Содержание | Библиотека | Новая и Новейшая история Европы
Пресвитерианская церковь и диссентеры. - Квакеры. - Фокс. - Нейлор. - Пропаганда. - Церковная организация. - Вопрос о социальной и политической роли квакеров.
Религиозная история 50-х годов - это история смуты и разрухи, история колебаний между непримиримыми религиозными течениями. Религиозная политика республики робка, поэтому и старые и новые церковные учреждения стоят рядом. Церковный быт 50-х годов представляет собой картину полного хаоса.
В то время, когда формировалась республика, республиканцы связали себе руки некоторыми актами. Так, во время войны они обещали ввести лигу и ковенант. Когда установилась республика, победители не могли отказаться от своих обещаний. Новое церковное устройство оказалось половинчатым. С одной стороны, это пресвитерианская церковь; ее священники как будто ставятся правительством, и они материально опираются на верующих (принудительная церковная десятина). Но с другой стороны, в своей внутренней жизни церковь не встречает государственной поддержки и не в состоянии оказывать влияние на прихожан. Поэтому враждебные государственной церкви церковные организации успешно борются с ней.
Сама по себе государственная церковь не имела большой нравственной силы. Эта новая пресвитерианская церковь не выросла органически снизу, ее приходилось насаждать сверху. Население оказывало пассивное, но широкое сопротивление слабо навязываемым новым порядкам. Верующие отказывались от выборов в «старшие» (elders[i]). Это случалось даже в [489] Лондоне, хотя там пресвитерианские тенденции были сильнее, чем где-либо. Во многих приходах нет священников или старших, или и тех и других; многие старшие относятся безучастно к церковной жизни. Казенные священники в случае нежелания прихожан выбирайся в «старшие» отказываются совершать таинства. Индепендентские общины свободно развиваются наряду с полупринудительной казенной церковью.
Нет разрыва со стариной и в других церковных делах. Индепенденты недовольны принудительной церковной десятиной, но не решаются отменить ее. Государственная власть не вмешивается и в право патроната, существовавшее в Англии, т. е. право частных лиц представлять кандидата в священники своего прихода. И повседневная жизнь прихода, как видно из его делопроизводства, шла старыми путями. И все-таки в церковной жизни 50-х годов произошла значительная перемена. Хотя республиканцы и были бессильны порвать со стариной, тем не менее они ввели в церковную жизнь существенные поправки, а именно: значительно усилили элемент терпимости, позволивший развиться многим своеобразным религиозным учениям. Но это обилие религиозных учений еще более усиливало смуту и еще более затрудняло положение правительства.
Руководители новых государственных порядков отрицали терпимость. Они предоставляли верующим свободу внутреннего убеждения, но требовали от них соблюдения определенного внешнего культа. Сохраняли силу суровые законы о праздновании воскресного дня: если кто-нибудь путешествовал без крайней надобности в воскресенье, то платил штраф. Товары, выставленные на продажу в воскресенье, конфисковывались. Очень строго каралось и нарушение седьмой заповеди: за блуд полагалось двухмесячное тюремное заключение, за прелюбодеяние - даже смертная казнь, и только мягкость присяжных оставила английские суды незапятнанными кровью. Строги были и законы против атеизма и богохульных мнений; на первый раз полагалась тюрьма, а за повторный проступок - изгнание из страны под страхом смертной казни в случае возвращения. Но в религиозном быту все же постепенно водворяется терпимость. В одном из парламентских комитетов, носившем скромное название «Комитет для распространения Евангелия», поднимались коренные вопросы церковной жизни. В феврале 1652 г. он обсуждает проект из 18 статей, враждебный пресвитерианству и напоминающий теперешнее английское церковное устройство. Здесь проводилась [490] мысль, что должна быть государственная церковь, материально поддерживаемая правительством, с назначаемыми священниками, которых предварительно надо испытывать и за которыми надо наблюдать. Но наряду с казенной церковью допускается существование диссентерских организаций, которые не преследуются, если удовлетворяют минимуму требований. А именно: религиозные собрания диссентерских церквей должны происходить в определенном месте и с ведома властей; кроме того, учение новых церквей не должно содержать ничего противного основным истинам христианского учения. Кромвель говорил даже, что лучше допустить существование магометан, чем притеснять хоть одного истинного христианина. Иногда подавались и другие проекты, которые высказывались против всякой официальной церкви и готовы были допустить и нехристиан, например, евреев. После изгнания евреев из Англии в XIII в. их там не было; но в пятидесятых годах XVII в. они тайком поселяются в Лондоне, и уже слышатся жалобы на их ростовщичество. Но в одной правительственной записке 1652 г. есть рассуждение о том, что переселение богатых евреев в Англию будет полезно, так как они перенесут с собой и свои капиталы, и торговые связи.
