Содержание | Библиотека | Новейшая история России
Обособление национальностей. - Финляндия. - Агитация в Балтийском флоте и в Кронштадте. - Агитация в Черноморском флоте. - Крым. - Украина. - Другие национальности.
Помимо разложения фронта при помощи парламентеров, братания, берлинских газет («Русский Вестник») и агитаторов петроградского совета, уже преступлено было к постепенному осуществлению, на той же почве разложения армии, более смелого и широкого плана внедрения в самую глубь России и к подготовке ее расчленения на части. Внесение в формулу «без аннексий и контрибуций», с этой задней мыслью, формулы «самоопределения народностей» и истолкование ее в смысле «дезаннексий» прослежено в другом месте (см. VI главу). Здесь мы рассмотрим ряд явлений, в совокупности представляющих яркую картину применения этой мысли к России. Конечно, влиянием извне нельзя всецело объяснить стремление национальностей к выделению. Национальное движение есть фактор достаточно сильный сам по себе, чтобы создать все необходимые для наших противников последствия. Но нет недостатка в указаниях на прямое влияние иностранной пропаганды с целью обострения национальных стремлений. И даже при отсутствии прямых доказательств, об их наличности свидетельствуют как известные общие тенденции неприятельской тактики, так и планомерность и одновременность ее проявлений повсеместно, где пропагандист мог рассчитывать найти или создать благоприятную почву.
Финляндия с ее давними сношениями с Германией резко выраженным антирусским настроением ее общественного мнения, с ее влиятельной социал-демократией и тайными революционными организациями, представляла наиболее благоприятную почву для германского воздействия. Она давала первую опорную базу для перенесения деятельности в самую Россию. Еще до революции, во время войны финляндский активизм в связи со шведским опирался на германскую поддержку. Сотни и даже тысячи финляндской молодежи бежали в Германию и там обучались военному делу, чтобы составить впоследствии корпус против России. Правда, германцы не выдерживали обещания и в ожидании десанта против [115] России употребляли финляндцев для собственных войск, к большому их раздражению. Но именно русская революция открывала выход этим накопленным силам. В первое время после революции шведско-финляндская граница была совершенно открыта, да и раньше в ней существовало несколько известных революционерам пунктов для свободного перехода. Преимущественно финляндцы и жители балтийского края, знающие русский язык и до революции употреблялись германцами для доставки взрывчатых веществ в Россию, для взрывов мостов, пристаней, морских судов, фабрик, работающих на оборону, для доставки оружия от Финляндии до Кавказа и т. д. Теперь, после революции, телеграммы из-за границы сообщили, что германцы двигают на Россию трехтысячную толпу таких подготовленных агентов. Но в это время Временное Правительство опубликовало свой финляндский манифест. В душе финляндцев произошел крутой перелом по отношению к России. Многие из агентов-патриотов заявили, что они боролись против царизма, а не против свободной России. Были даже примеры бегства тренированных финляндских агентов из Германии в Швецию и обращения их с предложениями к революционному русскому правительству. Таким образом, план наших противников расстроился, но далеко не совсем. После первого взрыва общего восторга, отношение разных партий к России быстро дифференцировалось. Не только крайние течение, но даже и более умеренные теперь уже готовы были идти дальше того, что давала русская власть. Старое поколение финляндских конституционалистов, с которым русская оппозиция давно уже рука об руку боролась против бобриковщины, отчасти сошло со сцены, отчасти было отодвинуто новым настроением молодежи. Молодежь эта, особенно социалистическая, отличалась смелостью невежества и полной неподготовленностью в вопросах государственного права. Все это надо иметь в виду при оценке развернувшихся в Финляндии событий.
Временное Правительство было убеждено, что власть, которой пользовался в Финляндии низложенный монарх, перешла к нему самому, обладающему всей полнотой власти и не имеющему права расточать этой власти до созыва Учредительного Собрания. Иностранные юристы (проф. Эрих), напротив, убедили финляндцев в возможности стать на такую точку зрения, что связывающая обе страны власть монарха вообще исчезла. Россия и Финляндия стали «соседними» республиками и определение их будущих отношений должно быть сделано совершенно заново, путем нового договора. Уже отвечая на речь генерал-губернатора М. А. Стаховича[1] при открытии сейма 29-го марта, Тальман намекнул на эту точку зрения в словах: «Финляндия так же, как и Россия, перестала быть монархической страной. Этот факт требует кроме установления в Финляндии, как и в России, нового, более демократического образа правления - также и определения государственного положения нашей страны по отношению к России на новых [116] началах». Не решаясь высказать этого взгляда полностью, финляндские политики сосредоточили свой первый бой с русским правительством на вопросе о правах сената, точнее его «хозяйственного департамента», которому финляндцы хотели передать права ответственного министерства и в то же время по возможности все права, принадлежавшие монарху в лице генерал-губернатора и непосредственно. Тщетно юридическая комиссия при Временном Правительстве доказывала делегатам противоречивость, с конституционной точки зрения, такого положения, при котором ответственные перед сеймом министры являются держателями власти, высшей, чем сам сейм. Финляндцы соглашались оставить за Россией (генерал-губернатором) лишь дела, касающиеся взаимных правовых отношений между Финляндией и Россией, а также дела, касающиеся российских граждан в Финляндии. Временное Правительство соглашалось до Учредительного Собрания передать сенату лишь некоторые второстепенные дела. Спор затянулся, финляндские делегаты ездили из Гельсинфорса в Петроград и обратно, то готовые к уступкам, то опять упорствующие, смотря по тому, как складывалось положение дел в России. Настроение портилось и в Финляндии. Сейм отложил в долгий ящик очередные законопроекты о правах русских граждан. 8 апреля социалист сенатор Токой[2] (глава правительства) произнес в сейме декларацию, которая послужила своего рода сигналом. «Долг финляндцев», говорил он, - «обеспечить в ближайшем будущем действительную независимость». Свободная Россия является лишь «уважаемым соседом», быть может, «высокочтимым союзником»; «но свободный народ не должен терпеть порабощенных соседей и союзников»; «народам, которые дозрели до способности самоопределения» должен быть предоставлен «тот путь, по которому пойдет свободная Россия», - путь не только «политической», но и «социальной революции». На другой день после речи Токоя в Гельсингфорсе и в Выборгской глуши одновременно стали отказываться брать русские деньги. За два дня, 6 апреля, Гельсингфорсский совет депутатов армии, флота и рабочих заявил, что у него «имеются определенные сведения, что в Россию и в особенности в Финляндию проникли германские провокаторы, прекрасно говорящие по-русски», которые пытаются толкнуть русских на «насилие над финляндской собственностью», чтобы тем «озлобить финский народ, который бы отказал нам в моральной и материальной поддержке на случай прихода или десанта германских военных сил».
Этого прихода ждали после таянья льда и вопрос, будут ли своевременно поставлены минные заграждения, в течение нескольких недель был самым жгучим вопросом. Вопросы о независимости Финляндии и о германском десанте как-то всегда поднимались одновременно.
