. Павел (1 Тим. 3) и (Тит. 1), и не вынуждает их жить без брачной жены, но да будет каждому дано право иметь таковую, как пишет св. Павел (1 Тим. 3 и Тит. 1) и говорит: «Епископ должен быть непорочен, одной жены муж, детей держащий в послушании со всякой честностью». Дело в том, что у св. Павла священник и епископ одно и то же, как это удостоверяет и св. Иероним. А современные епископы, о которых Писание ничего не знает, назначаются по общему христианскому [54] порядку и властвуют каждый над несколькими при­ходскими священниками.

Таким образом, апостол ясно учит нас, что в христианстве должно быть следующее устройство: каждый город выбирает из общины просвещенного благочестивого горожанина, поручает ему должность приходского священника и дает содержа­ние от общины, предоставляя на его свободное усмотрение, («ступать ему в брак или нет; при себе он должен иметь нескольких духовных лиц или диаконов, также по их желанию, снятых или нет, чтобы они проповедью и совершением Таинств помогали управлять прихожанами и общиной, как это сохранилось доныне в Греческой Церкви. Так было и осталось теперь, хотя были многочисленные преследования еретиков и споры с ними, и много святых отцов добровольно отказывалось от брачного состояния, чтобы тем лучше прилежать и го­товиться на всякий час к смерти и борьбе. И вот римский престол принял это, но по собственному беззаконию и сделал из этого всеобщую заповедь, запретив брак духовному сословию. Это ему внушено дьяволом, как возвестил св. Павел (1 Тим. 4): «Придут учители и принесут учение бесовское и запретят всту­пать в брак» и т. д. Через это возникло, к несчастью, так много бедствий, что всех не пересказать, этим было дано Греческой Церкви основание к разделению, и умножились бесконечные раздоры, прегрешения, бесчестие и лукавство, как происходит но всем, что затевается и творится дьяволом. Как же нам те­перь поступить?

Я советую сделать свободным вступление в брак или без­брачие и предоставить это на собственное свободное усмотре­ние каждого. Но тогда должно возникнуть другое управление и иное распределение благ, церковное право все погибнет и уж не так много ленов будет отходить к Риму. Я думаю, что корыстолюбие явилось причиной жалкого нецеломудренного целомудрия, которое ведет к тому, что каждый хочет стать попом, каждый воспитывает к этому своих детей, но не с на­мерением жить в целомудрии - это можно выполнять и без всякого поповского звания - а лишь для снискания земного пропитания без труда и усилий, вопреки заповеди Бога: «В поте лица своего будешь есть хлеб свой» (Быт. 3). Отметили его особым цветом, как будто его труд заключается в молитве и богослужении. Я оставляю здесь в стороне папу, епископов, настоятелей монастырей, попов и монахов, которых Бог не устанавливал.

Если они сами возложили на себя бремя, пусть несут его. Я буду говорить только о звании приходского священника, [55] которое установлено Богом и назначение которого в управле­нии общиной посредством проповеди и совершения Таинств; при ней священник должен обитать и иметь свое земное хо­зяйство. Им христианский собор должен предоставить право свободного вступления в брак, во избежание нерадивости и греха. Дело в том, что если Бог их не связал, то никто не смеет и не может связать их, даже ангел небесный, не говоря уж о папе; а то, что установлено против этого в церковном праве, - очевидная басня и вздор.

Я советую далее, чтобы отныне тот, кто посвящается в свя­щенники или на другую должность, никоим образом не давал епископу обета соблюдать целомудрие, но, напротив, заявлял ему, что требовать такого обета он совершенно не имеет ника­кой власти и это дьявольская тирания вынуждать к подобным вещам. Если же он хочет или должен сказать, как некоторые делают: guantum fragilitas humana permittet, то каждое из этих слов пусть означает свободное negative, id est, потому что fragilitas humana non permittit caste vivare, но только angelica fortitude et caelistis virtus, чтобы сохранить совесть свободной от всяких обетов. Я не хочу ни советовать, ни запрещать тому, кто еще не имеет жены, вступать в брак или оставаться без жены; это я предоставляю всеобщему христианс­кому устроению и каждому отдельному доброму разумению. Но от несчастного низшего духовенства я не намерен скрывать свой верный совет и не хочу воздержаться от того, чтобы подать уте­шение тем, кто благодаря жене и детям угнетен, опозорен и подавлен муками совести, так как их ругают «поповской развратницей» и «поповскими детьми», - и открыто скажу, по своему праву придворного шута, следующее.

Можно найти много благочестивых священников, которые опорочены лишь нарушением обета и опозорены тем, что име­ют жену, хотя размыслили с нею в глубине сердца своего навсегда остаться друг о другом в истинной брачной верности, если бы только можно было сделать это с чистой совестью, даже под угрозой публичного позора; поистине их брак заключен перед Богом. И вот я говорю: если они так размыслили и так живут единой жизнью, то да спасут они совесть свою - пусть он считает ее брачной женой и честно живет с ней, как супруг, не обращая внимания, угодно это папе или нет, и ду­ховный это или плотский закон. Это более зависит от святости твоей души, чем от тиранических, самовластных, преступных законов, которые не нужны для святости и не заповеданы Бо­гом. И ты должен поступить, как дети Израиля, которые по­хитили у египтян свою заслуженную плату, или, как раб, который [56] похитил у злонамеренного господина свою заслуженную плату: так похищайте у папы свою законную жену и детей.

У кого есть вера, чтобы отважиться на это, пусть смело следует за мной и я не введу его в заблуждение. Если я не имею власти, как папа, то я имею власть, как христианин помочь своему ближнему и дать совет ему в его грехе и нерадении, и не без основания и причины. Во-первых, не каждый священник может обойтись без жены, и не только по человеческой слабости, но в гораздо большей степени ради нужд домашнего хозяйства. Должен ли он тогда иметь женщину, как ему разрешает папа, но не для брака? Что же другое делается этим, как не то, что оставляют вместе мужчину и женщину и запрещают им впасть в грех. Совсем как если положить вместе солому и огонь и пытаться запретить им дымить и гореть. Во-вторых, папа так же мало имеет власти запретить это, как мало силы он имеет запретить есть, пить, совершать естественные отправления и жиреть. Поэтому никто не обязан держаться этого, а папа ответствен за все грехи, которые проистекают отсюда, за все души, которые губятся этим, и за все совести, которые соблазнены и замучены, так что он давно уже заслуживает изгнания из мира: так много бедных душ он задавил своей дьявольской петлей, хотя я надеюсь, что по смерти Бог будет милостивей, чем папа при их жизни. Никогда не было и не будет добра от папства и его законов. В-третьих, хотя папский закон и против этого, но браки все-таки возникают против закона папы - с его законом уже покончено и он не имеет никакого значения. Дело в том, что заповедь Бога, который повелел, чтобы никогда не разделяли мужа и жену, далеко превосходит значением закон папы, и нельзя пренебречь и оставить заповедь Бога ради завета папы, хотя многие сумасбродные юристы выдумали с папой impedimenta и этим так разделили, запутали брачное состояние, так повредили ему, что заповедь Бога, благодаря этому, совсем уничтожена. Но к чему говорить об этом? Разве есть во всех духовных папских законах хоть две строки, которые могли бы дать поучение благочестивому христианину, и разве там нет, к несчастью, столь многих ошибочных и опасных установлений, которые не заслуживают ничего лучшего, как только разложить из них костер. Если ты скажешь, что это соблазнительно и следует сначала получить разрешение папы, я отвечу: то, что есть в этом соблазна, является виной римского престола, который без права и вопреки Богу установил такой закон; перед Богом и Св. Писанием здесь нет никакого соблазна. Также если папа из-за денег даст разрешение нарушить свои корыстные тиранические [57] законы, то каждый христианин тоже может из-за спасе­ния души и во имя Бога дать такое же разрешение. Ведь Хри­стос освободил нас от всяких человеческих законов, в особенности если они направлены против Бога и спасения души, как учит св. Павел (Гал. 5 и 1 Кор. 8).

15

В-пятнадцатых, чтобы не забыть мне также о бедных мо­настырях. Злой дух, который смущает ныне все сословия че­ловеческими законами, сделав их невыносимыми, овладел также некоторыми аббатами, аббатиссами и прелатами, ибо они так управляют братьями и сестрами, что скоро попадут в ад и даже там будут вести тот жалкий образ жизни, какой ведут ныне все дьяволовы мучители. А именно они удержали за со­бой право отпускать все или только некоторые смертные гре­хи, которые были утаены от них на исповеди и которые не могут быть отпускаемы ни одним другим братом из послуша­ния и под угрозой отлучения. Теперь не всегда и не везде мож­но найти только ангелов, но также плоть и кровь, которые скорей подвергнутся всем отлучениям и угрозам, чем покают­ся прелатам и определенным духовникам в своих затаенных делах; затем они с такой совестью идут к Причастию, благода­ря чему становятся irregulares и повергаются в еще большую скорбь. О, слепые пастыри! о, безумные прелаты! о, хищные волки!

