Аграрный кризис 80-х гг., бедственное положение крестьян, трагические последствия неурожайных лет вынудили царское правительство в начале 90-х гг. к очередному пересмотру действовавшего законодательства о крестьянах. В 1893 г. Государственный совет предложил образовать для этой цели особую вневедомственную комиссию. Однако 27 ноября 1893 г. Александр III на основании доклада И. Н. Дурново распорядился поручить пересмотр крестьянского законодательства Министерству внутренних дел.[1] В июле 1894 г. оно разослало на заключение специально созванных под председательством губернатора губернских совещаний ряд вопросов, касавшихся «упорядочения крестьянского общественного и хозяйственного быта и управления».[2] В течение 1895 г. в Министерство внутренних дел поступали журналы этих совещаний. Однако там не спешили с разработкой нового законодательства.
И. Л. Горемыкин, сменивший в октябре 1895 г. на посту министра И. Н. Дурново, заявил о необходимости установить «известную постепенность в достижении намеченных Государственным советом задач по пересмотру действующих о крестьянах узаконений» и занялся «приведением в систему» материалов, доставленных из губерний, а также существовавшего законодательства. В результате к 1897 г. был издан «Свод заключений губернских совещаний по вопросам, относящимся к пересмотру законодательства о крестьянах»,[3] а также подробный перечень законов и высочайших постановлений, относящихся к устройству сельского состояния (1858-1896 гг.). Наконец, в 1898 г. был издан «Сборник постановлений, относившихся к гражданскому праву лиц сельского состояния».[4] Все эти издания Горемыкин рассматривал как подготовительные работы к составлению проекта нового положения о сельском состоянии. Независимо от этих подготовительных работ Министерство внутренних дел вынуждено было участвовать в рассмотрении «текущих» вопросов крестьянского законодательства, остававшихся нерешенными после реформы 1861 г. и либо отложенных, либо застрявших в разного рода комиссиях еще с 70-80-х гг. К числу настоятельно и давно требовавших своего разрешения принадлежали и переселенческое и паспортное [46] закнодательства, сковывавшие передвижение крестьянства в пределах губерний и переселение его в малозаселенные и окраинные районы империи.
Переселенческое дело к середине 90-х гг. приобрело особенную остроту в связи с усилившимся после голода 1891-1892 гг. самовольным движением за Урал крестьян из центральных губерний России и фактической потерей правительством контроля над этим процессом.[5] Задавленные нищетой крестьяне оставляли свои дома, предавались судьбе и отправлялись в полное риска путешествие, часто имея весьма смутное представление о том, что их ждет за Уралом.
До 1896 г. переселение сельских обывателей и мещан на казенные земли регулировалось на основании закона 13 июля 1889 г. После реформы 1861 г. правительство стремилось ограничить и затруднить переселенческое движение, опасаясь, что центральные губернии окажутся без рабочей силы, а поселение на казенных землях даст повод крестьянам надеяться на дополнительное наделение землей. Каждое ходатайство о переселении подлежало предварительному обсуждению местных губернских присутствий, а затем поступало на усмотрение Министерства внутренних дел, действовавшего по соглашению с Министерством земледелия и государственных имуществ. Но эти затруднения только способствовали самовольному переселению и хаосу, царившему в организации переселенческого дела. Многие крестьяне пускались в путь не дожидаясь, когда кончится бюрократическая волокита и они получат официальное разрешение. Переселенцы ехали в товарных вагонах. Они подолгу дожидались очереди перед посадкой в вагоны. Многие крестьяне добирались до места без всяких пособий при «убийственных условиях передвижения», иногда пешком, перевозя в тачках своих детей и имущество. Тем не менее число переселенцев росло. Крупными перевалочными пунктами для переселявшихся в Сибирь были Тюмень и Челябинск. Несмотря на неудачи и бедствия, среди крестьян центральной России распространялись наивные легенды «вроде того, что в Челябинске поезда с переселенцами встречают императрица Мария Федоровна и великий князь Михаил Николаевич с кашею».[6]
Начиная с 1894 г. правительство пыталось внести какие-то усовершенствования в организацию переселения. За счет ассигнований из фонда Сибирской железной дороги, начиная от Челябинска и Тюмени, нуждавшимся переселенцам была увеличена выдача путевых пособий, созданы новые врачебно-продовольственные пункты, образованы и командированы за Урал поземельно-устроительные и межевые партии с целью заготовки участков для переселенцев. 15 апреля 1896 г. Николай II утвердил мнение Государственного совета о предоставлении крестьянам, получившим разрешение на переселение, права посылать в Сибирь ходоков для осмотра земель и «зачисления их за однообщественниками на двухлетний срок». 7 декабря Комитет Сибирской железной дороги, ведавший [47] переселенческими делами, принял решение допускать ходоков даже от отдельных семей, причем выданное им «свидетельство» рассматривать как разрешение на переселение для всей семьи. В декабре 1896 г. было создано специальное Переселенческое управление при Министерстве внутренних дел.
Ввиду несомненной бесплодности «борьбы с самовольным переселением принудительными мерами» Министерство внутренних дел «признало нужным, с одной стороны, облегчить и ускорить возможность получения крестьянами надлежащих разрешений, а с другой - обставить законных переселенцев, по сравнению с самовольными, более льготными условиями».[7] Процедура выдачи разрешений на переселение в Сибирь была несколько упрощена, в частности, Министерству внутренних дел разрешалось предоставить это право на местах губернским и губернским по крестьянским делам присутствиям. Однако «водворение» на переселенческих участках самовольных переселенцев допускалось лишь при наличии «достаточного количества свободных душевых долей». Переселявшимся самовольно не предоставлялись льготы по отбыванию воинской повинности, они обязаны были погашать числившиеся за ними «по прежним обществам» недоимки.[8]
В решении Комитета Сибирской дороги от 27 апреля 1896 г. было обращено внимание на важность заселения таежных пространств в пределах Тобольской и Томской губерний и Иркутского генерал-губернаторства. В этих районах Сибири переселенцам предоставлялись особо льготные условия. Крестьянам разрешалось селиться здесь не только на специально отведенных для переселенцев участках, а «по собственному выбору». Они освобождались от воинской повинности на срок до четырех лет и от уплаты казенных податей в течение десяти лет. Селиться в тайге разрешалось также сибирским старожилам. Им позволялось «одновременно с вновь занятыми землями пользоваться их прежними наделами в течение трех, а в исключительных случаях, шести лет».[9]
20 января 1897 г. Министерство внутренних дел издало циркуляр, разъяснявший правительственную политику в отношении переселенцев. Губернаторам было разослано специальное справочное издание «Сибирь». 1 марта 1898 г. был введен льготный переселенческий тариф.
В результате проведенных правительством мер сократилась смертность среди переселенцев, упало число самовольно переселявшихся и возвращавшихся обратно переселенцев-неудачников. По данным Министерства внутренних дел в 1898 г. из 193 129 переселенцев (в том числе 50 193 ходоков) обратно возвратилось 14 645 душ, или 10.2%. В 1896 г. для губерний нечерноземной полосы самовольное переселение составляло 90%, в 1897 г. оно упало до 43%, а в 1898 г. до 11%.[10]
Помимо переселения в Сибирь Министерство внутренних дел наметило к 1898 г. целый ряд районов страны, в заселении которых правительство было заинтересовано. Это Южно-Уссурийский край, Кавказ, Тургайская область, район Пермь-Котласской железной дороги, Мурман. [48] Правительство, преследуя колонизационные цели, готово было способствовать переселенческому движению в эти окраинные районы страны. В то же время оно намерено было относиться «с крайней осторожностью» к «отводу участков» для переселенцев в пределах Европейской России (Самарская, Пермская, Вологодская губернии, а также Челябинский уезд Оренбургской губернии), «допуская устройство на них лишь безземельных или малоземельных крестьян», не имевших средств переселиться на окраины империи или приобрести земли через Крестьянский поземельный банк.