Коалиционное правительство пошло на широкие уступки финляндцам, перед которыми останавливалось правительство первого [117] состава. Сенату решено было передать все дела, восходившие раньше к монарху (кроме, как предлагали и финляндцы, дел о правовых взаимоотношениях и о правах граждан). За собой Временное Правительство сохранило лишь право созыва и роспуска сейма, предоставив хозяйственному департаменту (то есть правительству Финляндии) право законодательной инициативы, утверждения бюджета, издания административных распоряжений, созыва церковного собора, решения вопросов о новых правительственных учреждениях и обществах и, наконец, право помилования. Сенатор Токой (в речи 31 мая) снисходительно соглашался, что «атмосфера прояснилась» и что остающиеся разногласия - больше вопрос самолюбия, чем предмет серьезного спора. «Взаимное понимание достигнуто», говорит он, «мы благодарны России за то, что она дала нам». Но это только потому, что он понимает данное, как признание «свободной, самостоятельной Финляндии». «Мы не скрываем», заявляет он, «что конечная цель финляндцев - самостоятельность Финляндии... С этой целью мы действуем не тайно, а вполне открыто». Действительно, уже в середине мая (13) финляндская социалистическая делегация заявила голландско-скандинавскому комитету в Стокгольме, что финляндский вопрос должен рассматриваться, как вопрос международный и что «чувство благодарности» к «русским революционным элементам» «не может избавить финляндский народ от возможно лучшего обеспечения своего собственного будущего», на случай, «если бы в русской политике возобладали националистические течения». На чрезвычайном партийном съезде финляндской социал-демократии в начале июня эта позиция была закреплена резолюцией, которая провозглашала принцип самостоятельной финляндской республики, настаивала на международных гарантиях и признавала недопустимым не только осуществление верховных прав России в области управления, но и пребывание русских войск в Финляндии. Токой говорил в речи 31-го мая, что финляндцы «не желают воспользоваться нынешним критическим положением, в котором находится Временное Правительство». Но они именно это и делали. И в момент, когда выяснилось с несомненностью слабость коалиционного правительства, в конце концов, финляндские социалисты сделали дальнейший шаг к своей «конечной цели». Вместо проекта «расширения прав сената», внесенного правительством, как мы видели, по согласию с финляндцами, - проекта, делавшего им широкие уступки, - поступил 26-го июня из комиссии основных законов выработанных в глубокой тайне законопроект о создании «по постановлению сейма», высшей государственной власти в Финляндии. По этому проекту «сейм окончательно решает все дела, решавшиеся ранее императором», за исключением дел внешней политики и военных. О генерал-губернаторе уже вовсе не упоминается. Тщетно представители буржуазных партий протестовали против проекта при его обсуждении в сейм. [118]
Параллельно с сепаратистским движением в Финляндии развивалась планомерная агитация среди матросов Балтийского флота, главным образом в Свеаборге и среди воинских частей, стоящих в Финляндии - в Гельсингфорсе, Выборге, Або. В беспорядках, разыгравшихся здесь в первые дни революции, заметна была направляющая рука. Пользуясь раздражением солдат и матросов против офицеров, закулисные руководители направили ненависть против лучшей части командного состава. Офицеров убивали по списку и в результате флот сразу лишился наиболее талантливых и знающих техников. Место убитого адмирала Непенина[3] занял Максимов[4], человек бесхарактерный и в то же время склонный удовлетворять свое честолюбие приемами самой беззастенчивой демагогии. При Максимове был восстановлен во флоте некоторый внешний порядок, но, по существу, флот потерял значительную часть боеспособности. В то же время он сделался средоточием большевистской пропаганды и некоторые крупные единицы флота стали настоящими цитаделями большевизма. Правда, большевикам не удалось перебросить заразу на южную базу флота Ревель, где стояла минная эскадра нашего флота. Но зато их легкой добычей сделался Кронштадт. Здесь в нашей морской базе и под самой нашей столицей, пропаганда большевиков пошла очень усиленно. Довольно быстро они приобрели в местном совете рабочих и солдатских депутатов если не численный перевес, то преобладающее влияние, благодаря демагогическим приемам небольшой кучки агитаторов, во главе которой выдвинулись студент-психоневролог, товарищ (или «доктор») Рошаль[5] и студент-технолог Ламанов. Не довольствуясь полным фактическим господством, кронштадтский совет рабочих и солдатских депутатов под влиянием проповеди Троцкого и Луначарского[6], решился на более смелый эксперимент. 17-го мая большинством 216 голосов против 40, при 18-ти воздержавшихся, кронштадтский совет постановил взять в свои руки фактическую власть, заменить всех представителей Временного Правительства в Кронштадте своими, а с остальной Россией и с Петроградом сноситься непосредственно через петроградский совет рабочих и солдатских депутатов. Такой прямой вызов не мог остаться без противодействия со стороны правительства. Но противодействие это, согласно общей тактике правительства, выразилось в самой легкой словесной форме. В Кронштадт отправились 24-го мая министры-социалисты, Церетели и Скобелев, говорили с исполнительным комитетом, потом с советом рабочих и солдатских депутатов, наконец, с народным митингом на площади, - и в результате добились согласительной резолюции совета. Совет заявил, что он будет стремиться к осуществлению большевистского лозунга, «чтобы революционная демократия создала новую организацию власти, передав всю власть в руки совета рабочих и солдатских депутатов». «Но пока это не достигнуто» «путем идейного воздействия на мнение большинства демократии» и пока это большинство «поддерживает [119] нынешнее Временное Правительство», кронштадтский совет соглашался «признать это правительство и считать его распоряжения и законы столько же распространяющимися на Кронштадт, как и на все остальные части России». Однако же, как только министры уехали из Кронштадта и эта резолюция была опубликована, так на следующий же день, 25-го мая, левые элементы вызвали новые волнения. Толпа в 3000 матросов и солдат собралась на обычном месте митингов на Якорной площади и потребовала от совета, чтобы он взял обратно свое решение и в категорической форме объявил о своем неподчинении правительству. Уступая давлению, совет телеграфировал кн. Львову, что резолюция 24-го мая есть, в сущности, лишь «ответы на вопросы министров Церетели и Скобелева... и ничто более», так как совет «остается на точке зрения резолюции 16-го мая и разъяснения к ней 21-го мая, что единственной местной властью в городе Кронштадте является совет рабочих и солдатских депутатов».
Это было уже слишком, даже и для коалиционного правительства. По предложению Церетели, петроградский совет постановил, что «отказ кронштадтского совета признать власть Временного Правительства означает отпадение от революционной демократии» и «является ударом делу революции». При этом случае совет поднял вопрос о заключенных в Кронштадте офицерах, признавая их содержание, без обвинения и суда, «в худшем из царских казематов - актом недостойной мести и расправы, позорящим революцию». Совет «требовал от всех кронштадтцев беспрекословного исполнения всех предписаний Временного Правительства», а правительство, получив это постановление совета, решилось в ночном заседании 26-го мая повторить его дословно и «предписать командующему флотом Балтийского моря вывести без замедления из Кронштадта все учебные суда для летних учебных занятий». Однако, Временное Правительство в виде компромисса утвердило своим новым комиссаром избранного кронштадтским советом рабочих и солдатских депутатов Ф. Я. Парчевского[7], вместо отказавшегося члена Думы Пепеляева[8]. Со своей стороны председатель исполнительного комитета Ламанов, исполняя требование Временного Правительства, донес о состоянии отправляющихся из Кронштадта учебных судов. 7-го июня начала свои действия петроградская следственная комиссия о заключенных в тюрьмах офицерах, ужасное положение которых было засвидетельствовано посетившим кронштадтские казематы англичанином Р. К. Лонгом («Речь», 27-го мая).
Примирение оказалось, как и следовало ожидать, и на этот раз непрочным. Поражение большевиков в Кронштадте вызвало с их стороны только новые усилия пропаганды. Гельсингфорский исполнительный комитет совета депутатов армии, флота и рабочих резолюцией 15-го июня одобрил «тактику революционного Кронштадта» и «признал, что высказывая свое отношение к Временному Правительству, кронштадтский совет осуществил этим свое [120] право, принадлежащее всякому органу революционной демократии». Осуждая на этом основании резолюцию петроградского комитета и требуя «немедленного пересмотра ее», гельсингфорсский совет «признал Кронштадт передовым отрядом российской революционной демократии» и решил «оказать ему поддержку».
Кронштадт, действительно, вполне оправдывал это название «передового отряда». Укрепившись в Кронштадте, большевизм широко разбросал по России сеть большевистской пропаганды при помощи надлежащим образом обученных агитаторов. Кронштадтские эмиссары посылались и на фронт, где подкапывали дисциплину и в тыл, в деревни, где вызывали погромы имений. Кронштадтский совет выдавал эмиссарам особые свидетельства «N.N. послан в свою губернию для присутствия с правом решающего голоса в уездных, волостных и сельских комитетах, а также выступать на митингах и созывать митинги, по своему усмотрению в любом месте», с «правом ношения оружия, свободного и бесплатного проезда по всем железным дорогам и пароходам». При этом «неприкосновенность личности означенного агитатора гарантируется советом рабочих и солдатских депутатов города Кронштадта». Такой агитатор из Кронштадта выступил, например, 25-го мая в Воронеже, требуя немедленного прекращения войны и свержения Временного Правительства. В Тамбовской губернии, в Трескинской волости Кирсановского уезда, такой же агитатор с «удостоверением», призывавший к захвату земель, был арестован крестьянами, но выпущенный в Кирсанове, вернулся вторично, после чего вторично арестовать крестьяне его уже не решились.
Наиболее ярким и серьезным случаем было перенесение пропаганды из Балтийского флота в Черноморский при посредстве делегации большевиков, приехавших из Кронштадта, Гельсингфорса и Або. При управлении популярного адмирала Колчака[9], Черноморский флот, одушевленный желанием сыграть активную роль в войне и мечтавший о походе на Константинополь, в течение всего марта и апреля уберегся от разложения. Мало того, когда вернувшийся из Пскова, с совещания главнокомандующих, адмирал Колчак рассказал 23 апреля офицерам и команде о небоеспособности Балтийского флота, об опасности полного распада наших вооруженных сил, то его сообщение вызвало большой подъем среди черноморских моряков и привело 29 апреля к решению - послать в Петроград и на фронт особую черноморскую делегацию, в составе не меньше 300 человек, с целью противодействовать агитации большевиков. Но как раз отъезд из Севастополя этих наиболее разумных, добросовестных и владевших даром слова людей сыграл роковую роль в дальнейшей судьбе Черноморского флота. После их отъезда среди матросов началась агитация. Вопреки воле адмирала Колчака, Исполнительный Комитет уже 10 мая арестовал помощника командующего портом генерала Петрова[10]. Адмирал Колчак подал в отставку (16 мая), но поддержанный [121] находившимся тогда в Одессе А. Ф. Керенским, взял ее обратно. По требованию правительства, Петров был освобожден. Но вскоре после этого возник другой повод для конфликта: миноносец «Жаркий» отказался выйти в море, а затем и удалил в самой грубой форме своего командира. Виновные были преданы военному суду, но это создало благоприятную почву для агитации против самого адмирала. Достаточно было прибытия пяти упомянутых выше агитаторов с удостоверениями совета рабочих и солдатских депутатов, чтобы агитация эта возымела полный успех. На собраниях и митингах указывалось, что Черноморский флот ничего не сделал для революции, что команда дружит с офицерами, что местный исполнительный комитет - простое отделение штаба адмирала Колчака. Тут же было постановлено арестовать офицеров; четверо из них и были обысканы и арестованы, как «приверженцы старого режима». Комитет не решался бороться с митингами и плелся в хвосте. В результате на митинге с заезжими агитаторами решено было отобрать оружие у всех офицеров, а потом арестовать самого Колчака и начальника его штаба Смирнова[11].