И вот я говорю: если грех совершен открыто или узнан, то лишь прелату подобает осуждать его, и только такие грехи и никакие другие он может удерживать или выделять; над утаенными грехами он не имеет никакой власти, хотя бы это были тягчайшие грехи, какие только есть или можно найти. И если прелат их выделяет, то он - тиран, не имеет на это права и вторгается в суд Божий. Поэтому я советую этим чадам, брать­ям и сестрам, если духовное начальство не дает разрешения исповедываться в этих тайных грехах, кому ты хочешь, то возьми его сам, покайся своему брату или сестре, кому и где ты хочешь, пусть дадут тебе отпущение и утешение, иди и твори затем, что ты хочешь и что должен; если ты веришь твердо, что тебе отпущено, то в этом нет опасности. А отлуче­ние, иррегуляритет или чем там еще угрожают, пусть не тре­вожит и не смущает тебя; это простирается только на откры­тые и узнанные грехи и на те, в которых не хотят признавать­ся; тебя это не касается. Что ты затеваешь, слепой прелат, хочешь ли ты своими угрозами бороться против тайных грехов? [58] Оставь то, чего ты не можешь добиться открыто, пусть Бог тоже творит суд и милость над твоими чадами. Ведь он не передал их в твои руки так всецело, чтобы выпустить их из своих рук. Нет, под твоей властью - меньшая часть; оставь свой статут быть статутом и не переноси его на небеса, в об­чисть суда Божия.

16

В-шестнадцатых, следовало бы также совершенно упраз­днить или, по крайней мере, сократить годовщины, праздни­ки в честь святых и заупокойные мессы, потому что, как мы наглядно видим, они превратились в насмешку, что сильно гневит Бога, и справляются только ради денег, обжорства и пьянства. Что за угождение от этого Богу, если жалкие вигилии и мессы не читаются, не отслуживаются, а мерно отбарабаниваются, а если и отслуживаются, то не из свободной любви к Богу, а ради денег и по обязанности. Но ведь это немыслимо,  чтобы Богу было угодно деяние или моление, обращенное к нему, которые совершены не по свободной любви. И будет по-христиански, если мы упраздним или, по крайней мере, сократим все, что, как мы видим, стало употребляться во зло и более гневит, чем умилостивляет Бога. Мне было бы прият­ней, Богу угодней и гораздо лучше, если в церковном учрежде­нии, церкви или монастыре соединить в одно все годовые вигилии и мессы и служить на каждый день только одну истин­ную вигилию и мессу, с сердечной строгостью, набожностью и мерой в своих заступников, вместо того чтобы служить их ты­сячами в течение года, каждому особую, без надлежащего бла­гоговения и веры. О, дорогие христиане. Богу следует молиться немного, но глубоко, ибо он осуждает долгие и многочис­ленные молитвы (Мф. 6) и говорит, что этим заслуживается только больше мучений. Однако корыстолюбие, которому Бог не верит, учреждает такой образ служения и заботится о нем, иначе оно умерло бы с голоду.

17

В-семнадцатых, должно также упразднить некоторые пени наказания церковного права, в особенности интердикт, который, без всякого сомнения, выдуман злым духом. Разве это не дьявольское дело, что один грех хотят улучшить многими еще большими грехами! Ведь больший грех замалчивать или отвергать Слово Божие и служение ему, чем если бы кто-нибудь [59] задушил двадцать пап сразу, не говоря уж о том, чтобы защищать священника или духовные блага. Вот еще одна из нежных добродетелей, которым учит церковное право, ибо церковное право называется духовным и это потоку, что оно исхо­дит от духа: не от святого духа, но от духа злого.

Отлучение следует употреблять не иначе как в тех случа­ях, которые указаны Писанием, надо применять его против тех, кто неправильно верит или живет в открытых прегреше­ниях, но не из-за земных благ. Но теперь, поверьте мне, это перевернуто. Каждый живет по своей воле, и в особенности те, кто грабит людей, бесчестит их отлучениями, и все отлучения имеют теперь своим основанием земные блага, за что мы дол­жны быть благодарны никому другому, как святому духовно­му бесправию, о чем я обстоятельней говорил раньше в своем Sermo.

Другие наказания и пени, суспензии, иррегуляритет, агг­равации, реаггравации, депозиции, громы и молнии прокля­тия, осуждения и другие вымышления следовало бы зарыть на девять сажен под землей, чтобы даже имени и памяти их не было больше на земле. Злой дух, освобожденный церковным правом, принес с собой эти ужасные несчастья и бедствия в Небесное Царство святого христианства и творит пагубу и вред душам, так что именно их надо разуметь в слове Христа (Мф. 33): «Горе вам, книжники, что затворяете царство небес­ное человекам, ибо сами не входите и хотящих войти не допус­каете», а вы взяли себе власть учить.

18

В-восемнадцатых, пусть будут уничтожены все праздни­ки и останется лишь воскресенье; если же хотят соблюдать праздники Божией Матери и великих святых, то пусть все они переносятся на воскресенье или соблюдаются только утром, во время мессы, и затем весь остальной день пусть будет рабочим днем. Так как праздник проходит в злоупотреблении пьян­ством, игрой, бездельем и всякими грехами, то, вследствие этого, мы гневим Бога в святые дни больше, чем в остальные, и выходит как раз, наоборот, святой день не святым, а рабо­чий - святым, и Богу с Его святыми не только нет никакого служения, но происходит великое бесчестие от многочислен­ных святых дней, хотя некоторые сумасбродные прелаты ду­мают, что, устанавливая по своему слепому благоговению праз­дники св. Оттилии, св. Варваре и всякому другому, каждый творит этим в высшей степени доброе дело, между тем как он [60] поступил бы гораздо лучше, если бы сделал в честь святого из праздника рабочий день.

Простой человек, сверх этого духовного вреда, терпит два телесных ущерба тем, что прогуливает свою работу и, кроме того, проедает больше, чем в другое время, и этим ослабляет и делает менее годным свое тело; мы это видим постоянно, но никто не думает изменить к лучшему. И здесь не надо обра­щать внимание, папа ли учредил праздник или на это нужны диспенсации или разрешения. То, что идет против Бога и при­носит вред душе и телу человека, это не только может быть запрещено и уничтожено, без ведома или желания папы или епископа, каждой общиной, советом или начальством, но они даже обязаны не допускать этого во имя спасения своей души, если бы даже папа или епископ не захотели запретить, хотя, собственно, им первым следовало бы сделать это.

И прежде всего подлежат совершенному уничтожению го­довые церковные праздники, ибо они стали не чем иным, как настоящими кабаками, ярмарками и игорными домами, служат лишь к умножению бесславия Бога и погибели души. Здесь не поможет, если кто станет важничать, что здесь благое начи­нание и доброе дело. Да возьмет Бог обратно свой собственный закон, данный Им с небес, ибо обращено во зло и каждодневно извращается заповеданное Им, разрушается Им сотворенное, нее благодаря этому развратительному злоупотреблению, как гласит начертанное Им в 17-м псалме: «С соблазненными соблазнишься сам».

19

В-девятнадцатых, пусть будут изменены степени или колена родства, в которых запрещается брачное состояние, как, например, кумовство, третья и четвертая степени родства, что­бы во всех тех случаях, когда папа в Риме разрешает браки за деньги, каждый священник мог разрешать сам, безвозмездно и во спасение души. Да смилостивится Бог освободить от все­го, что приходится покупать в Риме, и от денежных сетей ду­ховного закона - чтобы все это каждый священник мог делать и разрешать без денег, как, например, отпущения, посла­ния об отпущениях, «послания о масле», послания о мессах и нее, что относится к confesionalia, все эти многочисленные бе­зобразия из Рима, которыми обманывают и лишают денег бед­ный народ. Ведь если папа имеет власть торговать своими де­нежными сетями и духовными петлями - я хотел сказать за­конами, - то, безусловно, священник имеет гораздо больше [61] власти разорвать их и во имя Бога растоптать ногами; если же он не имеет на это власти, то и папа тоже не имеет никакого права продавать их на своих постыдных ярмарках.

Сюда относится также, чтобы посты были предоставлены на свободное усмотрение каждого и можно было свободно упот­реблять в пищу все, как разрешает Евангелие. Дело в том, что они сами в Риме издеваются над постами, а за его пределами заставляют нас жрать постное масло, которым они даже обувь себе не дали бы смазывать. Потом продают нам свободу есть коровье масло и все другое, между тем как св. апостол гово­рит, что мы, предпочтительно перед всем другим, имеем сво­боду по Евангелию. Но они сковали и обворовали нас своим церковным правом, заставляя нас выкупать ее деньгами, сде­лали нашу совесть такой робкой и запуганной, что об этой сво­боде даже неудобно говорить в проповеди, так как простой народ сильно негодует на это и считает употребление масла за боль­ший грех, чем ложь, божбу и даже прелюбодеяние. Однако узаконенное людьми все-таки остается человеческим делом, как бы высоко его не ставили, и никогда от него не будет ниче­го хорошего.

20

В-двадцатых, пусть будут разрушены и сровненны с зем­лей дикие капеллы и полевые церкви, как, например, привле­кающие новые паломничества в Вильснаке, Штернберге, Трире, Гримментале, Регенсбурге и еще много других. О, какую тяжелую и печальную ответственность принимают на себя епис­копы, которые допускают такое дьявольское наваждение и ра­дуются ему; им следует быть первыми в борьбе против этого, и, однако, они полагают, что это богоугодное святое дело, не видят, что подобными делами занимается дьявол, чтобы уси­ливать корыстолюбие, воздвигать ложную выдуманную веру, ослаблять приходские церкви, умножать кабаки и разврат, бесполезно тратить деньги и труд и только водить за нос про­стой народ. Если бы они читали Писание так же внимательно, как проклятое церковное право, они лучше сумели бы судить о вещах.

Ничего не значит также, что там случаются чудесные зна­мения, ибо злой дух хорошо умеет творить чудеса, как возвес­тил нам Христос (Мф. 24). Если бы они отнеслись к этому серьезно и запрещали подобные вещи, то чудеса скоро прекра­тились бы. А если они от Бога, то запрещения не воспрепят­ствуют им. И если бы не было иного свидетельства, что они не [62] от Бога, то достаточно было бы, что они заставляют людей в неистовстве, бессмысленно, бежать толпами, как стадо скота, - ведь это не может быть от Бога. Кроме того, Бог ничего подоб­ного не заповедал; здесь совершенно нет ни послушания, ни заслуги. Поэтому нужно смело взяться за дело и защитить на­род. Ведь все незаповеданное и сотворенное свыше заповедей Божиих; исходит, безусловно, от самого дьявола. Отсюда же происходит ущерб приходским церквам, ибо они меньше чтятся. Summa summarum, все это знамение великого народного суеверия, ведь если бы вера была правильная, все было бы в собственных церквах, куда заповедано ходить.