Елизаветинские законы о преследовании за непосещение воскресной службы были отменены. От уплаты штрафа освобождались те, которые доказывали, что они посещали если не казенную, то хоть какую-либо иную церковь. Но самая главная перемена заключалась в том, что церковь была лишена принудительности, у нее был отнят тот меч, которым она карает грешников и неверных. Если священник, поступая в казенную пресвитерианскую церковь, на самом деле оказывался англиканином или индепендентом, то государственная церковь ничего не могла сделать с ним, так как в государственной власти она не встречала должной поддержки.
В 50-х годах наблюдается иногда раздел церквей между священниками разных исповеданий. Сначала в церкви служится официальная обедня, а затем индепендентская или англиканская; часто непресвитерианская паства за плату выговаривала себе определенные часы в казенной церкви. Иногда такие священники мирно уживаются, но иногда между ними и их приходами происходят столкновения. Англикане скорее могли примириться с индепендентами, чем с пресвитерианами. В борьбе трех церковных течений наблюдаются такие сцены: порой крайние партии - англикане и индепенденты - соединяются [491] вместе, чтобы выжить среднюю, центральную партию - пресвитериан.
Положение государственного клира в 50-х годах было незавидно, так как он в этой обстановке возбуждения подвергался всяким нападкам - и устным и письменным. Еще в 1649 г. вышел анабаптистский памфлет, предлагавший казенным священникам щекотливые вопросы. Всего более негодования было на десятину. Поэтому автор и спрашивает священника: «Чего ради вы пришли в приход: из-за любви ли к Христу или к десятине? Обратили вы хоть одну душу к Христу? А разве толпа людей может составить церковь? Что грешнее, не ходить на господню вечерню или ходить на нее неподготовленным? А крещение детей, что это - установление бога или мерзость антихриста?»
Особенно резкие нападки шли от квакеров и от их первоучителя Джорджа Фокса. В глазах квакеров религиозная свобода является необходимостью; они отрицали не только государственное принуждение, но и все обрядовые формальности. Всякая церковь казалась им ненужной, это лишь дом с колокольней. Фокс часто врывается в церковь и срывает богослужение; он обращается к «преступному наемнику» - священнику - и гонит его с кафедры. Фокс печатает плакаты, в которых особенно резко нападает на десятину. Так, он спрашивает, чего ради дано Священное писание, неужели для того, чтобы торговать им? Неужели, спрашивает Фокс, можно грабить дома тех людей, которые не желают чинить церковь и платить наемным чиновникам (т. е. священникам)? Один из сравнительно мягких людей, пресвитерианский священник Бакстер, жалуется, что квакеры часто на улице ходили за ним по пятам и кричали: «Наступает день господний, и ты погибнешь, как обманщик». Бакстер не остается в долгу, он сам несправедливо относится к сектантам и печатно осыпает их грубыми ругательствами. Вследствие таких отношений церкви в 50-х годах нередко бывали местом ожесточенных свалок, особенно, если в церковь врывались квакеры, которые стремились говорить сами во что бы то ни стало, обличали священников и устраивали им экзамены. В этих свалках часто участвуют женщины.
Это движение квакеров достигло наибольшей силы в 50-х годах.
В литературе не раз высказывалось мнение, что учение квакеров - это причудливая смесь политических, социальных [492] и религиозных движений, что в 50-х годах квакеры пережили свой буйный период, и только под влиянием репрессий они замкнулись исключительно is религиозной области, и их проповедь стала чисто религиозной проповедью непротивления. Но все же в этом движении с самого начала особенно глубоки именно религиозные элементы; они все проникнуты духом воинствующей религиозной пропаганды.
Квакеры верят в свое мессианство; в этом кроется переход к пантеизму, к признанию равенства бога и души. Противники квакеров даже обвиняли их за это в богохульстве. Квакерам приписывали утверждение, что был не один Христос, а много, и что каждый человек должен обожествиться, стать богочеловеком. Надо отметить, что отношение квакеров к Священному писанию было свободным. Правда, они выросли на Библии, проникнулись ее духом, говорили библейским языком. Своего рода богородица квакеров, женщина, ставшая потом женою Фокса, Маргарита Фелль, оставила нам рассказ о проповеди Фокса, после которой она обратилась в квакерство. В казенную пресвитерианскую церковь явился Фокс и стал говорить о Священном писании: «Что такое Священное писание, как не слова Христа, апостолов и пророков, слова людей, которым был дан свет от господа? Но что делать с Писанием без этого света? Вы открываете Библию и говорите: Христос говорит так, апостолы говорят эдак, но что говорите вы сами? Являешься ли ты сыном божьим?»