«Хотя Колчак и является авторитетом в военно-морском деле», говорил один из митинговых ораторов, «но нам такие не нужны». «Во главе флота должен стоять хоть прапорщик, который бы исполнял все, чего желают матросы». Получив донесение Колчака, Временное Правительство в ночном заседании 6-го июня решило: 1) требовать «немедленного подчинения Черноморского флота законной власти», 2) «адмиралу Колчаку и Смирнову, допустившим явный бунт, приказать немедленно выехать в Петроград для личного доклада» и 3) «всеми мерами водворить в Черном море порядок, подчинение закону и воинскому долгу, возвратить оружие офицерам.., восстановить деятельность должностных лиц».., «не подчиняющихся немедленно арестовать, как изменников отечеству и революции и предать суду», донеся об исполнении в 24 часа. Телеграмма правительства была прочитана в делегатском собрании и перед 15-тысячным митингом. Решено было подчиниться требованиям правительства, но протестовать против квалификации движения «военным бунтом» и требовать привлечения к ответственности тех лиц, которые неправильно осветили перед Временным Правительством события в Севастополе.
Адмирал Колчак на этот раз окончательно вышел в отставку. Как бы наглядным пояснением того, что значил этот уход для Черноморского флота, явился выход в Черное море, через 5 дней после отъезда Колчака, крейсера «Бреслау». Со времени 21-го июня 1916 г., когда «Гебен» и «Бреслау» напали на Туапсе и Сочи и 8-го июля, когда «Бреслау» пытался напасть на Новороссийск, но был загнан в Босфор судами недавно вступившего тогда в управление адмирала Колчака, в течение 11 месяцев наш флот безусловно командовал в Черном море и ни одна подводная лодка не решалась более в нем показаться. Теперь «Бреслау» напал на [122] нашу радиостанцию на острове Фидониси, разрушил ее и забрал пленных; турки поставили минные заграждения, на которых несколько дней спустя погиб миноносец «Лейтенант Зацаренный». «Колчак ушел, Бреслау пришел», так формулировал последовательность событий один петроградский листок. Несколько дней спустя, 20-го июня, правительственное сообщение подтверждало, что «деятельность противника (на морях) становится с каждым днем все более энергичной и причиняет все больше и больше вреда... Неприятель, очевидно, возлагает надежду на то, что революция ослабила боевую мощь флота и внесла дезорганизацию в его строй, порядок и в уклад боевой жизни».
Ослабление русской мощи на Балтийском и Черном морях не могло не отразиться на настроении прилегающих к ним нерусских народностей. Одновременно с настроением финляндцев обострялось и выливалось в более определенные формы также и настроение эстонцев, латышей, литовцев. Крымские татары - и вообще мусульмане России - долее других сохраняли полную лояльность. Мусульманский исполнительный комитет еще 6-го мая опубликовал следующее заявление. «В некоторых провинциальных и столичных газетах было помещено известие о том, что мусульманское население Крыма требует автономии Крыма. Временный Крымско-мусульманский комитет, стоящий ныне во главе всех мусульманских политическо-национальных духовных организаций, самым решительным образом опровергает это известие». Комитет при этом противополагал, однако, свою позицию общемусульманской. По словам председателя его Таврического Муфтия Гелебиева[12], общемусульманский комитет 21-го апреля «определил свою политическую физиономию и будет добиваться установления в России демократического республиканского строя на национальных федеративных началах. Идея же об автономии Крыма, как не имеющая под собой никакой почвы, комитетом совершенно не обсуждалась». Выступление «Бреслау» дало «почву» автономистическим стремлениям Крыма, что и сказалось прежде всего в изменившемся настроении крымских мусульман по отношению к России. Впрочем, обнаружилась эта перемена, уже тогда происшедшая, значительно позднее.
Особенно сильно развернулось в описываемой промежуток времени сепаратистское движение Украины. В намерение наших врагов давно, еще до русской революции, входило раздуть украинский сепаратизм, чтобы в худшем случае создать русской армии новые затруднения в тылу, а в лучшем, подготовить себе союзников, если удастся перенести театр военных операций на русский юг и даже создать возможность отделения Украины от России, в случае удачного исхода этих операций[13]. Для этих целей работал [123] созданный еще при царском режиме, в самом начале войны, «союз вiзволенiя Украины», во главе которого стояли Скоропись-Йолтуховский[14] и Меленевский[15], а членами которого состояли Андрей Жук[16] и Владимир Дорошенко. В ответ на печатные обвинения русского генерального штаба, Скоропись-Йолтуховский напечатал в Стокгольме брошюру: «Что же такое Совет освобождения Украины», в которой заявляет, что идея союза «народилась в некоторых эмигрантских кругах за границей задолго до возникновения войны». Скоропись-Йолтуховский признает в этой брошюре, что «союз занял враждебное отношение к России, возлагая свои надежды на военный разгром царской России армиями центральных государств». Он признает и то, что союз «провозгласил, кроме того, желательность занятия Украины войсками враждебных России держав», с целью «достижения национальной независимости путем первоначальной оккупации центральными государствами». Наконец, автор брошюры вполне признает и то, что «союз освобождения Украины» не только собирал на ведение своей работы мозольные трудовые гроши среди разоренного украинского населения Галиции и Буковины, а также оккупированных областей и среди наших пленных, как отчасти и в Америке, но он принимал также всякую материальную поддержку от друзей украинского народа, принадлежащих по национальности к врагам России[17].
Более подробные сведения о «союзе» получаем из интересного показания близко стоявшего к «союзу» г. Влад. Степанковского[18], одного из самых видных деятелей украинской эмиграции. Показание это дано русским военным властям в августе 1917 г., при возвращении Степанковского в Россию. «Идея организации союза, - рассказывает Степанковский, - принадлежит Австрии; он был создан еще в первых числах августа 1914 г. Тогда он еще не имел своей задачей пропаганды среди наших военнопленных, а имел в виду следовать в оккупированные австрийскими войсками части Украины вместе с галицкими организациями и повести там работу по слиянию с русской Украиной. В этот союз вошли названные выше лица, Димитрий Донцов[19] и Николай Залезняк. В то же время я тоже проживал во Львове, но отказался войти в союз, так как ясно видно было, что австрийское правительство желает воспользоваться союзом в своих целях, чему имелись доказательства. Кроме того, Скоропись-Йолтуховский, Жук и Меленевский в качественном отношении были уже известны с самой отрицательной стороны, в особенности же последний. Дорошенко попал в союз, как я думаю, по наивности, но раз попав туда, не сумел выбраться. Донцов и Залезняк вскоре вышли из союза, когда была установлена связь Жука и Меленевского с австрийским [124] правительством. Донцов действительно германофил, но это дело его убеждений; однако, он человек честный. Что касается Залезняка, то он был австрофилом, но затем, со времени революции, искренно изменил свои взгляды и стоит на русской ориенции... Надежды Австрии на оккупацию русской Украины не оправдались, русские войска наступали в Галиции. Тогда весь союз выехал в Вену... Здесь произошел большой перелом в настроении. Всем стало очевидно, что австрийские мечтания о создании Украины под австрийским владычеством остались мыльным пузырем. Донцов и Залезняк вышли из союза, а другие порвали связь с галицкими организациями и еще теснее связались с австрийским правительством. С этого времени украинское движение перестало интересовать Австрию, так как вся Галиция оказалась занята Россией (это признают и авторы стокгольмской брошюры). Тогда союзом воспользовались, как орудием для боевых предприятий, ничего общего с Украиной не имеющих. Йолтуховский, Меленевский, Жук и Дорошенко занялись шпионажем и разными поручениями австрийского правительства, как, например, посылкой агентов в Россию, Румынию, Болгарию и Турцию (брошюра, конечно, ставит в связь все эти «миссии» с пропагандой украинского освобождения). Тем временем возникла мысль о выделении из общей массы пленных-украинцев. Я точно сказать не могу, явилось ли это мыслью галицийских украинцев или правительства (Меленевский и Скоропись несколько уклончиво утверждают, что «инициатива культурной помощи нашим военнопленным принадлежала исключительно союзу... и добиться согласия властей на широкую организацию этой помощи... стоило многих усилий»). Украинцев стали выделять в отдельный лагерь Фрейштадт, в Австрии и дело пропаганды было передано союзу. Это совпало с тем временем, когда Германия накладывала свою руку на все австрийские предприятия. Немцы взяли союз в свои руки и он продолжал функционировать еще некоторое время в Австрии уже под руководством немцев. Сначала австрийцы не знали, что союз работает с немцами. Когда австрийское правительство убедилось в этом, то еще более охладело к деятелям союза и последний постепенно перенес свою деятельность в Берлин и вступил на полное иждивение Германии. Германия, по примеру Австрии, решила выделить украинцев в особые лагери и пустила туда союз для пропаганды идеи полного отделения Украины от России, как «самостоятельного государства, входящего в систему центральных держав». Посещение Берлина в начале июля 1917 г. и беседы с политическими деятелями и публицистами убедили Степанковского в том, что, собственно, по этому вопросу существуют в Германии три группы. Одна, во главе с знатоком России, проф. Hotsch'm[20] (автором еженедельных обзоров в Kreuzzeitung), считает, что украинское движение есть «семейное дело России» и [125] раздувать его вредно для Германии. Другая, близкая к министерству иностранных дел, полагает достаточным для настоящего момента достижение Украиной автономии. И, наконец, третья группа, «представленная генеральным штабом», «стремится к созданию самостоятельной Украины под немецким контролем». Эта группа пользуется содействием «союза вiзволенiя Украины» для агитации в печати против более умеренного разрешения украинского вопроса.