Но зачем мне говорить! Каждый думает лишь о том, чтобы устраивать и поддерживать подобные паломничества в своем округе, совсем не заботясь, истинно ли верует и живет народ. Да, там, где паломничества не удаляются, начинают объяв­лять святых не во славу самих святых, которые достаточно прославлены и без их возвышения, но для того, чтобы вызвать стечение народа и денежные приношения. Этому ныне способствуют епископы и папа. Здесь дождем льются отпущения, и ни них есть достаточно денег; но о том, что заповедано Богом, никто не заботится, никто к этому не стремится, никто на это по имеет достаточно денег. Горе, что мы так слепы и дьяволу в его наваждениях не только предоставляем свободу, но укрепляем его и усиливаем. Оставьте в покое дорогих святых и не совращайте бедный народ. Какой дух дал папе власть объяв­лять святых? Кто сказал, святы они или нет? Хотят ли вновь искушать Бога, подвергаться его осуждениям и дорогих свя­тых воздвигать, как золотых тельцов!

Поэтому я советую предоставить святым самим возвы­шать себя. Да, сам Бог пусть их объявляет святыми, и каж­дый пусть остается при своей приходской церкви; там он най­дет больше, чем во всех церквах, куда стекаются паломники, как если бы все они были такими церквами. Здесь находятся Крещение, Таинства, проповедь и твой ближний, все это более высокие предметы, чем все святые на небесах, ибо освя­щены Словом Божиим и Таинством. Но так как мы пренебре­гаем этими высокими предметами, то Бог, справедливый в своем гневном осуждении, ниспослал нам дьявола, который водит нас туда и сюда, учреждает паломничества, воздвигает капеллы и церкви, объявляет возведение в святые и застав­ляет делать много других глупостей, чтобы мы переходили из истинной веры в новое ложное суеверие, подобно тому как некогда он поступил с народом Израильским, совратив его от храма Иерусалимского к бесчисленным местам, притом во имя [63] Бога и ради доброй видимости благочестия, против чего про­поведовали все пророки и были за это подвергнуты мучени­ям. Но никто ныне не проповедует против этого, ибо, навер­но, его тоже подвергли бы мучениям папа, попы и монахи. Подобным же образом ныне Антоний Флорентийский и многие другие объявлены святыми и возвышены, чтобы их свя­тость служила молве и деньгам; но в другое время они служи­ли бы только славе Божией и благому подражанию.

И хотя возвышение святых некогда могло быть добрым делом, теперь оно никогда не бывает к добру, как и многое другое некогда было благим, а теперь стало соблазнительным и вредным, как, например, праздники, сокровища церквей и их украшения. Ведь очевидно, что возвышением святых стре­мятся не к Божией славе и не к улучшению христиан, а к деньгам и собственной славе, что одна церковь хочет быть чем- то особенным в сравнении с другими, печалится, если другие имеют то же самое и ее преимущество становится общим дос­тоянием. Духовные блага до такой степени подчинены злоупот­реблениям и стяжанию мирских благ в эти последние злейшие времена, что все относящееся к самому Богу служит только корыстолюбию.

И подобные преимущества вызывают лишь сектантские расколы и высокомерие, потому что церкви, отличные от дру­гих, презирают одна другую и возвышаются, между тем как божественные блага, равно общие для всех, должны служить лишь к единению. Этому радуется папа, которому было бы неприятно видеть всех христиан равными и едиными.

Сюда относится требование уничтожить или отвергнуть, или сделать всеобщими для всех церквей вольности, буллы и все, что продает папа в Риме на своей живодерне. Дело в том, что если он продает или дает Виттенбергу, Галле, Венеции и прежде всего своему Риму indulta привилегии, отпущения, милости, преимущества, facultatis, то почему он не дает их всем церквам безразлично? Разве он не обязан для всех церк­вей делать безвозмездно и во имя Бога все, что в его силах, и даже кровь свою пролить за них? Так объясни же мне, почему он дает или продает этой церкви, а другой нет? Или прокля­тые деньги устанавливают такое неравенство в глазах его свя­тейшества между теми христианами, у которых одно и то же Крещение, Слово, вера, Христос, Бог и все другое? Разве хотят сделать наши видящие глаза слепыми и сделать нас глупыми с нашим здравым смыслом, чтобы принудить нас поклоняться такому корыстолюбию, безобразиям и притворству? Он - пас­тырь; да, поскольку у тебя есть деньги, но не дальше! И они не [64] стыдятся такого безобразия, своими буллами водят нас туда и сюда. Все они делают только ради проклятых денег и не из-за чего больше.

И вот я советую: если не прекратятся эти дурачества, пусть каждый благочестивый христианин откроет глаза и не дает сбивать себя с толку римскими буллами, печатями и лицемер­ными толкованиями, пусть остается дома при своей церкви и считает для себя лучшим свое Крещение, Евангелие, веру, Хри­ста и Бога, одного и того же повсеместно, а папа да останется слепым вождем слепых. Ни ангел, ни папа не смогут даровать тебе так много, как дарует Бог в твоей приходской церкви; да, папа совращает тебя от даров Божиих, которые даны тебе безвозмездно, к своим дарам, которые ты принужден покупать, и дает тебе свинец за золото, шкуру за мясо, шнурок за кошелек, воск за мед, слова за благо, буквы за дух, как ты сам наглядно видишь; а если ты все-таки не хочешь этого замечать и намерен на его пергаменте и воске вознестись на небо, то твоя колесница скоро сломится и ты низвергнешься в преис­поднюю - не во имя Бога! Только знай твердо одно правило: то, что ты вынужден покупать у папы, не есть благо и не исхо­дит от Бога; ибо исходящее от Бога даруется безвозмездно, но весь мир подвергнется каре и осуждению за то, что он не поже­лал принять безвозмездно, ибо в этом заключается Евангелие и Божеские дела. Такое заблуждение мы за то заслужили от Бога, что пренебрегаем Его Святым Словом и милостью Кре­щения, как говорит св. Павел: «Они не заботились иметь Бога и разуме и предоставил их Бог превратному уму делать непот­ребства», так как они не приняли истины к своему блажен­ству, и этого достойны они по заслугам.

21

В-двадцать первых, одной из крайних необходимостей является уничтожение всякого нищенства во всем христианстве. Никто не должен просить милостыни ради Христа. Легко можно издать распоряжение против этого, если содействовать этому мужественно и строго, а именно пусть каждый город позабо­тится о своих бедных и совершенно не допускает пришлых нищих, как бы они там ни называли себя, будут ли это стран­ствующие братья или монахи нищенствующих орденов. Каж­дый город, вероятно, в силах прокормить своих бедных, а если с «и слишком незначителен, то надо обратиться к населению близлежащих деревень с увещеванием тоже помочь; ведь при­ходится же им прокармливать столько бродяг и негодяев под [65] названием подаяния милостыни. Кроме того, так можно будет узнать, кто действительно беден и кто нет.

Следует иметь попечителя или опекуна, который бы знал бедных и сообщал совету или приходскому священнику об их нуждах, или как там лучше всего можно будет устроиться. Но моему мнению, ни в одном занятии не бывает так много безоб­разий и мошенничеств, как в нищенстве, а их легко можно устранить. Простой народ терпит много бед от этого свободного повсеместного нищенства. Как я узнал, в каждую местность является ежегодно пять или шесть нищенствующих орденов, каждый больше шести или семи раз, а сверх того, простые нищие, сборщики пожертвований и странствующие братья; су­ществует даже отчет, согласно которому один город за год вы­давал подаяние около шестидесяти раз, не считая того, что было отдано светскому начальству податями, налогами и жа­лованьем и что грабил, бесполезно проматывая, римский пре­стол посредством своих товаров; так что мы величайшим чу­дом Божиим должны почитать, как мы еще в силах жить и имеем на пропитание.

Что же касается мнения некоторых, что таким образом нищие не будут обеспечены достаточно и нельзя будет строить больших каменных церквей и монастырей, то я с этим вполне согласен; но в этом и нет нужды. Кто хочет быть бедным, тот не должен быть богатым; пусть он берется за плуг и сам добы­вает себе от земли. Вполне достаточно, если бедные будут обес­печены настолько, чтобы не умереть с голоду и холоду; не по­добает, чтобы один бездельничал, богател и благоденствовал за счет труда своего ближнего, тогда как ближнему живется плохо, как существует теперь превратный и дурной обычай; ведь св. Павел говорит: «Кто не работает, тот пусть и не ест». Нико­му не назначено Богом жить от имущества другого, кроме только проповедующих и управляющих священников, как говорит (1 Кор. 9) св. Павел, ради их духовного труда, и как говорит также Христос своим апостолам: «Каждый трудящийся досто­ин награды своей».