В 1653 г. мировые судьи и священники из Ланкашира доносят об успехах квакеров, об их экстатических судорогах, о дрожании с пеной у рта. Они уверяют, что Фокс называл себя равным богу, судией мира, Христом, жизнью и истиной. У некоторых квакеров понятие о богочеловечестве становится столь конкретным, что Джеймс Нейлор старается придать своей наружности сходство с ликом Христа. Нейлор даже делал вход в Бристоль, подражая входу господню в Иерусалим (1655 г.). В этом увидели богохульство, он был арестован, и его дело разбиралось в парламенте в 1656 г. Нейлор не отрицает того, что такая сцена происходила. Он бесстрашно говорит суду: «Я не Христос, я только тварь, не бог. Но богу угодно было сделать меня знаменем справедливого, который грядет за мною. Я получил приказание претерпеть все, что будет устроено в мою честь». Парламент был настроен очень нетерпимо и приговорил Нейлора к суровому наказанию. Но и такой человек, как председатель Государственного совета [493] Лоренс, старался провести различие между подлинным обожествлением и частичным приобщением к божественной сущности. Он сомневался в том, чтобы можно было обвинить Нейлора в богохульстве. Немудрено, что при такой запутанности понятий квакеров отождествляли с «бесноватыми» (ranters).
Нам трудно дойти до сути религиозных общин времени республики. О них мы узнаем из враждебных источников, да и сами эти общины часто меняли свой облик. Под кличку «ranters» подводили людей разного образа мыслей, иногда даже просто атеистов-рационалистов, а иногда людей совсем противоположного духа, порой прямо полубезумных, неуравновешенных. У нас есть известия о таких странных людях. Вот Тэни (Тапу), который звал себя новым иудейским первосвященником; его товарищ Робине говорил, что он - воскресший Мелхиседек и в свою очередь может воскрешать других людей. Тэни хотел собрать всех евреев и повести их на Масличную гору. Авторитетные представители квакеров всегда старались отделиться от «бесноватых». Квакеры даже приписывали себе ту заслугу, что они сократили религиозную смуту и что без них вся нация превратилась бы в «бесноватых». И все-таки даже индепенденты готовы видеть в квакерах отрицание христианства. Пугают их экстазы; в них хотят видеть колдунов. Сильное впечатление производила на посторонних людей религиозно-нравственная последовательность квакеров, которые слушались лишь голоса своей совести. Квакеры вели суровую жизнь, одевались в самые простые костюмы. Квакеры никому не говорили «вы» и ни перед кем не снимали шляп. Квакеры считали ненужными все формальности в богослужении, видя в них только язычество. Они отрицали и всякие заранее определенные молитвы; на их собраниях говорил только тот, на кого нашли «благодать» и вдохновение, а если вдохновение не находило ни на кого, то их митинги проходили молча. Квакеры собирались в разных местах, часто под открытым небом.
Сильное впечатление производила неутомимая пропаганда квакеров. Основатель их секты, Фокс, непрерывно скитался и проповедовал десятки лет. Он исходил всю Англию, Уэльс и Шотландию, был в Голландии, Германии и Америке. Первые квакеры организовали систему странствующих проповедников, которые попарно отправлялись для пропаганды. Квакеры охотно идут на мученичество. Они срывают чужое богослужение, [494] чем вызывают сильное негодование; их бьют, но они бесстрашно переносят мучения и даже просят их больше мучить во имя Христа. На примере квакеров ясно видно превращение неоформленного религиозного движения в оформленную церковь. Так как квакеры посылали проповедников (в 1653 г. отправлено 73 проповедника), то им приходилось принимать у них отчет. У них появляется средоточие - усадьба семьи Фелль, Суорсмур-хауз (Swarthmoor House). Мало-помалу эта проповедь внутреннего света фиксируется, облекается в формы писания. Квакерам приходится отстаивать свое учение, у них появляется систематическое богословие. Маргарита Фелль написала квакерский символ веры. Берклей написал систематическое изложение вероучения, своего рода апологию квакеров, в которой учение о непогрешимости внутреннего света превращается в учение о непогрешимости церкви. Отдельные квакерские общины связаны общей организацией, появляются иерархические элементы.