Что касается пропаганды среди военнопленных украинцев, она началась еще весной 1915 года, когда все пленные «малороссы», соглашавшиеся признать себя «украинцами», были сосредоточены в лагере Раштадт. В этом лагере велись систематические лекции; одним из лекторов являлся австрийский профессор Безпалко, рисовавший перед слушателями картину вольного казачества и призывавший к свержению ненавистного ига Московии. В начале 1916 г. из подготовленных таким образом военнопленных был сформирован «1-й сечевой Тараса Шевченко полк»[21], одетый в «национальные» «жупаны». К началу 1917 г. этот полк состоял из 8 сотен, примерно по 200 человек в каждой. Вообще же все украинцы Раштадтского лагеря были к этому времени расписаны на четыре категории, соответственно успеху пропаганды: 1) «сiчевики» - до 1500 человек, наиболее распропагандированные; 2) «курсисты» - до 3000 человек, сочувствовавших пропаганде, но еще недостаточно подготовленных; 3) «преклонники» - большинство пленных, сохранявшее нейтралитет по отношению к пропаганде и, наконец, 4) «противники» - до 6000 человек, решительно боровшиеся с пропагандой и за это назначавшиеся на самые тяжелые работы, подвергавшиеся суровому режиму и жестоким наказаниям.
В конце декабря 1916 г. партия из 24 пленных, во главе с германским капитаном Козак[22], была отправлена на Волынь, с целью пропаганды. Из обнародованного нашей разведкой дела прап. Ермоленко[23] видно, что переброской агентов занималась «украинская секция» германской разведки, имевшая везде на местах вполне организованную сеть посредников и сотрудников.
С началом революции все эти приготовления получили, естественно, новое и особенно важное значение. Ближайшей целью пропаганды стало, как это констатировано в случае с Ермоленко, «скорейшее заключение мира» с Германией. Но рядом с этим новый смысл получила и поддержка сепаратистского движения. Для того и другого Германия стала выпускать, под видом обмениваемых инвалидов, совершенно здоровых украинских солдат. Перебрались поближе к России, в Стокгольм, и вожди «союза вiзволенiя Украины», Йолтуховский и Меленевский. Оба они обратились к Временному Правительству с ходатайством разрешить им вернуться на Украину, извещая при этом правительство, что с момента возникновения революции в России и падения царизма [126] союз освобождения Украины решил прекратить свою самостоятельную деятельность заграницей, признавая, что единственно правомочна теперь говорить от имени украинского народа как на Украине, так и вне ее, - Центральная Украинская Рада (цитированная брошюра).
Едва ли, однако, это заявление было вполне искренне. Цель переселения обоих деятелей на Украину, конечно, заключалась в перенесении сюда деятельности «союза». По крайней мере, Степанковский в разговоре с фон Бергеном, чиновником германского министерства иностранных дел, выяснил (начало июля 1917 г.), что уже существует какая-то «тайная организация в Полтаве», соперничающая во влиянии с Центральной Радой[24]. «В Стокгольме я узнал», продолжает Степанковский, «что существует новая организация» имеющая непосредственное отношение к «союзу вiзволенiя» и что она называется «Возрожденiе» («Видродження»). Сведения ограничились тем, что эта организация проявляется во Львове, где ведет издательскую деятельность. Еще раньше, в Швейцарии, я получил сведения об Йолтуховском, что он организует на Украине свою группу под упомянутым названием. Основываясь на этих сведениях», заключает Степанковский, «я прихожу к убеждению, что Йолтуховский, с ведома германского штаба, организует в своих целях группу в Полтаве или где-либо в другом месте... Еще до войны Меленевский был знаком хорошо с Парвусом[25], с открытием же военных действий и с отходом австрийских войск из Галиции работал с ним в Турции по приисканию агентов для центральных держав, занимаясь и другими темными делами. Теперь, конечно, связь Меленевского с Парвусом, а затем и с Ганецким-Фюрстенбергом[26] должна продолжаться; так как Ганецкий находится в Стокгольме, то нужно думать, что все они работают вместе».
В России, правда, все эти явно германские усилия встретили вначале отпор и местное украинское движение формально от них отгородилось. Первоначальные задачи местного движения, по формулировке наскоро сложившегося петроградского украинского комитета, были весьма умерены и не шли дальше требований, удовлетворяющих реальной потребности культурного самоопределения. Временное Правительство первого состава охотно пошло навстречу этим стремлениям, назначив попечителем Киевского округа известного украинского деятеля Н. П. Василенко[27]. Но из Киева шли более широкие требования, исходившие из готового плана национально-территориального обособления Украины в самых широких пределах. Вдохновителем этих стремлений являлся [127] «батько» М. С. Грушевский[28], приобретший опытность в национальной борьбе на почве австро-славянской в Галиции и теперь применивший к борьбе с петроградским «централизмом» те непрямые и гибкие приемы, которые были испытаны в борьбе с Веной.
По сообщению самого М. С. Грушевского, в новом издании его «Истории Украины»[29], еще за год до войны образовался союз автономистов-федералистов[30], в котором «руководящую роль играли украинские представители». Кроме того, еще раньше существовала группа «товариство украинских поступовцев»[31] (Т.У.П.), которая с 1912 г. вела сношения с прогрессивными русскими партиями, с думскими фракциями трудовиков и партией народной свободы. После революции, по словам того же Грушевского, «украинские поступовцы», «выйдя из стадии своего тайного существования, взяли на себя в первых числах марта инициативу создания национального органа в Киеве. По соглашению с разными киевскими группами и кружками, такой орган и образовался, под названием Украинской Центральной Рады, из представителей партийных групп, кооперативов, рабочих, военных, культурных и профессиональных организаций, для организации украинского гражданства независимо от партийных и групповых разногласий, с целью достижения широкой национальной и территориальной автономии в российской федеративной республике».
«Первые известия об основании в Киеве Центральной Рады», говорит далее Грушевский, «дали сильный толчок организации провинциальных групп, которые заявляли Центральной Раде, что признают ее своим высшим органом, временным украинским национальным правительством («тимчасовим украiнским нацiональнiм урядом»), и просят принять их представителей и дать указания относительно местной работы. Чтобы выяснить размеры массового украинского самосознания, Центральная Рада назначила на 19 марта манифестацию и показала открыто, что украинство вовсе не является принадлежностью какого-либо интеллигентского кружка, а действительно широко проникло в массы. На митинге во время этой манифестации приняты были принципиальные постановления: что автономный строй должен быть введен на Украине немедленно и затем представлен на утверждение российского Учредительного Собрания; Временное Российское Правительство должно незамедлительно издать декларацию с признанием необходимости широкой автономии Украины, чтобы связать интересы украинского народа с интересами нового строя».
«За этой манифестацией последовали съезды: ряд их открылся на Благовещение (25 марта) съездом «Т.У.П.», который принял название союза автономистов-федералистов. Потом, на Великдень, открылся съезд учительский, а 68 квитня (апреля) - украинский [128] национальный съезд, созванный Центральной Радой для производства новых выборов, которые дали бы ей характер правильного представительства всего организованного украинского народа и подтвердили бы его политическую платформу. Двери съезда были широко открыты и дана возможность принять в нем участие всяким объединениям, организациям и учреждениям, которые признают себя за украинские... Собралось около 900 представителей с полномочными мандатами, очень много крестьян и солдат... Новая Центральная Рада составилась из представителей от территорий (губерний), от организаций военных, крестьянских и рабочих, от партий и обществ культурных и профессиональных. Платформа этой организации сначала была чисто политической: национально-территориальная автономия Украины в федеративной российской республике. Намеренно были устранены другие пункты, которые могли бы вызвать разногласие между представителями партий и групп. Но, месяц спустя, Центральная Рада признала невозможным исключить из своей программы вопросы экономической политики, имея в виду планы экономической централизации, выставленные российским Временным Правительством. Решено было принять в программу защиту экономических интересов края и его трудящегося народа. Пополнение Рады представительством рабочих масс, произведенное в начале червня (мая), придало ей, в конце концов, яркую социалистическую физиономию, сделало ее органом трудящейся демократии и сверх требований политических поставило на твердую ногу требования экономически-социалистические».
Несомненно, в этой эволюции Рады, очерченной здесь одним из влиятельнейших ее руководителей, первоначальная инициативная группа, организовавшая первые национальные демонстрации, была оттеснена на второй план. Роль самого М. С. Грушевского из влиятельной мало-помалу превратилась просто в почетную. Рада сделалась сама ареной борьбы за влияние крайних течений. Сепаратисты «союза возрождения» получили при этом возможность оказывать все более значительное воздействие на настроение и направление работ Рады.