22

В-двадцать вторых, следует также обратить внимание, что многочисленные мессы, установленные в церквах и мона­стырях, не только приносят мало пользы, но и возбуждают великий гнев Божий. Ввиду этого было бы полезно не устанав­ливать их больше, но упразднить многие из установленных, ибо очевидно, что их исполняют, как молитву и доброе дело, [66] между тем как они - священнодействие, подобно Крещению и Покаянию, приносящим пользу не другим, но только тому, кто их принимает. Но теперь вошло в обыкновение служить мессы за живых и за мертвых, на них основывается все, поче­му их и установили так много и привели к тому состоянию, какое мы теперь созерцаем. Но это во всяком случае новая и неслыханная вещь, особенно в тех случаях, когда такими мес­ти ми стараются обеспечить сбыт товара; такие лишатся своего ремесла и пропитания, но об этом я не стану более говорить, пока вновь не возникнет истинное понимание того, что такое месса и для чего она полезна. К несчастью, уже в течение мно­гих лет из нее делают ремесло для материального пропитания, и я очень советую, чтобы отныне пастух или другой работник, прежде чем стать священником, узнавал хорошенько, что та­кое служение мессы.

Я здесь не касаюсь старых монастырей и духовных учеб­ных заведений, которые, без сомнения, учреждены вот для чего: гак как по обычаю немецкой нации не каждый сын знатного рода становится владетелем и правителем наследства, то ос­тальные воспитываются в таких монастырях и затем свободно служат Богу, учатся, делаются сами и делают других просве­щенными людьми. Я говорю о новых монастырях, которые предназначены только для молитвы и служения месс, по при­меру которых старые монастыри тоже переобременяются такими мессами и молитвами, так что не приносят уж никакой пользы или очень мало. Впрочем, на это тоже попущение Божие, что они, вопреки всей своей почтенности, опускаются до уровня общего ничтожества, то есть до рева органов и хоров, до ленивых и холодных месс, чтобы только собрать и промо­тать установленные материальные доходы. Эх, за подобными вещами должны были бы наблюдать папа, епископы, доктора, указывать на них, а между тем именно они занимаются этим Польше всего, допускают все, что только приносит деньги; всегда один слепой ведет другого. Вот что делает корыстолюбие и духовное право.

Также недопустимо более, чтобы одно лицо имело боль­ше, чем монастырь и один приход; надо удовлетворяться скромным положением, чтобы другой около тоже мог иметь что-нибудь; этим уничтожается оправдание тех, кто заявля­ет, что для поддержания надлежащего положения ему нужно Польше одного прихода. Надлежащее положение можно оце­нивать так высоко, что целой страны не хватит для его под­держания. Так уверенно ссылается на Бога корыстолюбие и скрытое неверие, до такой степени, что часто откровенное [67] корыстолюбие и неверие выдается за потребность надлежа­щего положения.

23

В-двадцать третьих, нет ничего хорошего в братствах по­слушников, item в отпущениях, посланиях об отпущениях, «посланиях о масле», диспенсациях и во всем, что подобно этому, - все это пошло на пьянство и погибло. Если папа раз­решает тебе употребление масла, слушание мессы и т.д., то он должен свое право предоставить также и священнику, и ли­шать его этого он не имеет власти. Я говорю также о братствах послушников, в которых распределяются отпущения мессы и добрые дела. Милый мой, в Крещении ты начинаешь на земле братство с Христом, со всеми ангелами, святыми и христиана­ми, держись его и удовлетворяйся им, с тебя достаточно этого братства; предоставь другим лицемерить, как им угодно, зато они все равно что счетная марка в сравнении с гульденом. Если же и бывают братства, которые собирают деньги, чтобы оде­лять пищей бедняков или помогать каким-либо другим обра­зом, то они творили бы доброе и имели свое отпущение и на­граду на небесах, если бы не превратились теперь в места об­жорства и пьянства.

Прежде всего следовало бы изгнать из немецких стран папских уполномоченных с их facultates, которые они нам продают за большие деньги, что является явным безобразием; например, они берут деньги и несправедливое имущество де­лают справедливым, разрешают от клятв, обетов и союзов, раз­рывают этим и учат разрывать верность и доверие, условлен­ные взаимным договором; говорят, что папа имеет на это власть. Это значит, что они говорят от злого духа. И, таким образом, они продают нам дьявольское учение, берут деньги за то, что учат нас грехам и ведут в ад.

Если бы не было никаких других злых коварств, доказы­вающих, что папа - истинный Антихрист, то даже этих штук достаточно, чтобы доказать это. Слышишь ли ты, папа, не всесвятейший, а всегреховнейший, уже немного времени осталось и Бог разрушит с небес твой престол и низвергнет во глубины преисподней! Кто дал тебе власть возвыситься над твоим Бо­гом, нарушать и разрешать то, что Он заповедал; научать хри­стиан, особенно христиан немецкой нации, которые восхваля­ются всеми историческими сказаниями за благородство, по­стоянство и верность, научать их быть непостоянными, веро­ломными, бесчестными, быть клятвопреступниками, изменниками [68] и злодеями? Бог заповедал, что надо соблюдать присягу и верность даже перед врагами, а ты берешь на себя право освобождать от этой заповеди, утверждаешь в своих еретичес­ких антихристовых декреталиях, что имеешь на это власть, и твоими устами и твоим пером злой сатана лжет, как он еще никогда не лгал! Ты искажаешь и изменяешь Писание по сво­ему произволу. О, Христос! о, мой повелитель! воззри с небес, разрази свой Страшный суд и разрушь дьяволово гнездо в Риме! Там восседает человек, о котором Павел сказал, что он возвы­сится над Тобой и воссядет в Твоей Церкви, поставит себя, как Бога, человек греха и сын осуждения. Чему другому служит папское владычество, как не тому лишь, чтобы научать гре­хам и злодеяниям, умножая их, отдавать души на осуждение, именем Твоим и отличием?

Дети Израиля держали некогда клятву, которую, несозна­тельно и обманутые, дали врагам своим Гибеонитам. И царь Седекия погиб со всем народом своим, ибо нарушил клятву пе­ред царем вавилонским. И в наше время, сто лет назад, честный Владислав, король Польши и Венгрии, к несчастью, был убит турками вместе со множеством народа своего, ибо он был введен в заблуждение папским посланником и кардиналом и разорвал заключенный с турками священный полезный договор и клятву. Благочестивый император Сигизмунд совершенно не имел счастья после Констанцского Собора, на котором он позволил негодяям нарушить охранную грамоту, данную Яну Гусу и Иерониму; и вся несчастная вражда между нами и богемцами вос­последовала отсюда. И в настоящее время, защити Господи, сколько христианской крови пролилось из-за союза и клятвы, нарушенных папой Юлием после того, как он заключил их с императором Максимилианом и королем Людовиком французс­ким. Могу ли я рассказать о всех бедствиях, какие вызвали папы этой дьявольской дерзостью, нарушая клятвы и обеты между великими государями, превращая их в издевательство и беря за них деньги. Я надеюсь, Страшный суд уже у дверей. От него не будет и не может быть хуже, чем от того, что делает папский престол. Заповедь Бога он низвергает, свой завет воздвигает вместо нее. Если не это Антихрист, то объясните мне, что он такое. Но об этом в другой раз - полней и лучше.

24

В-двадцать четвертых, настало надлежащее время глу­боко и правдиво взяться наконец за дело богемцев, чтобы им объединиться с нами и нам с ними и прекратить в конце концов [69] ужасающие оскорбления, ненависть и зависть с обеих сто­рон. Я по простоте своей первым изложу свое мнение, предва­ряя того, кто понимает дело лучше меня.

Во-первых, мы правдиво должны признать истину, оправ­даться с своей стороны и кое в чем уступить богемцам, а имен­но, что Ян Гус и Иероним Пражский были сожжены в Кон­станце, вопреки папской, христианской, императорской охран­ной грамоте и клятве, благодаря чему была нарушена заповедь Бога и возникло крайнее ожесточение богемцев. И хотя бы они вполне заслуживали потерпеть от нас столь тяжкую неспра­ведливость и неповиновение перед Богом, но все-таки они не обязаны одобрять что-либо подобное и признавать совершен­ным по справедливости. Нет, они еще и по нынешний день должны скорей положить душу и тело, чем признать, что спра­ведливо было нарушить папскую императорскую охранную грамоту, вероломно поступив против нее. Поэтому хотя богем­цы и повинны в несдержанности, но гораздо большая вина лежит на папе и его приближенных за все бедствия, заблужде­ния и пагубу душ, воспоследовавшие за этим собором.

Я не намерен ни обсуждать здесь тезисы Яна Гуса, ни бо­роться против его заблуждений, хотя я не нашел, по своему разумению, в них ничего ложного и спокойно могу полагать, что преступившие своим вероломным деянием христианскую охранную грамоту и заповедь Бога не постановили ничего хо­рошего и осудили несправедливо; поэтому нет сомнения, что они более одержимы были злым духом, чем святым. Никто не станет сомневаться, что Св. Дух не может действовать против заповеди Бога; и никто не может быть настолько несознате­лен, чтобы не понимать, как противно Богу нарушение охран­ной грамоты и верности, хотя бы они были даны самому дья­волу, а не то что еретику; точно так же очевидно, что данная Яну Гусу охранная грамота не только не была выполнена, но, напротив, он был сожжен. Я вовсе не хочу делать Яна Гуса святым мучеником, как поступают некоторые богемцы, хотя и признаю в то же время, что с ним было поступлено несправед­ливо и так же несправедливо осуждены его книги и его уче­ние, - ибо суд Божий страшен и неисповедим, никто, только Он один, может возвещать и выражать его. Я хочу сказать только одно: пускай Гус был еретиком и таким злонамерен­ным, как только это возможно, но, тем не менее, его сожгли несправедливо и против Бога, и не должны вынуждать богем­цев принимать это как справедливое, иначе мы никогда не достигнем единения. Общепризнанная истина должна нас объе­динить, а не упрямство. Не имеет значения выставленный ими [70] тогда предлог, что охранную грамоту, данную еретику, можно не соблюдать. Это то же самое, как если сказать, что для со­блюдения заповеди Бога надо не соблюдать заповедь Бога. Дьявол их сделал безумными и глупыми, если не понимали, что они говорят и делают. Соблюдать охранную грамоту заповеда­но Богом; ее должны были соблюдать, хотя бы весь мир погиб, а не то что спасся бы один еретик. Надо еретиков преодолевать Писанием, как делали древние отцы, а не огнем. Если бы преодоление еретиков огнем было искусством, то палачи оказались бы ученейшими докторами на земле, тогда нам уж не надо было бы учиться, но кто превосходит другого силой, тот может его сжечь.