Таким образом, мы ясно видим, что учение квакеров пережило разные стадии развития. Сначала личные драматические переживания Фокса собирают вокруг него замкнутое общество, но затем это общество выходит из берегов и разбрасывается по всей стране, а вслед за успехом движения является потребность и в его фиксации. Появляются местные съезды квакеров, а затем и национальный съезд. Среди некоторых квакеров такой рост их церкви вызывает протест и требование вернуться к старине, и их голоса оказали значительное влияние на задержку развития принудительных и иерархических элементов.
В историографии мы видим склонность связать движение квакеров с социальными стремлениями эпохи республики и протектората. Историки говорили, что сначала у квакеров были сильны социальные требования и что лишь потом стали преобладать религиозные мотивы. Такой точки зрения придерживается Вейнгартен. Сам Фокс, с его глубокой драмой, говорит он, едва ли был социальным проповедником, но затем с проникновением в квакерство новых людей Фокс был оттеснен этими людьми. Тогда квакерское движение становится опасным для протектората, и только под влиянием сильных репрессий квакеры уходят исключительно в религию.
Бернштейн в своей работе принимает точку зрения Вейнгартена и говорит, что квакеры продолжали дело индепендентов и левеллеров. Он указывает на демократические идеи Фокса, [495] а также на то, что среди квакеров было много солдат, продолжавших проводить в жизнь свои социальные симпатии; квакеры возбуждали в правительстве сильный страх; важно также их участие в смуте после смерти Кромвеля. Одним словом, он считает квакеров социально-политической партией. Но те материалы, на которые опираются Бернштейн и Вейнгартен, шатки. Вейнгартен, например, рассказывает, что Тэни встал у дверей парламента и грозил, что будет бить каждого коммонера. Но кто этот Тэни? Это тот самый человек, который звал себя иудейским первосвященником и говорил, что он сжег свою Библию, палатку, пистолет и меч, ибо все это - ложь. Это явно ненормальный человек. Бернштейн ссылается на Джеймса Нейлора; действительно, иногда он касается политических мотивов. В его трактате от 1652 г. есть жалобы на то, что с введением республики люди не переродились, что надежды на царство божье обмануты, что власть вырождается в насилие. Какое заключение делает из этого Нейлор? Он говорит, что теперь следует надеяться лишь на бога. Это скорее отказ от политической деятельности, чем призыв к ней. Затем мы имеем утверждение, будто вход Нейлора в Бристоль - политическая демонстрация против деспотизма Кромвеля и даже призыв к революции. Это утверждение не опирается ни на какие свидетельства. Но несомненно, что в 50-х годах квакеров боялись как политической силы. Когда в 1653 г. ланкаширские судьи и священники доносили о появлении квакеров, они подчеркивали их политическую неблагонадежность - Фокс будто бы ниспровергает государство, семью, власть хозяина над слугами. Спутника Фокса, Мильнера, обвиняли, будто он проповедовал, что скоро исчезнут все судьи, и что он потрясет основание великой синагоги (т.е. парламента). Но вождей квакеров часто обвиняют в такой пропаганде, которой они, очевидно, не могли вести, например, в пропаганде роялизма.
Лишь один раз мы имеем определенное известие о том, что квакеры участвуют в политическом движении. Именно в 1659 г. армия подала петицию с жалобой на контрреволюционные замыслы, и лондонские квакеры присоединились к этой петиции. Можно думать, что участие квакеров в политической смуте - это легенда. Даже проницательные люди того времени не могли разобраться хорошенько, что это за люди квакеры, и смешивали их даже с католиками. Так, Бакстер уверяет, что среди квакеров есть францисканские монахи, [496] которые хотят пропагандировать свою религию, надевши странную маску квакерства. По-видимому, революционность квакеров проявлялась лишь в области религии. Да для революционных политических выступлений и не было места в обстановке военной диктатуры. Может быть, этим и объясняются напряженность и сосредоточенность религиозной пропаганды квакеров: квакеры находили в этой области единственный доступный выход своему возбуждению. Квакеры не представляли что-нибудь однородное по своему классовому составу: здесь мы имеем и ремесленников, и военных, и джентльменов; очень рано в их число входят и богатые купцы, которые потом стали задавать тон всему квакерству. Квакеры охотно делают заявление об отказе от всякого применения политического насилия. У нас нет оснований видеть в квакерстве политическое, а тем более социальное движение. Религия составляет сущность этого движения. Но возможно, что бурный религиозный протест сложился и на основе социального и политического недовольства, которое не могло найти адекватного проявления в обстановке кромвелевского режима.[1] Так у А. Н. Савина.