Полная победа этого крайнего влияния была, однако же, в описываемое здесь время, еще в будущем. В настоящем Рада выступила, прежде всего, с требованиями политическими и притом выраженными в сравнительно умеренной и сдержанной форме. В мае Временное Правительство получило от Рады пожелания, чтобы 1) был издан особый правительственный акт с принципиальным признанием автономии Украины, 2) немедленно были выделены в особую административную единицу 12 губерний с украинским населением и переданы в управление краевого совета, 3) чтобы при Временном Правительстве был установлен особый комиссар по делам Украины и 4) чтобы было учреждено особое украинское войско. Требования эти, вызывавшие серьезные возражения в правительстве первого состава, встретили вначале серьезные [129] возражения и в среде коалиционного правительства. Принципиальное признание автономии Украины являлось несомненным предрешением воли Учредительного Собрания, ибо определяло одну из основных черт будущего строя России: несомненно, что вслед за признанием автономии Украины потребовали бы такого же признания и другие народности. Затем Центральная Рада, не вышедшая из всенародного избрания и представлявшая только одно из течений украинства, не являлась достаточно компетентным органом для выражения воли всего украинского народа и не представляла вовсе неукраинских элементов. С этой точки зрения выделение 12-ти губерний в состав территории будущей Украины являлось предрешением воли местного населения, украинского и не украинского. Создание комиссара Украины при Временном Правительстве предрешало тип автономии, который должна была получить Украина, а, следовательно, быть может, и остальные территории России. Таким предрешением было и выделение данной территории по национальному, а не по территориальному признаку. Наконец, хотя уже А. И. Гучков разрешил в частном случае формирование украинских войск, но и он и А. Ф. Керенский не считали, что этот частный случай предрешает создание национальных армий вообще, ибо и это было бы приближением формы автономии к форме государственной независимости. По всем этим соображениям, после доклада товарища министра внутренних дел Д. М. Щепкина[32], председательствовавшего по данному вопросу в особом совещании, Временному Правительству в первых числах июня было поставлено признать национальные особенности и своеобразные условия жизни Украины, вызывающие необходимость ее особого устройства и издать соответствующее мотивированное постановление, но не вводить в него ничего, что могло бы предрешить волю Учредительного Собрания и местного населения. Соответственно этой линии поведения, намеченной правительством, А. Ф. Керенский телеграфно запретил всеукраинский войсковой съезд, который Центральная Рада созвала на 4 июня. Рада не только не подчинилась этим решениям правительства, но сделала их исходной точкой новой агитации. После двухдневного обсуждения ответа правительства украинской делегации, ездившей в Петроград, Рада накануне открытия съезда, вечером 3 июня, вынесла постановление, которым объявлялось, что Временное Правительство сознательно пошло против интересов трудового народа Украины и против принципа самоопределения национальностей. В силу этого Рада признавала необходимым: 1) обратиться ко всему украинскому народу с призывом - организоваться и приступить к немедленному заложению фундамента автономного строя на Украине, 2) немедленно составить обращение к украинскому народу с объяснением, в чем заключается сущность требований украинской демократии и задачи автономного строя и 3) заявить, что использовав все способы войти в сношение с правительством, Рада примет все меры против анархии и уничтожения [130] завоеваний революции, имея в виду, что украинское движение имеет стихийный характер. 4 июня открылся в Киеве войсковой съезд в составе более 1000 делегатов. Следуя своей обычной тактике, А. Ф. Керенский легализировал его post factum, прислав телеграмму, что не встречает препятствий к существованию и к дальнейшей деятельности украинского войскового комитета. Съезд встретил смехом чтение этой телеграммы. Руководители съезда, однако, считали необходимым подчеркнуть, что они не стремятся к «самостийности». Кандидаты в президиум от самостийников были забаллотированы; выбраны лишь сторонники федеративной автономии. Большое раздражение съезда вызвало опубликование приказа генерала Оберучева[33], что самостийники решили занять государственный банк и губернское казначейство (слухи ходили также о занятии почты, телеграфа и телефона). Съезд еще раз резко отгородился от «самостийников» и поместил в газетах печатное опровержение упомянутых слухов о «секретной резолюции» группы «самостийников». В ближайшие дни съезд признал украинский войсковой комитет высшей инстанцией в сношениях украинских войсковых частей и организаций с русской военной властью. По отношению к правительству съезд принял резолюцию, что он вообще не будет больше обращаться к центральной власти с какими-либо просьбами, Центральная Рада сама будет проводить в жизнь автономию Украины; не украинская демократия, живущая на территории Украины и не желающая сознательно или бессознательно понять истинных требований украинцев, приглашалась к сотрудничеству с украинской демократией.
Постановления съезда на первых же порах создали среди местных противников украинского сепаратизма энергичное противодействие, особенно сказавшееся в тех из 12 губерний, где не украинское население было особенно сильно. Но эти постановления вызвали также и энергичную поддержку со стороны сторонников автономии. Киевский губернский исполнительный комитет обратился к кн. Львову с заявлением, что ввиду возбуждения, вызванного отрицательной позицией правительства, дальнейшее игнорирование украинского вопроса недопустимо; необходим немедленный созыв в Киеве особого совещания национальных партий и организаций с представителями правительства. Совещание это должно разработать к Учредительному Собранию основы автономии Украины.
Украинская Рада не хотела ждать результатов подобных совещаний и спешила создать «совершившиеся факты». Опираясь на решение войскового съезда, она собрала 10 июня делегатов съезда на Софийскую площадь и в торжественной обстановке, перед памятником Богдана Хмельницкого, огласила составленный ею «Универсал», долженствовавший явиться первым шагом к самочинному осуществлению автономии. Содержание «Универсала» чрезвычайно характерно для всей политики М. С. Грушевского. С [131] одной стороны, он ничем не порывает формальной связи с центральным правительством, с другой стороны, фактически, он вступает с правительством в открытую борьбу, пытаясь на терпимости и на пассивности центральной власти построить расширенный и углубленный фундамент для украинского движения, ограниченный и интеллигентский характер которого невольно обрисовывается в самом «Универсале». Украинский народ «не отделяется от всей России, не разрывает с российским государством». «Те законы, которыми будет устанавливаться порядок на протяжении всего российского государства, должны создаваться всероссийским парламентом». Законы для Украины также «должно будет утвердить своим законом всероссийское Учредительное Собрание». Но в то же время «Универсал» заявляет, что, по существу, «весь строй» этих законов будет «создан представителями всех народов земли украинской», после того, как будет закончена «подготовительная организационная работа». Работа эта, долженствующая совершиться явочным порядком, состоит в том, чтобы «каждое село, каждая волость и каждая управа, уездная или земская, которая отстаивает интересы украинского народа», вступила «в самые тесные сношения с Центральной Радой». А «там, где по каким-либо причинам административная власть осталась в руках, враждебных украинству», «Универсал» «предписывает нашим гражданам начать широкую могучую организацию и осведомление населения и тогда переизбрать администрацию в городах и тех местах, где украинское население живет вместе с другими национальностями». Рядом с явочной администрацией будущего края Рада хочет создать и явочные финансы. «До сих пор украинский народ все свои средства отдавал в российскую центральную казну, но сам не имел, да не имеет и теперь от нее того, что должен был бы иметь за это. Поэтому мы, Украинская Рада, предписываем всем организованным гражданам сел и городов и всем украинским общественным управам установить с 1 сего июля обложение населения податью на народное дело». Если тон предписания, название нового обложения «податью» и противоположение его прежним налогам, вносившимся в российскую центральную казну, придавал распоряжению «Универсала» характер настоящего правительственного распоряжения, то обращение к одним только «организованным» украинцам и обозначение цели новой «подати» - «на народное дело» - превращали подать в национальный сбор с сочленов частного общества и открывали Раде лазейку на случай обвинения ее в выступлении на путь открытой политической борьбы против центральной власти в самых ее основных функциях управления и обложения. Проф. Грушевский и пользовался этой двусмысленностью в своих объяснениях с представителями киевских общественных организаций, которые решительно возражали против сепаратизма Украины и против предрешения воли Учредительного Собрания. Во время политической прогулки украинцев по Днепру с этими представителями [132] 20 июня М. С. Грушевский подчеркивал, что Рада никогда и не помышляла о захвате административных прав, что это исключительно «национальная организация». Эти заявления вызвали реплику Балабанова, представителя с.-д. меньшевиков. «Когда слушаешь здесь ваши речи», говорил Балабанов, «получается одно, а когда от бесед дело переходит к жизни, получается другое. Проф. Грушевский и Винниченко[34] признают за Радой лишь моральный авторитет. Но часть населения считает Раду правительственной властью на Украине, причем противопоставляет Раду другой власти. То, что говорят нам представители Рады, пусть они скажут населению». После этого Винниченко произнес речь, в которой, с одной стороны, заявлял, что украинцы «добиваются не власти, а организации народных масс», а с другой, при сильном движении и возгласах «ого» своей аудитории, сообщил: «быть может, мы издадим декрет, в котором укажем населению, что всякое постановление центрального правительства, прежде чем оно будет осуществлено, должно быть рассмотрено Центральной Радой». («Русское Слово» 23-го июня). Эти разговоры на пароходе лучше всего характеризуют шаткость первоначальной позиции Рады и уклончивую тактику ее вождей.