Во-вторых, пусть император и князья пришлют нескольких благочестивых, разумных епископов и ученых, но ни в коем случае не кардинала или папского уполномоченного или вразумителя еретиков, ибо эти люди более чем невежественны и делах христианства и, кроме того, стремятся не ко спасению душ, а, как все папские лицемеры, к собственной власти, выгоде и славе; они же были главными виновниками констанцского несчастья - эти посланные должны разузнать у богемцев об их вероисповедных делах и возможно ли объединить все их секты. Здесь папа должен, ради спасения душ, отказаться на время от своей власти и по статуту всехристианнейшего Consilium Nicaenum позволить богемцам поставить в Праге из­бранного ими самими архиепископа, которого утвердит епис­коп Ольмцкий в Моравии, или епископ Гранский в Венгрии, или епископ Гнезненский в Польше, или епископ Магдебургский в Германии. Достаточно, если он будет утвержден одним или двумя из них, как было во времена св. Киприана; этому папа противиться не может. Если же он станет противиться, то поступит, как волк или тиран, и никто не должен тогда повиноваться ему, а его отлучение пусть отправят назад взаимным отлучением.

Впрочем, я могу допустить, чтобы это дело совершилось с ведома папы, во славу престола св. Петра, если только богемцам это ни гроша не будет стоить, если они ни на волосок не обяжутся папе и не подчинятся его тирании союзным договором и клятвой, как это происходит, вопреки справедливости и Богу, со всеми другими епископами. Если же он не захочет удовольствоваться честью, что с этим вопросом обратились к его совести, то да выпадет ему удачный год с его клятвами, правами, законами и тиранией и пусть он, довольный своим избранием и кровью всех душ, остается в высокомерии и во­пит во всю глотку. Ведь никто не обязан одобрять несправедливость, [71] , а тирании и без того оказана надлежащая честь. Если и не может быть иного выхода, то все-таки избрание и одобре­ние черни имеет то же значение, как и тираническое утверж­дение; однако надеюсь я, в этом не будет необходимости. В конце концов некоторые римляне или благочестивые еписко­пы и ученые заменят папскую тиранию и оградят от нее.

Я не хочу также советовать вынуждать их к отказу от Причастия под обоими видами, потому что нельзя назвать его ни христианским, ни еретическим, но пусть они остаются, если им угодно, при том же обряде; только чтоб новый епископ был согласен с этим, иначе может возникнуть несогласие из-за это­го обряда. Пусть он их увещевает добром, чтобы не было ника­кого заблуждения, подобно тому как не должно возникать ни­какого раздора из-за того, что священники имеют иную одеж­ду и внешний вид, чем миряне. Подобным лее образом, если они не хотят принимать римских духовных законов, их не надо принуждать, но следует прежде всего обращать внимание, что­бы они правильно поступали по вере и божественному Писа­нию, ибо христианская вера и состояние вполне могут суще­ствовать и без нестерпимых законов папы. Но они могут благо­получно существовать, только если римских законов совсем нет или есть, но мало. В Крещении мы стали свободны и под­чиняемся только Слову Божию; почему же мы должны отда­ваться в плен слов человеческих? Как говорит св. Павел: «Вам дана свобода и не будьте никогда рабами людей», то есть тех, кто управляет человеческими законами.

Если бы я был уверен, что у беггардов нет никакого друго­го заблуждения в Таинствах алтаря, кроме веры, что под есте­ственным хлебом и вином скрыто истинное Тело и Кровь Хри­ста, то я их отверг бы, но позволив войти в округ епископа Пражского. Ведь Членом Веры не значится, что хлеб и вино естественно и вещественно присутствуют в Таинстве - это пустое заблуждение св. Фомы и папы, - но Членом Веры зна­чится, что в естественном хлебе и вине истинно и естественно заключается Тело и Кровь Христа. Поэтому мечтание обеих сторон можно терпеть, пока они не придут к единогласию, так как нет никакой опасности, веришь ты или не веришь, что в Причастии находится хлеб. Дело в том, что мы вынуждены терпеть всякие ордена и различия, и они не приносят ущерба вере; если бы они верили иначе, я предпочел бы видеть их за пределами церкви, но они учат истине.

Остальные расколы и заблуждения богемцев, какие еще можно найти у них, надо терпеть, пока вновь поставленный архиепископ не приведет, с течением времени, массу верующих [72] к согласному учению. Но только пусть их вновь объеди­нят не насилием, не угрозами и не поспешно. Здесь нужно время и смиренномудрие; должен же был Христос так долго убеждать своих учеников и терпеть их неверие, пока они не уверовали в Его воскресение. Если бы там были восстановлены епископ и управление закономерно, без папской тирании, то, я надеюсь, это произошло бы гораздо благополучней.

Земные блага, принадлежащие этой Церкви, мы не долж­ны исторгнуть из нее строжайшими мерами, но - так как мы христиане и каждый из нас обязан помогать другому - мы имеем власть перед Богом и миром оставить и допустить их во имя единства. Ибо Христос говорит: «Где двое объединятся на земле, там Я среди них». Если будет на то воля Божия, мы с обеих сторон будем содействовать этому, с обеих сторон протя­нутся руки с братским смирением и мы утвердимся не на сво­ей силе или праве; любовь важней и необходимей, чем римс­кое папство, в котором нет любви, так же как и любовь воз­можна без папства. Я хочу приложить к этому и свои усилия. Если папа и его приближенные станут мешать, они дадут от­чет за то, что, вопреки любви Божией, более искали своей выгоды, чем пользы своего ближнего. Папа должен был бы потерять свое папство, все свои блага, если бы этим он мог спасти хоть одну душу; а ныне он скорей даст миру погибнуть, чем дозволит хоть на волосок сократить свою дерзновенную власть, и все-таки хочет быть святейшим. Этим я оправдан.

25

В-двадцать пятых, университеты тоже нуждаются в хо­рошей и глубокой реформации; мой долг оказать об этом, и пусть негодует кто хочет. Дело в том, что все утвержденное папой, и то, о чем он распорядился, направлено к умножению грехов и заблуждений. До настоящего времени университеты были устроены по слову книг Маккавеев, наподобие gymnasia epheborum et graecae gloriae; в них ведется распущенная жизнь, мало изучается св. Писание и христианская вера, и только властвует слепой языческий учитель Аристотель, шире даже, чем Христос. Здесь мой совет - совершенно уничтожить кни­ги Аристотеля: Physica, Metaphysica, De anima, Ethica, кото­рые до сих пор считались лучшими, вместе со всеми другими, расписывающими о естественных вещах, хотя, однако, из них нельзя научиться ни естественным, ни духовным предметам. К тому же их суждения доныне никем не были поняты, и вме­сте с тем столько времени и прекрасных душ было бесплодно [73] занято бесполезной работой, изучением и затратами. Я осме­ливаюсь оказать, что простой горшечник имеет больше знания о естественных вещах, чем содержится в этих книгах. Мое сердце скорбит, что проклятый, надменный, лукавый языч­ник со своими ложными изречениями совратил и одурачил так много прекраснейших христиан; Бог нас покарал им за наши грехи.

Несчастный, ведь он учит нас в своей лучшей книге De anima, что душа умирает вместе с телом; притом многие на­прасными речами старались защитить его, как будто у нас нет св. Писания, где в изобилии дается поучение о таких вещах, о которых Аристотель не имеет ни малейшего представления, даже не нюхал их; но, тем не менее, мертвый язычник побе­дил - преодолел книги живого Господа и совершенно вытес­нил их, так что, раздумывая об этом несчастии, я не могу прийти ни к чему другому, как только, что злой дух принес это уче­ние. Этой книге подобна Ethica, гнуснейшая из всех книг, на­правленная непосредственно против благодати Божией и хри­стианских добродетелей и, однако, тоже почитаемая одной из лучших. О, подальше от всех христиан с такими книгами! Никто не смеет мне поставить в вину, что я отвергаю то или говорю слишком много о том, чего не знаю. Милый друг, я хорошо знаю, о чем говорю, Аристотель мне так же хорошо знаком, как и тебе, и таким, как ты; я тоже читал его и слушал о нем с большим разумением, чем св. Фома или Скот, так что могу заявить об этом без самомнения и в случае нужды смогу дока­зать. Я не считаюсь с тем, что в течение многих столетий столь много возвышенных умов воспитывалось на нем. На меня ни­когда не действовали их многочисленные убеждения, так как очевидно, что в течение многих сотен лет множество заблуж­дений сохранялось в мирской жизни и в университетах.

Я могу еще согласиться, что можно сохранить книги Арис­тотеля о логике, риторике, поэтике, и они, изложенные иначе и сокращенные, могли бы с пользой читаться для упражнения молодых людей в красноречии и проповеди. Но комментарии и схолии надо уничтожить, и как риторику Цицерона, так и ло­гику Аристотеля читать в простом виде, без таких обширных комментариев и схолий. Но теперь по ним не научаются ни искусству речи, ни проповеди и сводят их исключительно и всецело к утомительному словопрению. Наряду с этим можно ныне оставить латинский, греческий и еврейский языки, мате­матические дисциплины, историю. Эти знания я поручаю рас­судительным людям, да это и само собой произойдет, если будут стремиться к строгой реформации; и поистине большое значение [74] имеют они. Дело в том, что их должны изучать и на них воспитываться христианское юношество и наши благородней­шие люди, которыми держится христианство. Я полагаю поэто­му, что никакое, ни папское, ни императорское, дело не может осуществиться иначе, как через посредство реформации университетов, так же как и никакое дьявольское и лукавое дело иначе, как посредством нереформированных университетов.