Для переселения в пределах Европейской России порядок, установленный законом 13 июля 1889 г., по существу сохранял свою силу. Вместе с тем правительство намерено было «противодействовать» неоправданному с его точки зрения переселению предоставлением через Крестьянский банк кредитов «стесненным в земельном отношении крестьянам» для приобретения участков «на родине или в ближайших губерниях». С этой целью в 1898 г. начальник Переселенческого управления был введен в состав Крестьянского банка и Соединенного присутствия советов Крестьянского и Дворянского банков.[11]
Итак, правительственная политика в переселенческом деле не подверглась коренному изменению в 90-е гг. Принятые правительством меры для облегчения переселения на окраины империи не решали и не могли решить переселенческую проблему в целом. Она находилась в прямой зависимости от общекрестьянского законодательства. Свободное передвижение крестьян было по-прежнему сковано паспортным уставом, общинной системой землевладения и круговой порукой.
Начало паспортному законодательству в России было положено петровским указом 30 октября 1719 г. Паспорта или пропускные письма были введены с чисто полицейской целью - для борьбы с лицами, уклонявшимися от рекрутских наборов и службы в регулярной армии. В 1724 г. Петр I установил подушный сбор на содержание армейских и гарнизонных полков. В связи с этим были опубликованы особые правила, запрещавшие крестьянам без специального разрешения отлучаться от места жительства далее 30 верст. Паспорт получил значение документа, контролировавшего передвижение лиц податного состояния. С введением в 1763 г. паспортного сбора он стал и одним из важных источников государственных доходов.
Многочисленные изменения, внесенные в паспортное законодательство на протяжении XVIII и первой половины XIX вв., никак не затронули его основ. Общее паспортное законодательство в том виде, как оно сложилось во второй половине XIX столетия, распространялось не на все население империи и не на все группы населения. Особое законодательство существовало для Сибири, Кавказского и Закавказского краев, Финляндии, губерний Царства Польского, Прибалтийских губерний, для еврейского населения, калмыков, цыган.
О необходимости пересмотра паспортного законодательства как препятствовавшего «общественной и частной предприимчивости», в правящих кругах заговорили в связи с подготовкой крестьянской реформы. [49] В апреле 1859 г. при Министерстве внутренних дел была образована особая паспортная комиссия. Однако она пришла к заключению о невозможности изменения паспортных правил при существовавших податной системе и рекрутской повинности.[12] После военной реформы 1874 г. и отмены подушной подати в 1883-1886 гг. вопрос о недостатках паспортного законодательства стал опять оживленно обсуждаться в правительственных кругах. Подготовивший и проводивший отмену подушной подати Бунге выступил решительным противником как круговой поруки, так и существовавшей паспортной системы, затруднявшей для крестьян отхожие промыслы. Еще в самом начале 80-х гг. Бунге относил подушную подать и «прикрепление рабочей силы к земле» к числу «главных препятствий для накопления капиталов в руках сельского населения».[13]
В феврале 1886 г. при Министерстве финансов под председательством директора Общей канцелярии министра Г. М. Раевского была образована Подготовительная паспортная комиссия. Разработанный ею проект нового закона о паспортах в августе 1886 г. был передан в Общую паспортную комиссию под председательством товарища министра финансов П. Н. Николаева.[14] Однако многолетнее законотворчество обеих комиссий оказалось безрезультатным. В связи с возникшими в комиссии Николаева разногласиями работа ее была прекращена в самом конце 80-х гг. В марте 1891 г. царь утвердил постановление Государственного совета, предлагавшее министру финансов совместно с министром внутренних дел «в возможно скорейшем времени» представить проект нового паспортного устава, а если это окажется невозможным, то «внести особо предложения о порядке выдачи и возобновления паспортов крестьянам».[15]
30 августа 1892 г. министром финансов стал С. Ю. Витте, взявший на себя совместно с министром внутренних дел И. Н. Дурново окончательную выработку проекта паспортного закона.
9 марта 1893 г. Витте и Дурново внесли в Государственный совет совместный проект паспортного закона, составленный по материалам обеих комиссий. Объявив существовавшую паспортную систему пережитком крепостничества, Витте и Дурново высказались за то, чтобы «распространить действие проектируемых паспортных правил на все сословия и классы», за исключением военных и духовенства. Министры утверждали, что с отменой подушной подати «само деление сословий на податное и неподатное утратило значение», а «последние реформы по финансовому ведомству» вообще имели целью «объединение всех классов населения в деле податном». По новому проекту и купцы наряду с гильдейскими свидетельствами, дававшими им определенные сословные права и преимущества, должны были также получить долгосрочный паспорт. В случае же перехода их в сословие крестьян или мещан в паспорте должна была быть сделана соответствующая отметка. В то же время Витте и Дурново поддержали предложение Подготовительной комиссии [50] о выдаче «лицам привилегированных классов» долгосрочных паспортных книжек сроком на 10 лет, а «лицам прочих состояний» не более чем на 5 лет.[16]
Несмотря на «антикрепостнические» заявления министров их совместный проект отнюдь не носил радикального характера, что было, между прочим, подмечено в отзыве о нем министра юстиции Н. А. Манасеина. Оценивая предложения Витте и Дурново, Манасеин писал, что после замены «действующего устава о паспортах» «новыми правилами» «общие начала нашей паспортной системы едва ли подвергнутся коренному изменению: сохранится разделение сословий на свободные и несвободные в выборе занятий и места пребывания, а отлучки большинства трудящегося населения будут, по-прежнему, поставлены в условия, могущие подать повод к различного рода злоупотреблениям как со стороны обществ и надлежащих властей, так и со стороны тех, от которых лица, нуждающиеся в отлучке, зависят по семейному и имущественному положению». «... Пока будут сохранены в силе общие начала, на которых основывается действующая паспортная система, - рассуждал Манасеин, - те или другие частные улучшения в паспортном законодательстве, как бы они ни были значительны сами по себе, едва ли не останутся паллиативными мерами, неспособными оказать существенное влияние на улучшение экономического благосостояния населения».[17]
Витте и Дурново попытались представить свой проект как все-таки значительно облегчающий крестьянскому населению возможности свободного передвижения, но вместе с тем вынуждены были признать, что предусмотренная новыми правилами зависимость членов семьи при получении паспорта от домохозяина «является лишь логическим последствием, необходимым звеном в том ряде законодательных мер последнего времени, в которых - особенно в положении о земских участковых начальниках и в правилах о порядке разрешения семейных разделов - выразилась осознанная правительством необходимость в особом попечении относительно экономического и нравственного преуспеяния крестьянской семьи».[18] Это заявление свидетельствовало о том, что Витте и Дурново в полной мере отдавали себе отчет в том, что подготовленный проект находится в соответствии с общим направлением правительственной политики в крестьянском вопросе, предусматривавшим укрепление общинного землевладения.
С 19 февраля по 19 марта 1894 г. совместный проект министров обсуждался на нескольких заседаниях Соединенных департаментов Законов, Государственной экономии, Гражданских и духовных дел Государственного совета.[19] В результате этого обсуждения предложения Витте и Дурново подверглись изменениям. Государственный совет был настроен [51] действовать в духе еще более умеренных преобразований. Он не собирался ни отменять податное значение паспорта, ни посягать на круговую поруку и считал нужным лишь точно определить законом: в каких случаях общества имели право своим членам запрещать отлучку.
Новые паспортные правила вводились с 1 января 1895 г. во всей империи, за исключением Царства Польского. Они не распространялись на лиц, состоявших на действительной военной и морской службе, лиц войскового сословия казачьих войск, жителей Финляндии, инородцев, лиц римско-католического духовенства и ряд категорий неполноправного населения.
Появление нового паспортного законодательства не изменило положения еврейского населения.