Чтобы мотивировать свой шаг, Рада в противоречивых выражениях, пытавшихся извратить факты, излагала в «Универсале» историю своих переговоров с правительством. «Временное Российское Правительство отвергло наши требования, оттолкнуло протянутую руку украинского народа.., оно уклонилось от ответа, отослав нас до будущего Учредительного Собрания... Не пожелало вместе с нами творить новый порядок...». Несколько искреннее была Рада, когда мотивировала свое выступление тем, что «мы не можем бросить наш край на произвол анархии и разорения», ибо «правительство не в силах создать для нас правопорядок». Другой искренний мотив касался судьбы аграрного вопроса: «никто лучше наших селян не может знать, как хозяйничать на своей земле; потому-то мы хотим, чтобы после того, как во всей России отобраны будут помещичьи, казенные, царские, монастырские и иные земли в собственность народов, после того, как об этом будет издан закон всероссийским Учредительным Собранием - право и порядок в наших украинских землях, право распоряжения ими принадлежало бы только нам самим».
Этот страх и опасение подвергнуться в прогрессировавшем всероссийском распаде общей судьбе и пережить ужасы всероссийских социалистических экспериментов, несомненно, представлял здоровое и живое начало самосохранения в искусственно раздутом националистическом движении на Украине. В этих, а не в идеалистически-сепаратистских мотивах украинского движения заключался залог его будущего успеха.
Что могло противопоставить этому успеху центральное правительство? Только ту «тактику твердой власти» - и на почве этой тактики устранение реальных мотивов украинского обособления, [133] которую советовала партии народной свободы. Правительство и тут вместо того, чтобы реагировать быстро и решительно, пока движение оставалось чисто идейным и наносным, пошло путем колебаний и словесных увещаний. 16-го июня оно выпустило воззвание к «Гражданам Украины», в котором убеждало украинцев, в интересах «всей освобожденной России», в интересах защиты завоеваний революции от внешних и внутренних врагов, доверить свои национальные интересы «народам», которые «сумеют через своих представителей в Учредительном Собрании выковать те формы государственного и хозяйственного устройства, которые полностью ответили бы их национальным стремлениям». Со своей стороны, Временное Правительство «вменяло себе в обязанность придти к соглашению с общественно-демократическими организациями Украины» относительно переходных мер для обеспечения «прав украинского народа в местном управлении, самоуправлении и суде». Воззвание упрашивало украинцев «в нетерпеливом стремлении теперь же закрепить формы государственного устройства Украины, не наносить смертельного удара всему государству и самим себе».
Конечно, воззвание прозвучало бессильно и отклика со стороны киевских искушенных политиков не встретило. В своем «нетерпеливом стремлении закрепить» свои пока еще психологические завоевания, они спешно возбуждали в намеченных губерниях вопрос о формальном присоединении к «Универсалу» Рады, о посылке в Раду местных делегатов, о пополнении Рады неукраинскими элементами, наконец, о создании украинского министерства, «генерального секретариата» Рады. В самый день опубликования правительственного воззвания этот секретариат уже был намечен в составе председателя и генерального секретаря внутренних дел - писателя Винниченко, генерального секретаря финансов - Туган-Барановского[35], иностранных дел (или «междунациональных») - Ефремова[36], продовольственных Стасюка[37], земледелия - Мартоса[38], военного - Петлюры[39], юстиции - Садовского[40]. За несколько дней до этого Винниченко в политической беседе с представителем демократических организаций подчеркнул снова, что действия вождей вынуждены необходимостью считаться со стихийным движением народных масс и направить его в нормальное русло. «Самостийное движение», выставляющее лозунг «открытие фронта врагу, настолько выросло за полтора месяца, что с ним приходится вести серьезную борьбу, а для этого необходимо не порывать связи с организованной массой, которая оставшись без руководства может натворить много нежелательного». До соглашения с центральным правительством, по заявлению Винниченко, Рада не издаст никакого акта; но правительство должно считаться с желанием народа. Однако уже 27 июня тот же Винниченко, в роли председателя генерального секретариата, огласил в заседании Центральной Рады обширную декларацию секретариата. В декларации заявлялось, что хотя власть Рады родилась [134] и выросла из одного доверия народа, но в настоящее время «наступил момент, когда стерлись границы двух властей: нравственной и публично-правовой. Размеры сил нашей моральной власти настолько разрослись, что они сами собой, под натиском логического хода событий, без боли и беспорядков, претворяются в настоящее народоправство». К Петрограду «украинская демократия не питает враждебности, но проявляет полное безразличие, ибо... имеет собственную власть». Для ускорения процесса пересоздания моральной власти в общественно-правовую и создан генеральный секретариат, в качестве исполнительного органа Центральной Рады (вожди движения подчеркивали, с обычной уклончивостью, что это не есть еще «министерство»). Так как Рада теперь «не может уже ограничиться одними национально-политическими требованиями», а расширяя свою платформу, «должна стать национальным сеймом», то и ее исполнительный орган «должен охватывать все нужды украинского народа». Далее декларация подробно перечисляла задачи каждого «секретаря», в особенности, по внутренним, финансовым, юридическим, междунациональным, просветительным, земельным, продовольственным делам и функции «генерального секретаря», ведающего канцелярией и служащего связью между остальными. В заключение декларация заявляла, что секретариат будет «бороться неуклонно» против всех «дезорганизующих сил», будь-то «темные силы контрреволюции, анархические элементы украинства или ошибки и враждебность Временного центрального Правительства».
Как реагировало это правительство на новый «совершившийся факт»? Мы видели, что уже в своем воззвании Временное Правительство стало на точку зрения возможных переговоров с украинскими организациями. В 20-х числах июня оно уже намечало посылку правительственной делегации на Украину, сперва в целях информации, а потом и с прямой задачей - достижения соглашения, которого требовали украинцы. Мы увидим, что осуществление этой точки зрения сделалось поводом к министерскому кризису, который совпал с общим кризисом первой коалиции.
В это же время, 27-го июня, Центральная Украинская Рада вынесла постановление, которое как бы суммирует всю работу по созданию национальных сепаратизмов внутри России. Рада постановила созвать в Киеве не позже июля съезд всех национальностей России, добивающихся автономии и федерации. Предполагалось, что на этом съезде примут участие финляндцы, поляки, эстонцы, латыши, литовцы, белорусы, грузины, евреи, татары, армяне, калмыки, башкиры, сарты, горные народы, турки, а также донцы, сибиряки и т.д. Каждой народности, независимо от размеров территории, количества населения, культурного развития, предполагалось дать 10 мест. В программу съезда внесены были следующие вопросы: будущее устройство федеративного государства, государственный язык отдельных федеративных частей, принципы размежевания автономных единиц, права национальных [135] меньшинств и организация союза городов. Попутно отметим, что в заседании мусульманского комитета 3-го июня обсуждался вопрос о создании в России «инородческого политического блока», причем решено было образовать комиссию из двух членов комитета и двух от комитета бурят и якутов «для выработки культурно-экономических и политических основ создания инородческого политического блока народностей монголо-тюркских племен России». 2-го июня литовский сейм, большинством народных прогрессистов и клерикалов против социалистических и прогрессивных партий, высказался за немедленное решение сеймом вопроса о будущем устройстве Литвы и принял незначительным большинство решение, что Литва должна быть независимой. В мае в Берлине открыто общество немецко-балтийской культуры; при открытии герцог Мекленбургский произнес речь о выгодах колонизации Литвы и прибалтийского края: «22% земель Курляндии принадлежит казне, треть помещичьих земель будет нам предоставлена добровольно для колонизации, треть крестьянских может быть приобретена за плату».[1] Стахович Михаил Александрович (1860 (1861) - 1923). Родился в дворянской семье. В 1896 - 1907 - орловский губернский предводитель дворянства, действительный статский советник. Юрист, видный земский деятель. С 1907 член Государственного совета. Депутат I и II Государственной думы, один из организаторов и член ЦК Союза 17 октября, затем один из основателей Партии мирного обновления.
[2] Токой Антии Оскари (1873 - 1963). Из финских крестьян. С 1891 жил в США, участвовал в профсоюзном движении. В 1900 вернулся в Финляндию. С 1905 участник рабочего движения, член Социал-демократической партии Финляндии (СДПФ). В 1907 - 1918 депутат парламента. В 1912 - 1918 председатель Центрального объединения профсоюзов Финляндии. В 1913 избран председателем парламента страны, в 1917 1-й заместитель председателя парламента. После подавления рабочей революции в Финляндии (январь - апрель 1918) осужден, эмигрировал в Советскую Россию. Затем в Великобритании и Канаде. В 1921 переехал в США. Во время советско-финляндской войны 1939 - 1940 занимался организацией помощи Финляндии. Был заместителем председателя организации «Помощь Финляндии». В 1944 помилован правительством Финляндии.
[3] Непенин Андриан Иванович (1871 - 1917). Вице-адмирал, в начале Первой мировой войны находился во главе службы связи Балтийского моря. С июля 1916 командующий Балтийским флотом. После начала Кронштадтского восстания 4 марта 1917 убит матросами в Гельсингфорсе.