Врачам я предоставляю реформировать их факультеты, юристов же и теологов беру на себя и заявляю прежде всего, что хорошо было бы уничтожить церковное право от первой буквы до последней, в особенности декреталии. Нам вполне достаточно написанного в Библии о нашем поведении во всех обстоятельствах, а такое изучение только вредит св. Писанию, тем более что большая часть духовного права пропитана коры­столюбием и высокомерием. И хотя бы там было много хоро­шего, оно, тем не менее, по справедливости, должно быть уничтожено, потому что папа запер все духовное право в «шкатул­ке своего сердца», так что отныне изучать его тщетно и беспо­лезно и в нем только обман. Ныне церковное право заключает­ся не в книгах, а в произволе папы и его льстецов. Если бы ты наилучшим образом обосновал какое-нибудь дело на духовном праве, то папа имеет против этого Scrinium pectores: этому дол­жно подчиниться всякое право и весь мир. Теперь этим Scrinium распоряжается большей частью какой-нибудь негодяй и сам дьявол, но выдает себя за одержимого Св. Духом. Так обходят­ся с несчастным народом Христа, навязывают ему много зако­нов и ни одного не соблюдают; заставляют других подчинять­ся им или откупаться от них деньгами.

И вот, в то время как папа и его приближенные сами унич­тожили все церковное право, не считаются с ним и во всем руководятся только собственным произволом, должны ли мы следовать им и тоже отбрасывать писаное право? Для чего нам напрасно изучать его? Ведь все равно мы никогда не сможем изучить произвол папы, к которому свелось теперь все церков­ное право. Хорошо. Да падет во имя Божие то, что воздвиглось но имя дьявольское, и да не будет на земле никаких doctores decretorum, но только -doctores scrinii papalis, то есть пап­ские угодники. Говорят, что нигде нет лучшего светского прав­ления, чем у турок, которые, однако, не имеют ни церковного, ни светского права, но только свой Алкоран. Напротив, мы должны признаться, что нет более постыдного правления, чем у нас, благодаря церковному и светскому праву, так что ни одно сословие не сообразуется даже с естественным разумом, не говоря уже о Св. Писании. [75]

Светское право, защити Господи, какой дикостью оно ста­ло, хотя оно гораздо лучше, разумней, справедливей церков­ного, в котором, кроме имени, нет ничего хорошего; но оно стало теперь слишком обширным. Истинно говорю, разумные правители дают наряду со Св. Писанием слишком достаточно права, как говорит св. Павел (1 Кор. 6): «Неужели нет между вами ни одного разумного, который мог бы рассудить между ближними своими, что вы судитесь перед неверными». Рав­ным образом, мне кажется, что земские суды и обычное право должны быть предпочтены имперскому общему праву, а им­перское право надо употреблять только в случае необходимос­ти. И да будет воля Господня на то, чтобы каждая область, сообразно своему образу жизни и занятиям, управлялась соб­ственным кратким правом, как она управлялась раньше, до создания имперского права, и как управляются без него мно­гие страны. Обширные обстоятельные законы служат только обременению людей и скорее препятствуют, чем способствуют [справедливости]. Впрочем, я полагаю, что эти вещи уже обду­маны и предусмотрены лучше, чем моими усилиями.

Мои милые теологи надрываются от усердия и труда, ос­тавляют в покое Библию и читают Sententiae. По моему мне­нию, Sententiae должны служить молодым теологам для нача­ла, а Библию надо предоставить для doctores; но поступают наоборот: Библия изучается вначале только бакалаврами, а Sententiae являются последним предметом на все время докто­рата; притом к ним относятся с таким священным усердием, что Библию может читать всякий, кто еще не священник, но Sententiae должен читать священник, и, как мне кажется, че­стный человек может быть доктором в Библии, но ни в коем случае не в Sententiae. Что отвратило от нас лицо счастья, если мы поступаем так превратно, и Библию, святое Слово Божие ставим так низко? Сверх того, папа многократно и стро­жайше заповедует изучать его законы в школах и пользовать­ся ими в судах. Но о Евангелии мало думают. Таким образом, происходит, что Евангелие праздно лежит в судах и школах в пыли под лавкой, чтобы зловредные папские законы царили полновластно.

Если мы по имени и титулу называемся наставниками в Св. Писании, то мы должны на самом деле изучать, по своему призванию, Св. Писание и ничто другое, между тем как высокомерного надменного титула бывает достаточно, чтобы чело­век прославлял себя и увенчивал, как наставника в Св. Писа­нии. Но это еще было бы терпимо, если бы имя оправдывалось делом. Ныне, однако, вследствие полновластного господства [76] Sententiae, в теологах больше языческого и человеческого мра­ка, чем истинного священного учения Писания. Что же нам теперь делать? Я не могу дать никакого иного совета, как сми­ренно молить Бога даровать нам doctores theologiae; doctores искусств, медицины, права, Sententiarum, могут создавать папа, император, университеты; но знай твердо, что доктором бого­словия тебя никто не сделает, кроме только Св. Духа с небес, как говорит Христос (Ин. 6): «Все вы должны просветиться от самого Бога». И Св. Дух требует не красных и коричневых беретов или другого чего, относящегося к внешнему блеску, не спрашивает также, кто ты, молод или стар, мирянин или поп, женат или девственник, монах или светский человек; больше того, некогда Он говорил устами ослицы против пророка, кото­рый ехал на ней. Боже, помоги нам стать достойными получе­ния таких doctores, мирян или священников, женатых или девственников; хотя ныне Св. Дух приписали папе, еписко­пам, докторам, но никакое внешнее величие не докажет, что Он почиет на них.

Следует также сократить количество теологических книг и выбрать из них лучшие. Дело в том, что многочисленные книги не дают учености, обильное чтение тоже нет, но благие результаты и частое чтение, как бы его ни было мало, вот, что делает ученым в Св. Писании и к тому же благочестивым. Да, писания святых отцов древности также надо прочитывать в течение долгого времени, чтобы через их посредство вникнуть и Св. Писание; но так как мы читаем только их, всегда остаем­ся на них и никогда не переходим к Св. Писанию, то мы уподобляемся тем, кто следит все время за придорожными вехами и все-таки не идет по дороге. Дорогие отцы своими сочинения­ми хотели руководить нами в Св. Писании, а мы посредством них уходим от него, между тем как только Писание есть наш виноградник, где мы все должны упражняться и трудиться.

Предпочтительно перед всем другим должны читаться в высших и низших школах общие и главнейшие лекции по Св. Писанию, а для юношей - по Евангелию. И да поможет Гос­подь, чтобы в каждом городе имелась также женская школа, в которой каждый день девушки слушали бы на одном уроке Евангелие, все равно по-немецки или по-латыни. Поистине устройство школ, мужских и женских монастырей предпри­нято было некогда с похвальными намерениями, как мы чита­ем о св. Агнесе и о многих святых: там были святые девы и мученики, и все в христианстве обстояло вполне благополуч­но. А теперь в них происходит только пение и молитвы. Разве не должен по-настоящему каждый христианин в девять или [77] десять лет уже знать все Св. Евангелие, ибо там начертана его жизнь и призвание? Ведь учат же пряхи и швеи дочерей с ранних лет тому же ремеслу. А теперь Евангелия не знают даже великие ученые, прелаты и епископы.

О, как не соответствует этому наше обращение с несчаст­ной молодежью, которая поручена нам для управления и обу­чения; и тяжкий ответ мы дадим за то, что не излагаем ей Слова Божия; с ней происходит по слову Иеремии: «Мои глаза устали от плача, моя душа ужаснулась, печень моя исторгну­та, из-за погибели дочерей моего народа, ибо юные дети гибнут на всех улицах всего города; они говорят своим матерям: где хлеб и вино, и изнемогают, как раненые, на улицах города, и испускают дух на коленях матерей». И мы не замечаем тяж­кого несчастья, что молодежь изнемогает в христианстве и го­рестно погибает, потому что у нее отымают Евангелие, кото­рым следовало бы с нею всегда заниматься, наставляя ее.

Мы должны также, когда водворится в университетах усер­дие к Св. Писанию, посылать туда не каждого, как происхо­дит ныне, когда заботятся лишь о количестве и каждый хочет иметь степень доктора, - но лишь наиболее способных, полу­чивших предварительное образование в низших школах. На это должны обратить внимание князья и советы городов, по­зволяя посылать туда только очень способных; а туда, где Св. Писание не господствует, я поистине никому не советую поме­щать своих детей. Всякий университет, где не изучают беспрестанно Слова Божия, ведет к погибели; поэтому мы видим, что за люди в университетах и чем там становятся. Это вина нико­го другого, как только папы, епископов и прелатов, которые предписали так обращаться с молодежью. Дело в том, что выс­шие школы должны воспитывать людей, исключительно глу­боко разумеющих Писание, могущих стать епископами и свя­щенниками, чтобы стоять на страже против еретиков, против дьявола и всего мирского. Я очень боюсь, не станут ли высшие школы великими вратами адовыми, если в них не будут на­ставлять и научать молодежь Св. Писанию.