Вновь выдававшиеся паспортные документы под общим наименованием «видов на жительство», должны были служить «для всех состояний удостоверением их личности», а для лиц, передвижение которых зависело от разрешения обществ и учреждений, еще и удостоверением «права на отлучку».[20]
В основе паспортной реформы лежало разделение населения империи на две части: привилегированную и податную. Дворяне, чиновники, почетные граждане, купцы и разночинцы не были ограничены в выборе постоянного места жительства. В ином положении находились мещане, ремесленники и крестьяне, приписанные к своим обществам.
Любое лицо в месте своего постоянного жительства не обязано было иметь паспорт, если только речь не шла о городах и районах, находившихся на особом положении.
Для дворян, чиновников, духовенства, почетных граждан, купцов и разночинцев вводились не десятилетние, как предлагали министры финансов и внутренних дел, а бессрочные паспортные книжки.[21]
Для мещан, ремесленников и «сельских обывателей» видами на жительство могли служить: паспортные книжки, паспорта и бесплатные билеты на отлучку. Податной части населения паспортные книжки выдавались на пять лет, паспорта - на один год, полгода и три месяца, бесплатные билеты на отлучку, как правило, на срок до одного года. При получении бессрочной паспортной книжки ее владелец платил 50 копеек, срочной - 25, кроме того, взимался годовой сбор в размере рубля. Годовые паспорта стоили рубль, полугодовые 50 и трехмесячные 15 копеек.[22]
Основные нововведения, которые должны были по мнению Государственного совета облегчить свободу передвижения мещан, крестьян и ремесленников, сводились к следующему. По старому законодательству существовали полугодовые, годовые, двухгодовые и трехгодовые паспорта. Теперь пятилетняя паспортная книжка давала возможность ее владельцу в течение более длительного срока находиться вне места своего постоянного жительства, не занимаясь хлопотами о возобновлении документа. [52] По новому законодательству паспортные книжки выдавались и тем мещанам, крестьянам и ремесленникам, за которыми числились недоимки по общественным сборам, но только с согласия общества.[23] При выдаче паспортных книжек в них отмечался размер годовых сборов, причитавшихся по последней раскладке с лица, получившего документ. Владелец паспортной книжки обязан был не позднее 31 декабря уплатить указанную в книжке сумму годового сбора. В противном случае полиция имела право отобрать паспортную книжку.
По приговорам местных обществ, утвержденным вышестоящей администрацией, паспортные книжки, выданные крестьянам, мещанам или ремесленникам, могли быть отобраны «а) в случае оставления без призрения членов семьи или воспитателей, нуждающихся в средствах к жизни и не могущих сыскать себе пропитание личным трудом; б) по требованию домохозяина, ко двору которого отлучившийся крестьянин принадлежит, и в) в случае избрания крестьян на одну из (общественных, например, волостного старшины или сельского старосты, - Б. А.) должностей», предусмотренных ст. 112 Общего положения о крестьянах.[24] Государственный совет не мог не признать, что строгое, таким образом, определенне новым законом прав общества в отношении отдельных его членов «не вполне» соответствовало главной цели законодательства «предоставить населению возможно большие облегчения при отлучках по паспортным видам». В то же время Государственный совет рассматривал это определение как необходимое восполнение «существенного пробела» в законодательстве.[25]
В поступившем на обсуждение в Государственный совет проекте предусматривалось разрешать передвижение крестьян без паспорта в уезде или за его пределами, но не далее пятидесяти верст от места жительства и на срок не более 14 дней. Государственный совет принял [53] решение «расширить срок льготных отлучек до 6 месяцев».[26] Отлучки «без вида» и без ограничения срока отныне разрешались при найме на сельскохозяйственные работы в своем уезде и в смежных с ним волостях. Витте и Дурново выступили в Государственном совете против распространения этой льготы на лиц, принимавшихся на фабрики и заводы. По действовавшему законодательству заводские и фабричные управления обязаны были требовать предъявления паспортов только от рабочих, живших на расстоянии более 30 верст от предприятий. Это правило, по заявлению министров, не всегда точно выполнявшееся, стало «недостаточным для потребностей полицейского надзора за фабричными и заводскими рабочими». Витте и Дурново настаивали на том, чтобы все, поступавшие на фабрики и заводы как «в пределах льготного в паспортном отношении района, так и в месте постоянного жительства», непременно имели паспорта.[27] Разумеется, эта мера была принята Государственным советом, который счел, однако, достаточным «ограничиться применением ее собственно к местам, отличающимся значительным развитием фабрично-заводской промышленности».[28]
В истории подготовки и выработки новых паспортных правил в полной мере отразился кризис правительственной политики 80-90-х гг.
Правительство Александра III взяло курс на укрепление общины, и круговая порука оказалась в самом фокусе полемики, развернувшейся вокруг проекта паспортной реформы. Новые паспортные правила, вводившиеся ради предоставления крестьянству возможности более свободного передвижения, должны были, казалось, подорвать принцип круговой поруки, однако на деле устав 1894 г. закрепил и права общества по отношению к недоимщикам и права домохозяина по отношению к членам семьи.[29] Передвижение крестьян было несколько облегчено. Недоимщик мог получить паспорт на срок до одного года и независимо от согласия общества, лица, уплатившие необходимые сборы, имели возможность для более свободного передвижения, чем прежде. Однако паспорт сохранил и фискальное и податное значение. Паспорт утратил фискальное значение с изданием закона 7 апреля 1897 г. об отмене сборов, взимавшихся в казну с видов на жительство. Готовившаяся в течение столь длительного периода реформа не решила основной, стоявшей перед ней задачи, не обеспечила условий для свободного передвижения крестьянского населения.
Обсуждение нового паспортного законодательства лишь вынесло на поверхность противоречие во взглядах представителей правящих кругов России на общину вообще и на круговую поруку в частности. Поэтому [54] давно назревший вопрос о ее отмене продолжал оставаться объектом полемики и после выработки нового паспортного устава.
Точка зрения Министерства внутренних дел строго соответствовала официальной правительственной политике укрепления общины. Это нашло свое отражение в заявлении товарища министра внутренних дел В. К. Плеве, сделанном им в качестве председателя Особой комиссии по продовольствию, образованной в феврале 1893 г. Плеве назвал круговую поруку «надежнейшим средством изыскания всех недоимок». По-видимому, эту точку зрения разделял и сам министр Дурново, считавший возможным отмену круговой поруки только «по сборам и недоимкам ссуд в губернские и имперский продовольственные капиталы».[30]
В конце 80-х - начале 90-х гг. правительство провело ряд законодательных мер, направленных на укрепление общины. Так, в 1886 г. был принят закон, ограничивавший право семейных разделов у крестьян-общинников, в 1889 г. введен институт земских начальников, усиливший контроль дворянства над органами крестьянского местного самоуправления. В 80-е гг. в правительственных кругах раздавались голоса за отмену 165 статьи положения 19 февраля 1861 г., допускавшей выход крестьян из общины или с согласия «мира» или при досрочном погашении выкупного долга.
В результате длившихся почти десять лет по этому поводу споров было принято два закона, укреплявших общинную систему землевладения. Первый - 8 июля 1893 г. - об ограничении права земельных переделов. Он устанавливал наименьший срок для переделов в 12 лет и непременный контроль над переделами земских начальников. Второй - 14 декабря 1893 г. о запрещении выхода из общины без согласия «мира» даже при досрочном погашении выкупного долга, а также о запрещении продажи, передачи в дар или залога земельных наделов.[31]
При подготовке этих законопроектов окончательно выявились противоречия в правящих кругах России по отношению к общине. Сторонники сохранения и консервации общинных отношений видели в этом средство спасти русское крестьянство от пролетаризации, а Россию от социальной революции.