[4] Максимов Андрей Семенович (1866 - 1951). Окончил Морской корпус. Участник русско-японской войны. С 1913 командир бригады крейсеров, а затем линкоров. Вице-адмирал (1914). В 1915 - 1917 начальник минной обороны Балтийского моря. После Февральской революции избран солдатами и матросами Гельсингфорса командующим Балтийским флотом. Временным правительством назначен на должность начальника Морского штаба при Ставке Верховного главнокомандующего, вскоре уволен в отставку. После Октябрьской революции перешел на сторону Советской власти. С марта 1918 инспектор советских военно-морских сил. С 1927 - в отставке.
[5] Рошаль Семен Григорьевич (1896 - 1917). Социал-демократ с 1914. В 1917 заместитель председателя Кронштадтского горкома РСДРП(б) и член Исполкома Совета. Участник Октябрьской революции в Петрограде. Пользовался популярностью в матросской среде. В ноябре 1917 назначен СНК комиссаром Румынского фронта. В декабре 1917 арестован и убит белогвардейцами в Яссах.
[6] Луначарский Анатолий Васильевич (1875 - 1933). Родился в дворянской семье. Гимназистом начал участвовать в социал-демократическом движении (1895). Окончив гимназию, в 1895 - 1896 изучал в Цюрихском университете философию и естествознание. С 1898 в России. Поступил вольнослушателем в Московский университет. В 1903 после II съезда РСДРП примкнул к большевикам. В 1904 уехал за границу. После Февральской революции вернулся в Россию. Делегат I Всероссийского съезда Советов РСД (июнь 1917). От фракции объединенных социал-демократов избран членом Президиума съезда. Избран в Петроградскую городскую думу, где возглавлял большевистскую и межрайонную фракции. После июльских событий 1917 арестован Временным правительством по обвинению в государственной измене и заключен в «Кресты». На VI съезде РСДРП(б) (июль - август) заочно избран одним из почетных председателей съезда; в составе «межрайонцев» принят в большевистскую партию; выдвинут съездом кандидатом в Учредительное собрание. В начале августа освобожден из тюрьмы. Введен в расширенную редколлегию газеты «Пролетарий» (одно из названий «Правды») как заведующий литературным отделом, а также в журнал «Просвещение». 16 - 19 октября 1917 г. по его инициативе в Петрограде была созвана I Конференция пролетарских культурно-просветительских обществ, положившая начало Пролеткульту. 25 октября 1917 избран членом Президиума II Всероссийского съезда Советов РСД. Далее на государственной и дипломатической работе.
[7] Парчевский Ф. Я. - комиссар Временного правительства, избранный Кронштадтским Советом РСД.
[8] Пепеляев Виктор Николаевич (1884 - 1920). По образованию учитель. Депутат IV Государственной думы от Томской губернии, примыкал к фракции кадетов. Назначен Временным правительством комиссаром в Кронштадт. Участвовал в корниловском выступлении. После Октябрьской революции - член московского отделения Национального центра, по поручению которого выехал в Сибирь. Член совета Верховного правителя, директор департамента милиции и государственной охраны, товарищ министра внутренних дел Омского правительства, председатель его Совета министров. Был передан чехами вместе с А. В. Колчаком эсеровскому Политическому центру, а затем большевистскому Ревкому. Расстрелян.
[9] Колчак Александр Васильевич (1874 - 1920). Родился в семье морского офицера-артиллериста. Окончил Морской кадетский корпус (1894). В 1895 - 1899 находился в дальних заграничных плаваниях. Во время русско-японской войны командовал эсминцем и батареей в Порт-Артуре. Участник полярных экспедиций 1900 - 1903 и 1908 - 1911 (гидролог). В 1906 - 1909 и 1911 - 1914 служил в Морском Генштабе. Участвовал в Первой мировой войне. Занимал должности начальника оперативного отдела Балтийского флота, командира минной дивизии и с июля 1916 - командующего Черноморским флотом. После Февральской революции отозван в Петроград и послан в командировку в Великобританию и США. В октябре 1918 прибыл в Омск и в ноябре вошел в состав Совета Министров, сформированного Директорией, как военный и морской министр. Произвел переворот и установил диктатуру. Принял титул «Верховного правителя российского государства» и звание верховного главнокомандующего (до января 1920). После разгрома белогвардейских войск арестован чехословацкими войсками и выдан эсеровскому Политическому центру, а затем передан большевистскому Ревкому. Расстрелян.
[10] Петров Н.П. (1865 - ?). Генерал-майор. Помощник командующего портом. Занимался спекуляцией казенным имуществом, за что матросы потребовали его ареста.
[11] Смирнов Михаил Иванович (1880 - 1937). Происходил из петербургских потомственных дворян. Окончил Морской кадетский корпус (1899), Минный офицерский класс (1904), Военно-морское отделение Николаевской морской академии (1914). В 1910 - 1916 служил на Балтике. В июле 1916 по предложению А.В.Колчака перевелся вместе с ним на Черное море. С апреля по июль 1917 - начальник штаба Черноморского флота, капитан 1 ранга. Покинул Черноморский флот вместе с А. В. Колчаком. Позднее - контр-адмирал (1918). В 1919 - управляющий Морского министерства Омского правительства и командующий Речной боевой флотилией. Эмигрировал.
[12] Гелебиев - Таврический Муфтий, председатель общемусульманского исполнительного комитета.
[13] Этот план совершенно определенно развивался в брошюрах Цегельского и Левицкого.
[14] Скоропись-Иолтуховский А. Ф. (1880 - ?). Украинский политический деятель. Член I Государственной думы. В период Первой мировой войны один из организаторов и руководителей «Союза освобождения Украины». Полномочный представитель «Союза» в Берлине. Работал среди украинских военнопленных в германских лагерях. Пользовался поддержкой германского генштаба.
[15] Меленевский М. И. (1879 - 1938), меньшевик, активный деятель Украинской социал-демократической организации «Спилка». В 1912 участвовал в Августовской конференции в Вене. В годы Первой мировой войны член «Союза освобождения Украины», автор брошюры «Что же такое Совет освобождения Украины». После Октябрьской революции на хозяйственной работе.
[16] Жук Андрей - член «Союза освобождения Украины». Был одним из руководителей стокгольмского бюро «Украинского клуба».
[17] Брошюра подписана «членами президиума союза освобождения Украины М. Меленевским и А. Скоропись-Йолтуховским» и датирована 25 октября н. ст. 1917 г. в Стокгольме.
[18] Степанковский Владимир - примыкал к «Союзу освобождения Украины», входил в швейцарское бюро «Украинского клуба». Секретарь председателя Украинского бюро графа М. Тышкевича. Задержан в Петрограде. Дал информацию о связях украинских националистов с Германией.
[19] Донцов Дмитрий Иванович (1883 - 1973). Социал-демократ. В 1908 - эмигрировал. Перешел на позиции украинского национализма. В 1914 стал первым главой «Союза освобождения Украины». Во время Первой мировой войны руководил украинским бюро прессы в Берлине (1914 - 1916). В период правления гетмана Скоропадского был руководителем Украинского телеграфного агентства. С 1921 жил в Львове. Издавал украинские журналы, печатался в немецкой, швейцарской и польской прессе. В 1939 эмигрировал в Румынию. В 1947 переселился в Канаду.
[20] Хётч О. - германский профессор, специалист по истории России.
[21] 1-й сечевой Тараса Шевченко полк (курень сечевиков Тараса Шевченко) - был образован в одном из немецких лагерей из военнопленных, поддавшихся украинофильской пропаганде. Во главе стоял русский прапорщик Шаповал. Впоследствии действовал на территории Украины.
[22] Козак - немецкий капитан, возглавлявший группу пленных украинцев, отправленную на Волынь с целью националистической пропаганды.
[23] Ермоленко Д. С. (1874 - ?), прапорщик, служил в военной контрразведке. В 1900 служил во Владивостокской полиции. Во время русско-японской войны служил в контрразведке, затем вышел в отставку. В 1914 вновь поступил на военную службу. Находясь в плену, продолжал вести слежку в лагерях для военнопленных. В апреле 1917 вновь появился на русском фронте и объявил, что был переброшен немецким Генеральным штабом для ведения пораженческой агитации, и что денежное содержание будет получать от А. Ф. Скоропись-Иолтуховского. Впоследствии этот материал был использован Г.А.Алексинским и В. С. Панкратовым для публикации в газете «Живое слово».
[24] «Мой собеседник (фон Берген) спросил меня», рассказывает Степанковский, «кто пользуется большим влиянием, Рада или же тайная организация в Полтаве... Я... ответил, что, по моему мнению, большим авторитетом пользуется Рада».
[25] Парвус (Гельфанд) Александр Львович (1869 - 1924). С 90-х годов XIX в. примыкал к левому крылу германской социал-демократии. Считался специалистом по мировой экономике и международной политике. С 1903 меньшевик. Участник революции 1905 - 1907, член исполкома Петербургского совета рабочих депутатов, затем был сослан в Туруханск. Бежал и эмигрировал в Германию. Развивал «теорию перманентной революции». С 1910 отошел от социализма. В годы Первой мировой войны - предприниматель, агент фирмы Круппа и одновременно агент правительства и Генерального штаба Германии.
[26] Ганецкий (Фюрстенберг) Яков Станиславович (1879 - 1937). С 1896 в революционном движении. В 1907 - 1911 - член ЦК РСДРП. Во время Первой мировой войны интернационалист. В 1917, находясь в Швеции, был посредником между В.И.Лениным и Русским бюро ЦК РСДРП(б), участвовал в организации возвращения В.И.Ленина и других большевиков-эмигрантов в Россию. Член Заграничного Бюро ЦК РСДРП(б), комиссар Народного банка, торгпред в Латвии. С 1923 работал в Наркомате внешней торговли. В 1930-1932 член Президиума ВСНХ РСФСР. Репрессирован. Реабилитирован посмертно.
[27] Василенко Николай Прокопович (1866 - 1935). Учился в Дерптском университете на медицинском, затем на историко-филологическом факультете (окончил в 1890). С 1888 - член марксистского кружка, в 1890 - 1892 входил в народовольческий кружок. В 1904 вошел в киевскую группу «Союза освобождения». В период Первой мировой войны участвовал в работе «Союза городов», в марте 1916 один из основателей «Киевского общегородского комитета по удовлетворению нужд, связанных с войной». С 1916 член ЦК кадетской партии. После Февральской революции - попечитель Киевского учебного округа (март - август 1917), товарищ министра просвещения во Временном правительстве (август - октябрь 1917), участник Государственного совещания. В период Центральной Рады - член Генерального суда Украинской Народной Республики. При гетмане - министр просвещения, министр просвещения и искусства, и.о. министра иностранных дел, заместитель председателя Совета министров, и.о. председателя Совета министров, член Государственного Совета Украинской державы, президент Государственного Сената. С июля 1920 академик, (с июля 1921 по февраль 1922 - президент) УАН. В 1923 - 1924 привлекался по сфабрикованному процессу «Киевского областного центра действий».
[28] Грушевский Михаил Сергеевич (1886 - 1934). В 1886 - 1890 учился на историко-филологическом факультете Киевского университета. Защитил магистерскую диссертацию (1894). В декабре 1899 был одним из основателей «Украинской национально-демократической партии» в Галиции. Один из лидеров «Товарищества украинских прогрессистов» (ТУП). В начале 1917 поддерживал отношения с российскими радикалами, настаивая на создании единого фронта оппозиции, отстаивал «пораженческую позицию». После Февральской революции выехал на Украину. 25 - 26 марта председательствовал на съезде ТУП (переименован в «Союз украинских автономистов-федералистов» - СУАФ). 6 - 8 апреля руководил работой Украинского Национального конгресса. В 1917 - 1918 председатель Украинской Центральной Рады (УЦР). Возглавил Исполнительный комитет УЦР - Малую Раду. Выступал за национально-территориальную автономию Украины. В 1919 эмигрировал. В марте 1924 по разрешению Всеукраинского ЦИК вернулся в УССР, возглавил историческое отделение Украинской Академии наук.
[29] См.: «Iлюстрована Iсторiя Украiны». Сорок восьма тисяча Киiв 1918, стр. 536, 543 - 546.
[30] «Союз Украинских автономистов-федералистов» (СУАФ) - украинская национальная организация. Новое название «Товарищество украинских прогрессистов» (ТУП). Переименование было произведено на съезде ТУП, проходившем 25 - 26 марта 1917 в Киеве.
[31] «Товарищество украинских поступовцев» - «Товарищество украинских прогрессистов» (ТУП) - украинская национальная организация.
[32] Щепкин Дмитрий Митрофанович - товарищ министра внутренних дел Временного правительства с марта по июль 1917. Входил в постоянный Совет общественных деятелей, избранный Совещанием общественных деятелей (Москва, август 1917).
[33] Оберучев Константин Михайлович (1864 - 1929) - Генерал. Общественный деятель. Закончил Михайловскую артиллерийскую академию. С 1889 по 1906 на военной службе, в 1906 вышел в отставку, проживал в Киеве, занимался публицистикой и общественной деятельностью. Принимал участие в кооперативном движении, делегат II кооперативного съезда в Киеве. В 1913 за общественную деятельность выслан за границу. Проживал в Швейцарии, сотрудничая с различными общественными организациями. В январе 1917 вернулся в Россию. Был военным комиссаром киевского военного округа. В 1917 произведен в генералы и назначен Временным правительством командующим войсками Киевского военного округа. В сентябре 1917 делегирован на Международную конференцию по обмену военнопленными в Копенгаген. После Октябрьской революции 1917 отказался от предложения Советского правительства занять пост в военном ведомстве и остался в эмиграции. Проживал в США.
[34] Винниченко Владимир Кириллович (1880 - 1951). Родился в крестьянской семье. В 1900 поступил на юридический факультет Киевского университета и во время учебы вступил в Революционную украинскую партию (РУП), которая впоследствии стала называться Украинской социал-демократической рабочей партией (УСДРП). Занимался революционной пропагандой, в 1902 арестован и исключен из университета. В декабре 1905 принял участие в учредительном съезде Украинской социал-демократической рабочей партии. В 1907 - 1914 жил в эмиграции. С 1907 член ЦК УСДРП. Во время Первой мировой войны нелегально жил в России. После Февральской революции переехал в Киев и руководил работой Украинского национального конгресса (апрель 1917). Избран заместителем председателя украинской Центральной Рады (УЦР) и членом ее исполнительного комитета - Малой Рады. Был лидером УСДРП. Возглавлял делегацию, передавшую в конце мая 1917 Временному правительству требования УЦА о предоставлении Украине автономии в составе России. В июне возглавил первое украинское правительство - Генеральный секретариат, в котором также получил пост генерального секретаря внутренних дел. После отставки кабинета, в сентябре возглавил новый состав Генерального секретариата. В 1918 - 1919 входил в число руководителей Директории Украинской народной республики. Уйдя с этого поста, выехал за границу. В мае 1920, при согласии советского руководства, прибыл в Москву. Отказался от предложенного поста заместителя председателя Совнаркома Украины и наркома иностранных дел Украины. Уехал за границу.
[35] Туган-Барановский Михаил Иванович (1865 - 1919). Окончил физико-математический факультет Харьковского университета (1888), одновременно сдал экзамен за юридический факультет. В 1890 входил в марксистский кружок. Занимался научной деятельностью, с 1895 приват-доцент Петербургского университета по кафедре политэкономии. Сотрудничал в легальных марксистских изданиях. В 1898 защитил докторскую диссертацию. Член кадетской партии. Активно участвовал в кооперативном движении, в 1909 возглавил журнал «Вестник кооперации». Летом 1917 уехал на Украину. В конце 1917 - начале 1918 занимал пост министра финансов Центральной Рады. Председатель Центрального кооперативного украинского комитета и Украинского научного общества экономистов. Один из основателей Украинской Академии Наук, академик (1919). В январе 1919 выехал с делегацией украинской Директории в Париж, скончался в пути.
[36] Ефремов Сергей Александрович (1876 - 1939). Учился на юридическом факультете Киевского университета. В 1905 содействовал созданию «Селянской спiлки» («Крестьянского союза»), член Украинской демократической партии, затем Украинской демократическо-радикальной партии (УДРП), Товарищества украинских прогрессистов. Писал политические брошюры. В годы Первой мировой войны сотрудничал с украинскими эсерами. После Февральской революции с июня 1917 возглавил Союз украинских автономистов-федералистов, с апреля председатель Украинской партии социалистов-федералистов (УПСФ). В апреле избран заместителем председателя Центральной Рады, вошел в Малую Раду. В июне 1917 секретарь по межнациональным делам в правительстве Украины (в Генеральном секретариате). С января 1919 академик УАН. В 1922 - 1928 - вице-президент. Неоднократно репрессировался. Умер в тюрьме.
[37] Стасюк Николай Михайлович - член Учредительного собрания, министр продовольствия в правительстве Украины.
[38] Мартос - министр земледелия в правительстве Украины, один из лидеров украинского национального движения, входил в правое крыло Украинской социал-демократической рабочей партии.
[39] Петлюра Симон Васильевич (1879 - 1926). В 1914 мобилизован в армию, с 1915 - председатель Главной контрольной комиссии Всеукраинского земского союза по Западному фронту. В начале мая 1917 избран в состав Всеукраинского войскового комитета Центральной Рады в Киеве, был его председателем, позже секретарем (министром) Государственного секретариата Центральной Рады по военным делам. Председатель Киевского губернского земства и Всеукраинского союза земств. С начала 1918 член украинской Директории (правительства) и главный атаман войска Украинской народной республики. С февраля 1919 - председатель Директории. После разгрома войск Директории бежал в Польшу. С 1924 жил в Париже, где был убит.
[40] Садовский Андрей Дмитриевич (1880 - 1927). Член РСДРП с 1901. Участник революции 1905 - 1907. В 1914 призван в армию солдатом. После Февральской революции член Президиума и Исполкома Петросовета, заместитель председателя солдатской секции, председатель военного отдела, с июня член бюро большевистской фракции Совета. В дни Октябрьского вооруженного восстания член бюро Петроградского ВРК, заведовал вооружением, связью и транспортом. Делегат II съезда Советов, избран членом ВЦИК. После Октябрьской революции на советской и профсоюзной работе.