26

В-двадцать шестых, я хорошо знаю, что римская шайка выдумывает и высокомерно рассказывает, будто папа воспри­нял от греческого императора священную римскую империю и передал ее немцам, за каковую честь и благодеяние он, по спра­ведливости, заслуживает от немцев благодарности, подданства и всяких благ и должен их получать. Поэтому, должно быть, [78] он осмеливается пускать на ветер все попытки их реформиро­вать и заставляет видеть только это одарение римской импери­ей. На этом основании они так самовластно и дерзновенно пре­следовали и притесняли до сих пор многих дорогих императо­ров до такой степени, что горестно говорить об этом; этой же хитрой уловкой они сделали себя верховными повелителями над всякой светской властью и правлением, вопреки Св. Еван­гелию, и потому я должен говорить также и об этом.

Пет сомнения, что истинное римское царство, о котором возвестило Писание пророков (Чис. 4; Дан. 24), уже давно раз­рушено и пришло к концу, как ясно возвестил Валаам, говоря: «Изыдут римляне и озлобят евреев и сами вкупе погибнут». Это произошло благодаря готам; и особенно потому, что насту­пило тысячелетнее царство Турции; кроме того, с течением времени отпали Азия и Африка, затем возникли Франция и Испания, наконец, Венеция, и Риму ничего не осталось от его былого владычества.

Так как далее папа не мог подчинить своему произволу греков и константинопольского императора, который был на­следником римских императоров, то он выдумал эту хитрость, чтобы отобрать у него империю и титул и передать их немцам, которые в то время были доблестны и богаты славой, чтобы они приняли под себя власть римской империи и чтобы она была в их руках в качестве лена. И вот произошло следующее: у константинопольского императора были взяты имя и титул и приписаны немцам, которые, благодаря этому, стали слуга­ми папы, и теперь возникло другое римское царство, ибо то, первое, уже давно, как сказано, погибло.

Так, ныне римский престол осуществил свое самовластие: захватил Рим, изгнал немецкого императора и обязал его клят­вой не жить в Риме. Он - римский император и, однако, не должен владеть Римом, к тому же он все время принужден зависеть от произвола папы и его приближенных, подчинять­ся ему, так что у нас титул, а у них страна и города. Дело в том, что они всегда злоупотребляли нашим простодушием для целей своей тирании и дерзновенности, и называют нас глупы­ми немцами, которые позволяют себя дурачить и издеваться над собой, как им будет угодно.

Ну, ладно же! Для Господа Бога ничего не значит бросать туда и сюда государства и княжества. Он так снисходителен к ним, что иногда дает королевство какому-нибудь негодяю и берет его у благочестивого, иногда посредством предательства злых и вероломных людей, иногда посредством наследования, как мы читаем о царстве персидском, о Греции и почти о всех [79] государствах. И Даниил (2 и 4) говорит: «Он обитает на небе­сах, владычествующий всем, и Он один завещает царства, бро­сает их туда и сюда и создает их». Поэтому как никто не должен гордиться полученным царством, в особенности если он христианин, так и нам, немцам, не следует зазнаваться тем, что мы наделены новым римским царством, ибо в Его глазах это злой дар, который Он чаще всего дает неспособнейшим, как говорит Даниил: «Все, кто обитает на земле перед Его ли­цом, как ничтожество», и Он имеет власть над всеми людски­ми царствами давать их, кому захочет.

И вот хотя папа насилием и несправедливостью овладел римской империей или титулом римской империи, отобрав его у законного императора и наделив им нас, немцев, но, безусловно, это Бог использовал папское злодеяние, чтобы дать нем­цам эту империю и воздвигнуть после падения первого римс­кого царства другое, стоящее ныне. Хотя в данном случае мы не были причастны к папскому злодейству и не понимали его лживых стремлений и намерений, мы, однако, слишком доро­го заплатили, к несчастью, за эту империю, благодаря папс­ким коварствам и хитростям, заплатили безмерным кровопро­литием, подавлением нашей свободы, захватом и грабежом всех наших имуществ, особенно церквей и ленов, претерпением неописуемых обманов и позором. У нас имя империи, но у папы наше имущество, честь, тело, жизнь, душа и все, что мы имеем. Так обманывают немцев и через обман производят с ними обмен. Этого добивались папы, ибо они охотно стали бы императорами, а так как не годились для этого, то поставили себя над императорами.

И вот Божиим попущением и искушением злых людей нам, без нашей вины, дана империя, и я советую не отказы­ваться от нее, но в страхе Божием и пока будет на то Его воля справедливо управлять ею. Ибо, как сказано, для Него не име­ет значения, как досталось царство; Он хочет, чтобы им управ­ляли. Если папы его несправедливо отняли, то мы, однако, не несправедливо его приняли. Империя дана нам через посред­ство злонамеренных людей по Божиему соизволению, которое мы должны чтить больше, чем лживое намерение пап, бывшее у них, самим стать императорами и даже больше, чем импера­торами, а нас дурачить пустым титулом и издеваться над нами. Царь вавилонский тоже добыл свое царство грабежом и наси­лием, и, однако, Бог возжелал, чтобы оно управлялось святы­ми князьями Даниилом, Ананией, Азарией и Мисаилом. И тем более воля Его, чтобы эта империя управлялась христиански­ми немецкими государями. Украдена она папой, или отнята [80] насилием, или создана заново - все это Божие веление, кото­рое было дано нам раньше, чем мы узнали о нем.

Вследствие этого, папа и его приближенные могут не гор­диться, что ими немецкой нации сделано великое благодеяние пожалованием этой римской империи. Это, во-первых, пото­му, что они ею не дали нам ничего хорошего, но только упот­ребили во зло наше простодушие, чтобы утвердить этим свою дерзновенность против истинного римского императора в Константинополе, у которого папа взял, вопреки Богу и справед­ливости, то, на что он не имел никакого права. Во-вторых, потому, что папа этим путем не передал нам императорства, но присвоил его себе, чтобы подчинить себе, если бы Бог не защитил наши владения, свободу, имущество, тело и душу, а через нас и весь мир, как он ясно сам высказывает в своих декреталиях и как он искушал разными злыми кознями мно­гих немецких императоров. Так-то мы немцы хорошо по-немецки научены: мы намеревались стать господами, а вместо этого сделались рабами лукавейших тиранов; у нас имя, титул и герб императорства, которого сокровища, власть, право и свободу взял папа; таким образом, папа жрет зерно, а мы забавляемся шелухой.

Итак, да поможет нам Господь, который, как сказано, от­дал нам это царство через посредство хитрых тиранов и пове­лел им управлять, и даст нам использовать соответственным образом имя, титул и герб и спасти нашу свободу, показать, наконец, римлянам, что мы приняли империю от Бога. Они хвалятся, что наделили нас императорством; хорошо, пусть будет так, пусть будет верно: в таком случае пускай папа добавит сюда Рим и все, что он имеет императорского, пускай осво­бодит нашу страну от своих невыносимых грабежей и сокро­вищ, пускай возвратит нашу свободу, власть, имущество, честь, тело и душу, и пусть императорство будет таким, как ему по­добает быть, чтобы осуществились его намерения и речи.

Если же он этого сделать не хочет, так чего же он лицеме­рит своими ложными, выдуманными словами и крючкотвор­ством? Не достаточно ли в течение многих сотен лет так нагло и беспрестанно водить за нос благородную нацию? Из того, что папа коронует и дает имя императору, еще не следует, чтобы он имел над ним власть. Ибо пророк св. Самуил помазал и короновал царей Саула и Давида по Божьему велению и все- таки остался их подданным. И пророк Натан помазал царя Соломона, но, благодаря этому, не был поставлен над ним. Нет св. Елисей велел одного из своих слуг помазать царем израиль­ским Иегудой. И, однако, они остались ему покорны. И еще не [81] случалось никогда во всем мире, чтобы становился выше царя тот, кто его посвящает или коронует, - единственно только за исключением папы. Его венчают на папство трое подвластных ему кардиналов, и, однако, он остается выше их. Почему же он должен возвышаться над светской властью, императорством, вопреки собственному примеру, вопреки всему миру и учению Писания? - только потому, что он его коронует или посвящает? Достаточно того, что он выше его в Божественных делах, то есть в проповеди, наставлении и совершении Таинств, в чем каждый епископ и священник тоже выше всякого человека, подобно тому как св. Амвросий по престолу был выше импера­тора Феодосия, и пророк Натан выше Давида, и Самуил выше Саула. Поэтому оставьте германскому императору быть истин­ным и свободным императором, и пусть не склоняет он своей власти и своего меча перед этими слепыми заявлениями папс­ких угодников, будто они должны управлять всем, независимо от меча.

27

В-двадцать седьмых. Этого достаточно о духовных неуст­ройствах. Их можно найти и больше, если правильно оцени­вать их. Мы намерены указать также часть светских. Во-пер­вых, крайне необходима всеобщая заповедь и соглашение не­мецкой нации против расточительного изобилия и драгоценно­сти одежд, благодаря чему обеднело так много знатных и бога­тых людей. Бог нам даровал, как и другим странам, довольно шерсти, мехов и льна, и все это надлежащим образом служит для подобающих почетных одежд каждому сословию, так что нам не нужно расточать и растрачивать ужасающе громадные сокровища на шелк, бархат, парчу и другие заграничные това­ры. Я полагаю, что, если бы папа не грабил нас, немцев, свои­ми нестерпимыми обирательствами, мы все-таки более чем достаточно терпели бы от этих домашних разбойников, торгов­цев шелком и бархатом. Мы видим, как, благодаря этому, каж­дый старается сравняться с другим, как возбуждается и умно­жается среди нас и по нашим заслугам высокомерие и зависть. Это оставляет далеко за собою все другое и все другие несчас­тия, но пусть благоразумие заставит нас с благодарностью до­вольствоваться благами, дарованными Богом.

Подобно этому, необходимо сократить употребление пря­ностей, которые тоже представляют собой один из больших кораблей, увозящих деньги из немецкой страны. С соизволе­ния Божия возрастает у нас страсть к таким дорогим и изысканным [82] кушаньям и напиткам, как ни в одной другой стране. Может быть, я предлагаю глупую и невозможную вещь, желая уничтожить очень крупную торговлю и купечество. Но я де­нно свое; если не произойдет всеобщего улучшения, то каж­дый пусть улучшает себя самого, кто этого хочет. Я не вижу, чтобы через посредство купцов проникали в какую-нибудь стра­ну особенно хорошие нравы, и Бог некогда велел, по этой при­чине, своему народу Израилю жить вдали от моря и не зани­маться много торговлей.

Но, несомненно, величайшее несчастие немецкой нации заключается в ростовщичестве. Если бы его не было, то мно­гим пришлось бы оставить непроданными свои шелка, бархат, золотые украшения и всякого рода роскошь. Оно существует немногим больше ста лет и уже повергло всех князей, монас­тыри, города, дворянство и наследных владетелей в бедность, горе и погибель; если оно просуществует еще сто лет, то в Гер­мании не останется, должно быть, ни одного гроша и, наверно, нам придется пожрать друг друга. Дьявол выдумал его, а папа упрочил и разнес несчастье по всему миру. Поэтому я молю и взываю: пусть подумает каждый о погибели своих детей, свое­го наследия и себя самого, о погибели, которая не стоит у две­рей, но уже вошла в дом, и пусть император, князья, владете­ли и города содействуют тому, чтобы лихоимство было осуж­дено и запрещено отныне, не обращая внимания, что против этого будет папа и все его право или бесправие и что все лены или церковные учреждения основаны на этом. Лучше учре­дить в каком-нибудь городе один лен на справедливом наследственном владении или процентных капиталах, чем сто ленов на заемных ссудах. Да, один ростовщический лен хуже и обре­менительней, чем двадцать, основанных на наследственном владении! Ростовщичество поистине образ и знамение, что мир продан дьяволу за тяжкие грехи, ибо одновременно земные и духовные блага наши осквернены преступлением; и, однако, мы еще ничего не замечаем.

Здесь следовало бы, по справедливости, наложить на морду узду Фуггерам и другим подобным товариществам. Можно ли считать божеским и справедливым, что один человек на­громоздил у себя столь великие царские богатства! Я не знаю торговых расчетов. Но я не понимаю, как возможно на сто гульденов приобрести в год двадцать или даже гульден на гуль­ден; и это не посредством земли, скота, так как приобретение благ зависит не от человеческой смышленности, а от соизволе­ния Божия. Я предоставляю это разумеющим в мирских делах. Я, как богослов, могу осуждать в этом лишь злое и лукавое [83] обличив, о котором св. Павел говорит: «Бойтесь всякого злого обличил и внешнего вида». Одно я хорошо знаю, что гораздо более по-божески было бы умножать земледелие и уменьшать торговлю, и те делают лучше, кто, согласно Писа­нию, обрабатывают землю и в ней ищут свое пропитание, как нам и всем сказано было во Адаме: «Проклята будет земля, когда станешь ты на ней работать; тернии и волчцы произрас­тит она и в поте лица своего будешь ты есть хлеб свой». Много еще есть земли, которая не вспахана и не обработана.

Перейдем далее к злоупотреблению обжорством и пьян­ством, из-за которого о нас, немцах, идет недобрая слава в чужих краях и которое считается особым, только нам присущим пороком; этого нельзя даже обсуждать в проповедях, так сильно это въелось и утвердилось. От него ничтожный матери­альный вред, если бы за ним не следовали другие преступле­ния, убийство, прелюбодеяние, воровство, богохульство и вся­ческое забвение добродетели. Здесь следовало бы светскому мечу принять некоторые меры, иначе может произойти, как гово­рит Христос, что Страшный суд придет тайно, когда они будут пить и есть, свататься и волочиться за женщинами, строить и насаждать, покупать и продавать, как делают они теперь, и делают так усердно, что я боюсь, поистине уже у дверей Страш­ный суд, хотя о нем совершенно не помышляют.

И последнее: разве это не прискорбно, что мы, христиане, допускаем у себя свободные общие публичные дома, тогда как все мы крестились для целомудрия! Я хорошо знаю, как неко­торые оправдывают это, говоря, что это стало обычаем и не только в нашем народе, что это трудно вывести, что лучше иметь дело с такой женщиной, чем позорить замужнюю или девушку, или вообще честную. Разве не должно светское и духовное правление подумать, что нельзя к этому относиться так по-язычески? Если народ Израиля мог существовать без такого непорядка, то почему народ христиан не может так жить? Да, кроме того, как же обходятся без таких домов многие горо­да, ярмарки, местечки и деревни? Почему же большие города не могут обходиться без них?

Я хочу этой и другими, изложенными выше, статьями по­казать, как много добрых дел могла бы совершить светская верховная власть, в чем заключаются обязанности всякой вер­ховной власти, чтобы каждый познал, какая тяжелая ответ­ственность лежит на тех, кто правит и держит верховную власть. Что пользы, если повелитель сам по себе свят, как св. Петр; если он не приложит своего усердия на помощь своим подданным, согласно изложенным мною статьям, то собственная [84] власть ляжет на него проклятием, ибо верховная власть обязана стремиться к высшему благу подданных. Если бы, од­нако, верховная власть заботилась о том, чтобы молодел<ь всту­пала в брак, то надежда на брачное состояние окажет большую помощь каждому, чтобы выносить искушения и сопротивлять­ся им. А теперь происходит, что каждый воспитывается для священнического и монашеского звания и девяносто девять сотых из них не имеют никаких иных побуждений, как толь­ко искание средств пропитания и сомнение, что в брачной жизни могут содержать себя. Поэтому они заранее распутствуют вдо­воль и хотят, как говорится, перебеситься, но на самом деле, как учит опыт, только втягиваются в разврат. Я нахожу спра­ведливой поговорку, что сомнение создает большинство мона­хов и попов. От этого происходит то, что мы видим.

Я от чистой души советую, чтобы для отвращения тайно вторгающихся прегрешений юноши и девушки раньше трид­цати лет не давали обета целомудрия и духовной жизни, которая является особой милостью, как говорит св. Павел. Поэто­му тот, кого Бог не призывает исключительно, пусть не торо­пится со своим посвящением в духовное звание и с торжественным обетом. Даже больше, я говорю: если ты так мало доверя­ешься Богу в том, что, женившись, ты не сможешь добыть достаточное пропитание, и только вследствие этого малодушия хочешь стать духовным, то я прошу тебя, ради твоей собствен­ной души, не становись духовным, но лучше стань крестьяни­ном или чем ты можешь. Дело в том, что если необходимо чистосердечное упование на Бога, чтобы добыть мирское про­питание, то, безусловно, в десять раз большее упование нуж­но, чтобы пребывать в духовном звании. Если ты не доверя­ешься Богу, чтобы Он дал тебе мирское пропитание, то как ты можешь довериться Ему, чтобы Он сохранил тебя в духовной святости? Ах, неверие и малодушие губит все, вводит нас во всякую скорбь, как мы это видам во всех сословиях! Много следовало бы еще сказать о жалком существовании. Молодежь не имеет никого, кто заботился бы о ней. Все предоставляется естественному ходу вещей, и все владеющие властью так мало ей помогают, как если бы их совсем не было, между тем как это дело должно являться важнейшей заботой папы, еписко­пов, правительств и соборов. Они хотят иметь обширную и твер­дую власть, совершенно не принося пользы. Благодаря этому, какой редкой птицей будет на небесах господин или началь­ник, хотя бы даже он построил Богу сто церквей и воскресил всех мертвых! На этот раз достаточно. (Что касается того, как надлежит поступать светской власти и дворянству, об этом я, [85] по моему мнению, достаточно сказал в книжке о добрых де­лах. Дело в том, что следовало бы жить и управлять лучше, чем они это делают. Но нет никакого сравнения между зло­употреблениями духовными и светскими, как я там указал.) Я хорошо сознаю, что моя песня вышла слишком громкой, я предложил многое, что покажется неосуществимым, и на мно­гое я нападал слишком резко. Но что же мне было делать! Мой долг высказать это. Если бы я мог, я также и действовал бы. Пусть лучше мир гневается на меня, чем Бог. Ведь у меня не смогут взять больше, чем только мою жизнь. Много раз до сих пор я предлагал мир своим противникам, однако, как я вижу, Бог заставляет меня, благодаря им, все громче подымать свой голос, и так как они не знают меры, то я даю им достаточно оснований говорить, лаять, вопить и писать. Ладно, я знаю еще одну песенку о Риме и о них! Хоть у них и зудит в ушах, я все-таки буду петь самыми высокими нотами. Понимаешь ли ты, милый Рим, что я подразумеваю?

Много раз также обращался я со своими сомнениями ко всем слышащим и разумеющим, и ничто не помогло, хотя в то же время я знаю, что мое дело будет осуждено на земле и оправдано только Христом на небесах, ибо мое дело - истинное; ни одно такое дело не было никогда оправдано людьми на зем­ле, но во все времена враждебная партия была слишком силь­на и велика. И вот мое величайшее опасение и забота в том, что мое дело может остаться неосужденным, ибо по этому я узнал бы наверно, что оно еще не угодно Богу. И потому пусть оно только будет объявлено смело папе или епископам, попам, монахам или ученым. Они поистине те люди, которые долж­ны, как они поступали всегда, преследовать истину.

Подай, Господи, всем нам христианское разумение, а хри­стианскому дворянству немецкой нации в особенности, пра­ведное духовное мужество сделать все лучшее бедной Церкви. Аминь.

Текст воспроизведен по изданию: Мартин Лютер. 95 тезисов. СПб., 2002. С. 17 - 86.