Эта точка зрения была прежде всего обоснована в сочинениях Победоносцева, который оправдывал необходимость существования общины преобладанием «первобытной» формы «земледельческого хозяйства в России», нищетой и отсталостью крестьянского населения, заинтересованного, прежде всего, в том, чтобы «добыть хлеб насущный». «В таком состоянии, - утверждал Победоносцев, - только общинное хозяйство может обеспечить крестьянина от нищеты и бездомовности, или в самой нищете, составляющей обыкновенное у нас явление - отдалить опасность голодной смерти». «...Не настало еще время прямо или косвенно способствовать разложению общинного землевладения, а надлежит напротив до времени оберегать его. Время его придет само собой, с естественным развитием производительных сил и с изменением хозяйственных условий».[32] [55] Противники общины считали процесс ее разложения неизбежным и видели путь к спасению от пролетаризации крестьянства в создании устойчивых мелких индивидуальных хозяйств.
Противоположные точки зрения на общину были высказаны еще в начале 1893 г. при обсуждении в Государственном совете проекта закона об ограничении 12-летним сроком земельных переделов. В отзывах на законопроект выступили против общинного землевладения председатель Комитета министров Н. X. Бунге и министр императорского двора и уделов И. И. Воронцов-Дашков.
Бунге доказывал, что интересам охранительной политики отвечает не укрепление общины, а «создание сословия крестьян-собственников», менее склонных к социализму. В подтверждение этого он ссылался на авторитеты западноевропейских экономистов и на пример Франции, где «земледельцы наиболее чужды социализму вообще и революционному в особенности».[33]
Бунге ставил под сомнение и хозяйственное значение общины. «Такие факты, - писал он, - как бывший голод (последствия которого еще не изгладились), как необходимость в тех или других губерниях ежегодно кормить народ на счет государства, как обнищание масс и стремление к переселению, заставляют признать, что переход от общинного землевладения к подворному становится более и более настоятельным». Бунге критиковал утверждение министра внутренних дел о том, что общинное владение «как землевладение общественное» имеет «все преимущества крупной поземельной собственности перед мелкой особенно с точки зрения большей устойчивости в области менового и кредитного оборота».[34]
Воронцов-Дашков утверждал, что с отменой крепостного права патриархальность общинного строя оказалась подорванной, а крестьяне, избавившись от «крепостной зависимости казны, удела, помещика», обрели еще худший вид «крепостной зависимости общины». Воронцов-Дашков развивал мысль о том, что общинное землевладение сложилось не как разумный хозяйственный организм, а потому, что крестьян для удобства селили обществами, что общине сопутствует оскудение земли, переделы, чересполосица, уничтожение лесов. Он доказывал, что с каждым годом в деревне растет процент безлошадных крестьян-пролетариев. «Пролетариат при этих условиях неизмеримо хуже западноевропейского, - писал Воронцов-Дашков, - там пролетарий, по крайней мере свободен, а у нас он связан с бездоходным, по дорогостоящим наделом, часто только с именем надела».[35]
Воронцов-Дашков призывал к упразднению общины и круговой поруки, введению подворного землевладения с установлением земельного минимума для «неделимых, непродаваемых, незакладываемых» участков [56] и организации переселения крестьян на новые земли. С этих позиций он высказался и за 12-летний запрет переделов.[36]
Взгляды на общину Воронцова-Дашкова и Бунге встретили на этот раз возражения не столько со стороны Министерства внутренних дел, традиционно отстаивавшего общину, сколько со стороны министра финансов Витте, представившего пространную записку в защиту общинного землевладения, обильно нашпигованную разного рода данными и ссылками на авторитеты. В записке приводились высказывания ученых и политических деятелей от Бисмарка, заявлявшего, что «вся сила России в общинном землевладении», до К. Д. Кавелина, видевшего в общине «страховое учреждение от безземелья и бездомности».
Сам Витте называл общину «плотом» против социализма, а русское крестьянство «консервативной силой» и «главной опорой порядка».[37]
Если Бунге приводил французскую систему земледелия как пример достойный подражания, то Витте доказывал, что опыт французской истории должен служить серьезным предостережением для России. «Во время первой французской революции, - писал Витте, - была провозглашена и осуществлена мысль - осчастливить народ единственной панацеей, мелкой участковой собственностью. Для осуществления этой идеи было пролито много крови и учинено много горя и несчастья, но прошло столетие и перед западно-европейскими государствами новое грозное явление - пролетариат, обезземеление и обездоленность народных масс. Кровь была пролита напрасно, и этот кровавый урок истории не должен быть забываем. Следование в области земельной политики началам „экономической свободы" породит в России „свободу нищенства"».[38] Витте выступал против выхода крестьян из общины без согласия мира и путем досрочного выкупа. В связи с подготовкой закона 14 декабря 1893 г. Витте писал, что «сельская община представляет собой наиболее яркое, живое и типичное выражение массовых способностей, массового творчества в среде внутренних, бытовых отношений крестьянского мира». «Такое учреждение русской крестьянской жизни, - урезонивал Витте противников общинного землевладения, - заслуживает самого осторожного к нему отношения, здесь есть нечто бытовое, стихийное и никакими искусственными построениями и теориями нельзя опровергнуть того, что с полной очевидностью явствует из каждой страницы русской истории, что наконец всенародно чувствуется».[39]
Таким образом, заявляя себя сторонником отмены круговой поруки и проведения паспортной реформы: мер, подтачивавших систему общинного землевладения, Витте в то же время оставался на позициях самого правоверного защитника общины и активно участвовал в проведении законодательных актов, способствовавших ее укреплению. Чем объяснить эту двойственность в поведении Витте? Быть может, какие-то определенные соображения момента побудили его с таким пафосом отстаивать общину? [57] Или в своих взглядах на общину Витте все еще отдавал дань постепенно улетучивавшейся из его сознания идеологии Каткова - Победоносцева? Во всяком случае, как подметил И. В. Чернышев, признаки отказа Витте от этих взглядов на общину можно видеть только в его объяснительной записке к росписи доходов и расходов на 1897 г. В ней Витте выделил «особую группу зажиточных крестьян» как силу, способную преодолеть «неблагоприятные условия сельской жизни» и подчеркивал неизбежность того, что она будет идти по пути капиталистического развития.[40]
Перелом во взглядах Витте на общину не был связан с его отношением к круговой поруке. За отмену ее Витте высказался сразу же после вступления на пост министра финансов.[41] В 1893 г. для этой цели было образовано Особое совещание под председательством А. А. Рихтера, занявшееся обработкой материалов об общине и круговой поруке, присланных податными инспекторами 50 губерний.
В конце 1896 г. министерства финансов и внутренних дел начали готовить совместный законопроект об отмене круговой поруки. Это отнюдь не означало единомыслие в двух важнейших министерствах империи по вопросам аграрной политики. В эти же годы она становится объектом постоянной полемики между Плеве (независимо от занимавшихся им постов) и Витте. В 1897 г. они главные оппоненты в Особом совещании о нуждах дворянского сословия.[42] В 1898 г. Плеве при поддержке Победоносцева и Дурново сорвал в Комитете министров предпринятую Витте попытку «пересмотра аграрного курса правительства».[43]
Подготовка проекта об отмене круговой поруки была завершена только к весне 1899 г. Полярные взгляды на круговую поруку в министерствах финансов и внутренних дел сказались на характере подготовленной реформы. Они нашли свое отражение и в законе 23 июня 1899 г. о порядке взыскания окладных сборов, когда была признана возможной лишь частичная отмена круговой поруки для крестьян в мелких селениях с числом ревизских душ до 60, а также для подворных владельцев. До этого податной надзор в деревне осуществлялся в основном земскими начальниками или уездными по крестьянским делам управлениями. Теперь по настоянию Витте были созданы уездные податные управления и усилено влияние податной инспекции. Однако за земскими начальниками оставалось право контроля над своевременным взысканием окладных сборов.[44] Вместе с тем закон 23 июня 1899 г. предопределил судьбу круговой поруки: в Министерстве финансов начали готовить проект окончательной ее отмены. Работа над ним была завершена к концу 1901 г., и он был представлен за подписями С. Ю. Витте и директора Департамента окладных сборов Н. Н. Кутлера. Витте назвал круговую поруку «безжизненным» институтом, мешавшим развитию «личной инициативы [58] и предприимчивости», стремлению «наиболее развитых и энергичных крестьян улучшить свое положение».[45]
17 ноября 1901 г. Витте отправил проект на заключение в Министерство внутренних дел и Министерство земледелия и государственных имуществ. Со стороны А. С. Ермолова проект встретил безоговорочную поддержку. Министр земледелия и государственных имуществ также рассматривал круговую ответственность крестьян как «наиболее серьезный тормоз на пути их экономического процветания и развития» и как «фискальный институт», не связанный органически с общиной, - «хозяйственным союзом сельских обывателей».[46]
В Министерстве внутренних дел проект был встречен совсем иначе. Д. С. Сипягин поддержал предложение Министерства финансов сложить все отсроченные до конца выкупной операции недоимки выкупного долга. Сложение недоимок министр внутренних дел называл «актом справедливости, который должен иметь применение независимо от того или иного разрешения вопроса о круговой поруке».[47] А в этом вопросе Сипягин безоговорочно выступил против предложения Витте и процитировал, между прочим, в оправдание своей позиции записку Министерства финансов от 22 декабря 1898 г. о деятельности сельских сходов, в которой утверждалось, что отмена круговой поруки может помешать развитию «взаимопомощи среди крестьян».[48] Мысль о необходимости сохранения круговой поруки получила развитие и во втором отзыве Сипягина на проект Витте и Кутлера, написанном 22 марта 1902 г., и в специальной справке, составленной по этому вопросу в Земском отделе Министерства внутренних дел.[49] В отзыве от 22 марта 1902 г. Сипягин, в частности, обвинял Витте даже и в попытке принизить роль земства передачей в руки финансовых органов - податных инспекторов и управляющих казенными палатами, принадлежавшего земским собраниям права сложения и отсрочки земских недоимок[50].
Проект Министерства финансов встретил такое противодействие в Министерстве внутренних дел потому, что Сипягин увидел в нем посягательство на общину, а значит и на один из устоев государственного порядка. И Витте пришлось столкнуться с потоком аргументов, которыми он в недавнем прошлом с успехом пользовался сам, отстаивая общинный принцип землевладения. Разрушение общинного строя должно привести к обезземеливанию, расслоению крестьянства и появлению, как писал один из «столпов консерватизма» государственный контролер Лобко,[51] «грозного сельского пролетариата».[52] [59]
Несмотря на остроту конфликта между Витте и Сипягиным из-за отношения к общине, конфликт этот все-таки носил скорее академический характер. В начале того же 1902 г. «при содействии» министра внутренних дел и «по его инициативе» Витте «удалось снова поднять вопрос об образовании крестьянской комиссии». И пока шли дебаты о судьбах круговой поруки, Витте 22 января 1902 г. возглавил «Особое совещание о нуждах сельскохозяйственной промышленности», взяв, казалось бы, на этот раз к себе в Министерство финансов общую разработку крестьянского вопроса. В январе же были учреждены губернские и уездные сельскохозяйственные комитеты. Но прошло два с небольшим месяца и на пути Витте, как это уже бывало не раз, встала фигура его давнего противника - Плеве. «Когда сельскохозяйственное совещание, - писал десять лет спустя в своих воспоминаниях Витте, - вооруженное всеми материалами, приступило к суждениям и решениям по существу, то уже честный Сипягин был убит, и его место занял карьерист полицейский Плеве».[53] Выстрел эсера С. В. Балмашова 2 апреля в Мариинском дворце, оборвавший деятельность «честного» Сипягина, предопределил и судьбу только что родившегося «Особого совещания» во главе с Витте, хотя оно и влачило свое существование вплоть до 30 марта 1905 г. Заняв 4 апреля 1902 г. долгожданный пост, Плеве всерьез и вплотную взялся за крестьянский вопрос, сразу же показав, что он не собирается выпускать его из своих рук. Полемика между министерствами финансов и внутренних дел о политике в деревне вступила в новую стадию, и водоразделом послужил здесь, конечно, не выстрел Балмашова, а крестьянское восстание в Полтавской и Харьковской губерниях в марте, первых числах апреля 1902 г. Несмотря на то что движение носило «царистский» характер и среди крестьян «ходили... слухи, что государь издал указ, согласно которому они имеют право силой отбирать у помещиков хлеб, землю и имущество», оно поражало своей массовостью. Число участвовавших в разгромах экономий и помещичьих усадеб достигало 5 тыс.[54] После жестокого подавления восстания суду было предано более тысячи крестьян.[55] Разумеется, что только под углом зрения этих событий, оказавших большое влияние на подъем крестьянского движения в 1903 и 1904 гг., и можно рассматривать окончательное решение вопроса о круговой поруке и политический курс Плеве. [60]
Официальное назначение Плеве состоялось 4 апреля 1902 г., а 10-го, он, оставив управление министерством на П. Дурново, выехал в Полтаву и Харьков. Там Плеве «весьма поощрил» действия губернатора князя И. М. Оболенского за то, что тот «произвел всем крестьянам усиленную порку, причем лично ездил по деревням и в своем присутствии драл крестьян». По ироничному замечанию Витте «за такую свою храбрость» Оболенский «затем был назначен генерал-губернатором Финляндии и был сделан генерал-адъютантом». Пока же 28 апреля харьковский губернатор был награжден орденом Св. Владимира, а его полтавский коллега, не проявивший должного служебного рвения при подавлении крестьянских выступлений, смещен со своего поста.[56]
20 апреля Плеве вернулся в Петербург. Здесь шла подготовка намеченного на 25-е заседания Соединенных департаментов Государственного совета. Сказалось ли влияние крестьянских волнений на юге России или тому были другие причины, но во всяком случае не осталось следов активного противодействия со стороны Плеве в эти апрельские дни 1902 г. завершению дела с отменой круговой поруки. На состоявшемся 25 апреля заседании Витте заявил, что намечаемая реформа не подрывает общинное землевладение. Это утверждение послужило основой для объединения противников и сторонников общины, подписавших журнал Государственного совета об отмене круговой поруки.[57] Одновременно Государственный совет обсуждал вопрос о новых способах взыскания платежей и ликвидации недоимок.[58]
Итак, проект Министерства финансов, предусматривавший ликвидацию круговой поруки, одержал победу. Может создаться впечатление, что Плеве оказался более уступчивым оппонентом Витте по сравнению с Сипягиным. Однако новый министр решительно взял курс на то, чтобы блокировать работу возглавлявшегося Витте Особого совещания по делам сельскохозяйственной промышленности. Едва ли правильно было бы утверждать, что с образованием 22 января 1902 г. этого Совещания Витте полностью перехватил у Министерства внутренних дел инициативу в разработке крестьянского вопроса. Просто Сипягин, как и его предшественник на посту министра внутренних дел, не проявлял живого интереса к пересмотру крестьянского законодательства.
Пока Горемыкин во второй половине 90-х гг. издавал подготовительные материалы к пересмотру крестьянского законодательства, весной 1898 г. крестьянский вопрос вновь всплыл в Комитете министров. 27 мая 1898 г. Николай II утвердил решение Комитета министров об образовании Особого совещания «для рассмотрения вопросов о развитии законодательства о сельском состоянии». Однако уже в конце 1898 г. в результате докладов И. Дурново царь распорядился оставить все дело «без движения... впредь до особого повеления»,[59] а к началу 1902 г. пересмотр [61] крестьянского законодательства опять перекочевал целиком в руки министра внутренних дел.[60] Но Сипягин ие имел никакой определенной программы, бездействовал и к моменту назначения Плеве Министерство внутренних дел лишь успело вступить в переписку с Министерством финансов по поводу расходов на подготовку нового законодательства.
В отличие от Сипягина Плеве не медлил. В июне 1902 г. при Министерстве внутренних дел была создана редакционная комиссия по пересмотру законодательства о крестьянах под председательством товарища министра внутренних дел А. С. Стишинского, на глазах превращавшаяся «в монопольный центр» разработки аграрной политики.[61]
Материалы для редакционной комиссии готовили сотрудники Земского отдела МВД, в частности, его глава В. И. Гурко. В отличие от Стишинского Гурко был известен как противник круговой поруки и вообще общинной системы землевладения.[62] Тем не менее именно ему Плеве поручил разработку проекта нового крестьянского законодательства.
Обсуждение проекта затянулось до октября 1903 г. Тем временем пока готовился пересмотр крестьянского законодательства, Плеве пытался провести в жизнь меры экономического характера. Они, наряду с законодательными, должны были изменить положение в деревне. Плеве рассматривал Крестьянский поземельный банк и переселенческую политику «как самые сильные рычаги в руках государства» для разрешения аграрной проблемы.[63] Он делает попытки влиять на политику банка, находившегося в ведении Министерства финансов.
Еще в декабре 1902 г. Витте в связи с работой Особого совещания по делам сельскохозяйственной промышленности и, видимо, надеясь укрепить его положение, обратился к царю за разрешением образовать комиссию для обсуждения вопросов экономического положения сельского населения, имевших отношение к деятельности Крестьянского банка. В частности, речь должна была пойти об «упорядочении переселения и расселения крестьян». Николай II обусловил свое согласие на учреждение комиссии тем, что Витте будет «действовать в полном единомыслии с Плеве».[64] Председателем комиссии был назначен товарищ министра финансов А. Д. Оболенский, в состав ее вошли представители трех министерств: финансов, внутренних дел, земледелия и государственных имуществ. Комиссия занялась рассмотрением возможных путей улучшения [62] крестьянского землевладения за счет расселения крупных сел, уничтожения чересполосицы, перехода крестьян к хуторскому хозяйству.
Первое заседание комиссии состоялось 23 января 1903 г., а всего пять дней спустя Плеве обратился к Витте со специальным письмом по поводу работу комиссии. Плеве назвал банк «могучим фактором в деле распределения земельных богатств между разными сословиями империи» и настаивал, чтобы комиссия обеспечила «согласование» его деятельности с «общими задачами государства в области аграрной политики».[65] С точки зрения министра внутренних дел, комиссия прежде всего должна была ответить на вопрос: «Насколько допустимо впредь повсеместное приобретение крестьянами, при содействии банка, земель, принадлежащих другим сословиям, без нарушения правильного соотношения между частновладельческой и крестьянской земельной собственностью».[66] Плеве жаловался, что сокращение дворянского землевладения и «контингента поместного сословия» отражается на составе крестьянских и земских учреждений и противоречит интересам правительственной политики на местах. Он считал, что с помощью Крестьянского банка правительство должно было способствовать расширению землевладения «истинно русских крестьян» в губерниях с нерусским населением и слабо заселенных районах.
Кроме того, по мнению Плеве, необходимо было решить: «Должен ли Крестьянский банк содействовать приобретению земли сравнительно зажиточными крестьянами с целью образования в крестьянской среде мелких крестьянских хозяйств фермерского типа» и «повысить существовавшую предельную норму ссуд на покупку земли отдельными крестьянами». Плеве назвал веским соображением в пользу такого решения «желательность создания посредствующего звена» между помещичьим и крестьянским надельным землевладением.[67] Плеве считал возможным принятие и другого решения, а именно: содействовать малоземельным крестьянам в приобретении земельных владений в пределах, «которые обеспечили бы безбедное существование средней крестьянской семьи». В этом случае размеры ссуд должны были быть понижены и изменен способ содействия малоземельным крестьянам в приобретении земли. Плеве предлагал не требовать от них приплаты к выдаваемой ссуде до покупной стоимости приобретаемой земли. Но так как «по политическим соображениям увеличение земельных владений крестьян без всякого с их стороны материального участия» было нежелательно, то Плеве рекомендовал засчитывать в качестве такой доплаты стоимость состоявших в их пользовании наделов, с тем чтобы «такие наделы возможно было бы предоставлять остальным членам сельского общества».[68] Таким способом, по мнению министра внутренних дел, можно было бы несколько смягчить земельную нужду в общинах, часть членов которых переселялась на новые, приобретенные с помощью банка земли. [63]
Витте не счел нужным вступать в прямую полемику с министром внутренних дел,[69] и содержание письма Плеве стало предметом обсуждения комиссии А. Д. Оболенского. В ее работе отразились противоречия во взглядах на крестьянский вопрос между министерствами финансов и внутренних дел. Судя по журналу комиссии, ее участники были настроены против общинной формы землевладения и в пользу образования на приобретаемых крестьянами при содействии банка землях «подворноучастковых владений, приспособленных к ведению самостоятельного хуторского хозяйства».[70] Однако спор разгорелся о том, какую категорию крестьян должен поддерживать банк. Семь членов комиссии, в том числе представители Министерства внутренних дел А. П. Струков, И. Л. Мордвинов, В. И. Гурко, А. В. Кривошеин, высказались за поддержку банком малоземельных крестьян. «Хотя наличность хозяйств фермерского типа, - заявляли они, - и является желательною в экономическом отношении, но содействие к образованию их в ущерб земельному обеспечению наиболее нуждающейся массы крестьян не может входить в задачи государства». Вопреки этой позиции Оболенский и десять членов комиссии, включая таких влиятельных представителен Министерства финансов как И. П. Шипов и Н. Н. Кутлер, настояли на том, чтобы предельный размер земли, приобретаемой при содействии банка, определялся, как и прежде, в зависимости от возможностей покупщика и членов его семьи обработать эту землю своими силами.[71]
Плеве, видимо, был недоволен ходом работы комиссии Оболенского. Министр внутренних дел настаивал на пересмотре устава банка и разработке нового переселенческого закона. Он представил в комиссию специальную записку с требованием решительно изменить политику Крестьянского банка.[72] Плеве возлагал на банк ответственность за рост цен на землю, «обезземеливание дворянского сословия в некоторых местностях», выдачу ссуд «только крестьянам, обладающим известным достатком и, следовательно, наименее нуждающимся в помощи». Он требовал, чтобы банк боролся с земельной спекуляцией и ростом цен, оказывая поддержку в первую очередь не столько преуспевающим крестьянам, скупающим дворянские земли, сколько бедным крестъянам-переселенцам. Плеве заявлял, что правительству должно быть небезразлично, в чьи руки при его содействии переходит ежегодно 800 тыс. десятин земли. Министр внутренних дел хотел, чтобы банк действовал не просто как кредитное учреждение, а по заранее определенному плану. Не выдавал бы просто ссуды крестьянам под приобретенные у частных владельцев земли, а покупал бы имения «за счет собственного капитала», а затем регулировал бы процесс мобилизации земли, определив заранее «те губернии и [64] уезды, в которых сельское население, действительно, нуждается в увеличении своего землепользования, а с другой, - те местности, где дальнейший переход частновладельческой земли в руки крестьян, по соображениям политическим или сельскохозяйственным, представляется нежелательным». Плеве считал, что банк должен препятствовать созданию «крупных крестьянских хозяйств, приближающихся к фермерскому типу». По мнению министра, следовало ограничить размер наибольшего количества земли, которое разрешалось приобретать крестьянам, чтобы воспрепятствовать сосредоточению в одних руках участков свыше 150 десятин. Переселенческая политика должна была, по замыслу Плеве, не только решить проблему малоземелья, но и способствовать освоению окраин. Плеве попытался прибрать к рукам и сам банк. Он предложил, чтобы программа деятельности банка ежегодно утверждалась по соглашению между министерствами финансов и внутренних дел, представитель Министерства внутренних дел в совете банка получил право задерживать осуществление тех или иных решений до рассмотрения их министрами, чтобы Министерство внутренних дел контролировало выдачу специальных кредитов домохозяевам.
Натиск министра внутренних дел не остался бесследным. Уже после того как был составлен и подписан журнал комиссии состоялись еще два ее заседания: 22 и 26 апреля 1903 г. Их итоги свидетельствовали, что Министерство внутренних дел значительно усилило контроль над Крестьянским банком. Представители Министерства внутренних дел требовали в целях «охранения частного землевладения», «при этом особенному охранению» подлежали «мелкие и средние дворянские землевладельцы», прекратить покупку крестьянами при помощи банка помещичьих имений почти в 30 губерниях империи.[73] Однако министерства внутренних дел и финансов так и не выработали общую программу деятельности для Крестьянского поземельного банка. К концу 1903 г. ее обсуждение было перенесено в образованный по указу 11 июля 1903 г. Особый комитет по делам земельного кредита под председательством Д. М. Сольского,[74] а также в Комиссию по вопросам, касающимся деятельности Государственного дворянского и Крестьянского поземельного банков, работавшую на протяжении всего 1904 г. под председательством того же А. Д. Оболенского.[75]
Плеве в гораздо большей степени преуспел в разработке нового переселенческого закона. Материалы для пересмотра законодательства о переселении готовились в Министерстве внутренних дел и в подготовительной комиссии Комитета Сибирской железной дороги с начала 1903 г. Комиссия пришла к заключению, что следует выяснить размеры земельного [65] колонизационного запаса в Европейской России, создать льготный порядок для переселяющихся как в Сибирь, так и в Европейские губернии, отменить статью 13 закона 1889 г. о безвозмездной уступке обществу надельных земель переселяющихся крестьян и вообще внести изменения в законодательство о переселении. 25 июня 1903 г. Плеве доложил результаты работы комиссии Комитету Сибирской железной дороги и было принято решение об образовании Особого совещания по переселенческому делу из министров финансов, внутренних дел и земледелия и государственных имуществ под председательством государственного секретаря А. Н. Куломзина.[76]
Совещание занялось рассмотрением представленных Министерством внутренних дел и Комитетом Сибирской железной дороги проектов нового переселенческого законодательства, положения о местных переселенческих управлениях и правил об отводе переселенцам казенных земель. Выступая в совещании, Плеве отметил, что переселенческая политика преследует не только колонизационные цели. «Усилившиеся признаки упадка народного благосостояния во внутренних губерниях Европейской России, - заявил министр, - выдвигают... на первый план необходимость пользоваться переселением как одним из средств для борьбы с малоземельем в отдельных наиболее страдающих от земельной тесноты сельских обществах». Вместо «осужденной опытом переселенческого дела» системы «запретительных мер и искусственных стеснений» Плеве предлагал установпть порядок свободного переселения, но при условии, чтобы правительственная помощь оказывалась переселенцам только в тех случаях, когда переселение с точки зрения правительства было «желательным в интересах землеустроительного дела во внутренних губерниях или же колонизации окраин».[77]
Эти принципы и легли в основу утвержденного царем по представлению Государственного совета 6 июня 1904 г. нового переселенческого закона.[78]
Между тем в октябре 1903 г. закончила работу редакционная комиссия Министерства внутренних дел, опубликовавшая в пяти томах итоги своего реформаторского творчества.[79] В разработанном ею проекте аграрная политика Плеве нашла свое окончательное обоснование.
В основу проекта были положены принципы сословной обособленности крестьянства, неотчуждаемости надельных земель и сохранения существовавших форм крестьянского землевладения.[80] Он представлял собой попытку привести в соответствие выработанное после реформы 1861 г. законодательство с социальной эволюцией деревни. [66]
Редакционная комиссия не только признала закономерным характер происходившего в деревне процесса расслоения крестьянства, но и осудила традиционно существовавший в правительственных сферах взгляд на зажиточное крестьянство как на «худший и наиболее вредный элемент населения», заклейменный «названием кулаков, мироедов». Теперь зажиточное крестьянство, как «непосредственно заинтересованное в охране принципа собственности», было признано «надежнейшим оплотом существующего порядка». Это отнюдь не означало, что Министерство внутренних дел намерено было в деревне сделать всю ставку на зажиточного мужика, ибо в проекте комиссии защита бедных крестьян от «натиска на них людей, одаренных большей энергией, а иногда и большей неразборчивостью к достижению намеченных целей», была признана одной из главных государственных задач.[81]
Попытка сохранить основные принципы аграрной политики 80-90-х годов придавала проекту редакционной комиссии глубоко противоречивый характер. Это проявилось и в оценке общинного землевладения. Именно община рассматривалась как институт, способный защитить интересы беднейшего крестьянства, предотвратить процесс его пролетаризации и отвечавший современному уровню ведения крестьянского хозяйства. Но более совершенной формой ведения хозяйства, имевшей большое будущее, был признан хутор. Проект предусматривал снятие некоторых ограничений, препятствовавших выходу из общины. Так, с отменой круговой поруки утратило смысл правило, согласно которому для выхода из общины надо было погасить не менее половины выкупного долга, в то время как за остальную часть должен был поручиться мир.[82] С другой стороны, лицо, заявившее о выходе из общины, должно было отказаться безвозмездно от права на свой надел. Таким образом, авторы проекта намерены были способствовать разрешению проблемы малоземелья и ограничить выход крестьян из общины. Прославляя хуторскую систему хозяйства, они вместе с тем выступали противниками индивидуальной крестьянской собственности на землю, отдавая предпочтение коллективной - семейной или общинной формам собственности. Основные положения проекта дали повод для резкого его осуждения даже в правящих сферах и обвинения Плеве в попытке своим законодательством, как заявил министр юстиции Муравьев, «окончательно закрепостить крестьян, окончательно отдалить и уединить их от прочих сословий».[83] Против проекта выступил Витте и его единомышленники из Особого совещания о нуждах сельскохозяйственной промышленности.
Осенью 1903 г. Особое совещание, ссылаясь на требования местных комитетов создать условия для более свободного передвижения крестьян, вернулось к обсуждению паспортного законодательства. На заседаниях Совещания 1, 8 и 22 ноября 1903 г. было признано, что с отменой круговой поруки паспорта должны утратить свое податное и сохранить «исключительно полицейское значение документов, служащих удостоверением [67] личности». Участники совещания ссылались на закон 10 июня 1902 г., распространивший положение 1894 г. на Царство Польское, где введены были бессрочные паспорта именно потому, что там не было круговой поруки.[84]
17 декабря 1903 г. Николай II дал согласие на образование при Министерстве внутренних дел Особой комиссии под председательством товарища министра внутренних дел П. Н. Дурново для пересмотра паспортного устава 1894 г.
Проект, разработанный комиссией Дурново, вносил существенные перемены в действовавшее законодательство. Отныне не требовался «видна жительство ни в месте своего пребывания, ни при переезде из одного места в другое». Бессрочная паспортная книжка должна была служить только удостоверением личности. Новые правила не распространялись на евреев вне черты оседлости, лиц, находившихся под надзором полиции, и иностранцев.[85]
Однако затея Витте с новым паспортным законодательством потерпела неудачу. Проект комиссии Дурново стал жертвой бюрократической волокиты и застрял при обсуждении в различных ведомствах до самой весны 1905 г.[86]
Активность местных комитетов Особого совещания побудила и Плеве искать поддержку на местах аграрному проекту Министерства внутренних дел. Чтобы подготовленный редакционной комиссией документ не носил чисто ведомственного характера, Плеве в начале 1904 г. распорядился передать его для обсуждения в губернские совещания, образованные из «достойнейших деятелей, доверием общественным облеченных».[87] В них вошли местные чиновники, земцы и землевладельцы. Что же касается крестьян, то их представители могли быть выслушаны в подкомиссиях совещания.[88]
Появление и деятельность губернских совещаний параллельно с работой местных комитетов как органов Особого совещания о нуждах сельскохозяйственной промышленности дает образчик сознательного допущения правительством Николая II соперничества двух политик в выработке нового крестьянского законодательства, причем не только в пределах строго бюрократических сфер, но и на местах, с втягиванием в это соперничество «представителей общественности». Витте пытался препятствовать созданию губернских совещаний, однако потерпел поражение, и они были санкционированы царским указом 8 января 1904 г.[89]
В манифесте 12 декабря 1904 г. «О предначертаниях к усовершенствованию государственного порядка» комиссия Министерства внутренних [68] дел и Особое совещание о нуждах сельскохозяйственной промышленности рассматривались как два учреждения, выполнявшие одно общее дело. С появлением манифеста их работа должна была быть прекращена. Однако 31 декабря 1904 г. последовало распоряжение возобновить работы губернских совещаний.[90] И только в условиях наступившей революции окончательно заглохло обсуждение на местах подготовленного в Министерстве внутренних дел проекта крестьянской реформы. Что касается Особого совещания о нуждах сельскохозяйственной промышленности, то его деятельность была приостановлена царским указом Сенату 30 марта 1905 г., а дела переданы вновь образованному «Особому совещанию по вопросам о мерах к укреплению крестьянского землевладения под председательством Горемыкина. Разработка аграрной политики опять слилась в единое русло, направление которого теперь во многом определялось уже ходом первой русской революции 1905-1907 гг.
Итак, к кануну революции 1905-1907 гг. у правительства Николая II было два варианта аграрной реформы. Однако ни один из них не был реализован. Кризис политики самодержавия в крестьянском вопросе проявился не только в отсутствии единого правительственного курса, в борьбе различных группировок и направлений в правительственных кругах, но и в противоречивом характере проектов аграрных преобразований, выдвигавшихся этими группировками, а главное, в неспособности правительства проводить радикальные реформы, в затяжном и убогом характере аграрного реформаторства. Заняв пост министра внутренних дел, Плеве не отошел от «традиционной дворянско-помещичьей аграрной политики», основанной на трех принципах: «сословйый строй, неотчуждаемость наделов, неприкосновенность общины», а лишь пытался усовершенствовать и приспособить эту политику к новым условиям.[91]
Перемены в аграрном законодательстве на протяжении 90-х гг. мало что изменили в положении крестьян. Правительство лишь продемонстрировало свою неспособность решить продовольственную проблему в деревне. «Государственный строй, искони державшийся на пассивной поддержке миллионов крестьянства, - писал В. И. Ленин в феврале 1902 г., - привел последнее к такому состоянию, при котором оно из года в год оказывается не в состоянии прокормиться. Это социальное банкротство монархии гг. Обмановых не менее поучительно, чем ее политическое банкротство».[92] [69]
[1] Всепод. докл. И. Л. Горемыкина за 1896-1898 гг. 21 янв. 1899 г. - ЦГИА СССР, ф. 1282, оп. 3. д. 30, л. 1 и об.
[2] Там же, л. 1-3.
[3] Свод заключений губернских совещаний по вопросам, относящимся к пересмотру законодательства о крестьянах. СПб., 1897, т. I-III.
[4] Сборник постановлений, относившихся к гражданскому праву лиц сельского состояния. СПб., 1898.
[5] См.: Скляров Л. Ф. Переселение и землеустройство в Сибири в годы столыпинской аграрной реформы. Л., 1962, с. 66.
[6] Куломзин А. Н. Пережитое. - ЦГИА СССР, ф. 1642, oп. 1, д. 200, л. 22.
[7] Всепод. докл. И. Л. Горемыкина..., л. 10-11 об.
[8] Там же, л. 11 об.
[9] Там же, л. 13 и об.
[10] Там же, л. 15 об.
[11] Там же, л. 17-18.
[12] См.: ЦГИА СССР, ф. 1405, оп. 542, д. 70, л. 67 об.
[13] Бунге Н. X. Заметка о настоящем положении нашей денежной системы и средствах к ее улучшению. - В кн.: Сборник государственных знаний. Киев. 1880, т. 8, с. 36-37.
[14] См.: ЦГИА СССР, ф. 1405, оп. 542, д. 70, л. 89-90.
[15] Там же, л. 8 об.
[16] Там же, л. 13-15.
[17] Там же, л. 198 об.
[18] Там же, л. 208.
[19] Журнал Государственного совета, в Соединенных департаментах Законов, Государственной экономии, Гражданских и духовных дел 19 и 21 февраля, 5, 12 и 19 марта 1894 г.: О преобразованиях действующей паспортной системы. - ЦГИЛ СССР, ф. 1405, оп. 542, л. 70, л. 398-444. Мнение Государственного совета было утверждено царем 3 июня 1894 г. (ПСЗ, III, т. XIV, № 10709).
[20] ЦГИА СССР, ф. 1405, оп. 542, д. 70, л. 406 и об.
[21] Из представителей привилегированных сословий паспорта на срок выдавались лишь членам семей (женам, несовершеннолетним детям), передвижение которых зависело от главы семейства.
[22] ПСЗ, III, т. XIV, № 10709.
[23] В журнале Государственного совета специально оговаривалось, что имеются в виду недоимки только по тем сборам, «за уплату которых общество отвечает круговой порукой», т. е. в сельских обществах это отбывание казенных, земских и мирских повинностей, а в мещанских и ремесленных обществах - общественные сборы, идущие на удовлетворение частных лиц. Недоимки по земским и государственным повинностям для мещан не могли, таким образом, служить «препятствием к получению паспортных книжек без согласия общества» (ЦГИА СССР, ф. 1405, оп. 542, д. 70, л. 421). Соответственно был сформулирован и закон (ПСЗ, Ш, т. XIV, № 10709).
[24] ЦГИА СССР. ф. 1405, оп. 542, д. 70, л. 421. В окончательной редакции закона последний пункт был несколько смягчен и было сказано, что «избрание в общественные должности сельских обывателей, отлучившихся по паспортным книжкам, допускается без их согласия, не ранее, как по истечении одного года со времени выдачи им паспортных книжек и при том только в случае невозможности заместить означенные должности другими лицами» (ПСЗ, III, № 10709). Для отобрания паспортных книжек требовался приговор соответствующего общества, подлежавший утверждению должностных лиц. Если речь шла о мещанах и ремесленниках, то это делалось в губернских правлениях и градоначальствах. Решение сельских Обществ мог утвердить земский начальник, мировой посредник, непременный член уездного по крестьянским делам присутствия, чиновник или комиссар по крестьянским делам. Если эти должностные лица не соглашались с решением общества, то приговор должен был быть передан на окончательное рассмотрение в уездный съезд, съезд мировых посредников или уездное по крестьянским делам присутствие.
[25] ЦГИА СССР, ф. 1405, оп. 542, д. 70, л. 409 об.
[26] Там же, л. 411.
[27] Там же, л. 411 об.-412.
[28] Там же. В окончательной редакции закона было сказано: «На фабриках, заводах и мануфактурах, на которые распространяется действие правил о надзоре за заведениями фабрично-заводской промышленности (уст. пром. ст. 47), рабочие, по требованию фабричной инспекции или местной полиции, обязаны иметь виды на жительство, хотя бы сии фабрики, заводы и мануфактуры и находились в месте постоянного жительства означенных рабочих» (ПСЗ, III, т. XIV, № 10709).
[29] См.: Симонова М. С. Отмена круговой поруки. - Исторические записки, 1969, т. 83, с. 177-178.
[30] Там же, с. 178.
[31] Чернышев И. В. Аграрно-крестьянская политика России за 150 лет. Пг., 1918, с. 228-229.
[32] Победоносцев К. П. Курс гражданского права. СПб., 1896, ч. 1, с. 556-557.
[33] Чернышев И. В. Указ. соч., с. 238, 248.
[34] Мнение члена Государственного совета Н. X. Бунге по проекту правил о земельных переделах 14 апр. 1893 г. - ЦГИА СССР, ф. 1449, oп. XI, 1889, д. 47, л. 68.
[35] Записка министра двора и уделов графа Воронцова-Дашкова об уничтожении крестьянской общины и возражение на нее министра внутренних дел И. Н. Дурново / Изд. М. И. Элпидина. