Содержание | Библиотека | Статьи

Целью настоящей статьи является выяснить общий смысл нашей новой экономической политики, ее причины, ее цель, ее значение в общей перспективе развития нашего народного хозяйства к коммунизму.

Ибо то, чего недостает многим нашим товарищам по партии, - это именно перспективы: как будто она утрачена, как будто ясные и отчетливые линии расплылись в чем-то туманном и в высшей степени неопределенном.

1. Причины поворота экономической политики

Причины «нового курса» лежали глубоко в сфере нашей экономики и внешним образом проявились в необычайно остром социально-политическом кризисе весною 1921 года[1].

Наша хозяйственная политика эпохи так называемого «военного коммунизма» по существу дела не могла быть политикой, направленной на развитие производительных сил. «Ударной» и притом всеобъемлющей задачей была задача красной обороны страны. Сюда шло все: материальные ресурсы, организаторские силы - словом, все квалифицированные элементы хозяйствования. По отношению к народному хозяйству при таком положении вещей основным лозунгом была не забота об его прочном восстановлении (всякая «мелиорация» реализуется не «сию минуту»), а немедленное получение продукта, хотя бы ценой подрыва производительных сил. Не «произвести», а «взять»; взять для того, чтобы снабдить в кратчайший срок Красную Армию, рабочих оборонных заводов и т. д. Это, и только это стояло в центре внимания. Победа над силами контрреволюции есть историческое оправдание этой политики. При таких условиях «плановая нецелесообразность», поскольку ее элементы были налицо, неизбежно превращалась из плана развития производства при правильном распределении в [24] план экономного потребления при второстепенном значении производства.

Чрезвычайно ярко это сказывалось на сельском хозяйстве. Наша хозяйственная политика здесь сводилась почти исключительно к политике Наркомпрода, т. е. к реквизиционной системе продразверстки. При этой системе, однако, индивидуальный производитель, крестьянин, лишался интереса, стимула, к расширеyb. производства: все равно возьмут, кроме части на прокорм, сколько ни расширяй запашки. Таким образом, здесь был налицо конфликт между потребностями развития индивидуального хозяйства и нашей политикой. Но так как сельское хозяйство России есть крестьянское сельское хозяйство (государственное хозяйство совхозов играет в общем и целом очень незначительную роль), то наша хозяйственная политика стояла - и не могла во время войны не стоять - в объективном противоречии с развитием всего сельского хозяйства: кризис сельского хозяйства должен был обостриться, и он обострился в действительности. А так как базисом нашей индустрии у нас является сельское хозяйство, то в общем и целом это было и обострением кризиса народного хозяйства вообще.

Отсюда неизбежно вытекало и следующее. То равновесие между классами, которое установилось во время гражданской войны, опиралось не на «нормальный» хозяйственный процесс, а на взаимную военную заинтересованность пролетариата и крестьянства. Конечно, этот военно-политический союз был обоснован и экономическими мотивами: пролетариат получал хлеб за защиту крестьянской земли от помещика. Но в то же время совершенно ясно, что, как только отпал факт войны, чисто экономические противоречия должны были обостриться до крайности. На очередь стали проблемы хозяйства, развития производительных сил, мыслимого по отношению к сельскому хозяйству лишь в форме роста  мелкобуржуазного хозяйства.  Правильное  соотношение между пролетариатом и крестьянством в экономике, т. е. такое соотношение, которое давало бы простор развитию произносительных сил, стало в порядок дня со всей остротой.

Это основное противоречие всей революции - процесс развития к коммунизму при мелкобуржуазном характере страны - поразилось в резком социальном кризисе.

При общем процессе экономической разрухи город разоряется быстрее деревни; тот, кто командует хлебом, получает экономически преимущество над тем, кто командует продуктами городской промышленности. Экономически деревня высвобождается из-под власти города в той мере, в какой происходит разрушение производительных сил. Это происходило повсеместно во всех странах во время войны. Это же происходило и в России, где удельный [25] экономический вес крестьянина повысился по сравнению с экономическим весом рабочего. К тому же в России, где рабочий класс стал у власти, именно потому, что он стал у власти, ему пришлось разбросать свои силы (для управления 160 млн. населения, для Красной Армии и т. д.). Промышленная же разруха превратила значительную часть рабочего класса в деревенских ремесленников, а часть рабочих, оставшихся в городах, в мелких производителей другого порядка (выделка зажигалок, самостоятельная работа на себя и т. д.).

При развитии производительных сил мелкая промышленная буржуазия превращается в пролетариат. При разрухе пролетариат превращается в мелкую буржуазию. Выделыватель зажигалок заинтересован в свободной торговле прямо и непосредственно, так же, как ремесленник, или кустарь, или крестьянин.

Из 5 млн. рабочих[2] вряд ли около миллиона вместе с 700 тыс. коммунистами были против свободной торговли. При таком положении вещей мелкобуржуазный напор на кадровый пролетариат, напор, за спиной которого были к тому же реальные противоречия экономики военного коммунизма, грозил снести диктатуру пролетариата. Так экономические причины и причины политические слились в одно целое. Партия пролетариата вынуждена была учесть изменившееся соотношение классовых сил. Партия пролетариата должна была в этой изменившейся конъюнктуре поставить перед собой новую задачу, задачу поднятия производительных сил. Процесс демобилизации, отмена блокады и т. д. давали уже реальную возможность для этой работы. Наступила новая полоса. Стал необходим «новый курс».

[1] Социально-политический кризис 1921 г. коренился в социально-классовых отношениях, сложившихся к тому времени в стране. Иностранная интервенция, гражданская война породили колоссальную хозяйственную разруху. В. И. Ленин отмечал, что «никогда страна не достигала такой усталости, изношенности, как теперь» (Полн. собр. соч., т. 43, с. 104, 133). Значительная часть лучших кадров рабочих погибла на фронтах. Многие заводы и фабрики закрывались, возникла безработица, рабочие уходили в деревню, деклассировались. Все это ослабляло социальную базу диктатуры пролетариата. В расстройство пришла денежная система, росли дороговизна и спекуляция. Остро встал вопрос об укреплении союза рабочего класса и крестьянства на новой, экономической основе, вопрос об отказе от продразверстки и переходе к продовольственному налогу в деревне, о развитии товарно-денежных отношений и хозрасчета. «...В 1921 году... - говорил Ленин, - мы наткнулись на большой, - я полагаю, на самый большой, - внутренний политический кризис Советской России. Этот внутренний кризис обнаружил недовольство не только значительной части крестьянства, но и рабочих» (Полн. собр. соч., т. 45, с. 282). Характерным проявлением социально-политического кризиса явился кронштадтский мятеж, вспыхнувший в феврале 1921 г.

[2] Эта цифра профстатистики к тому же явно преувеличена.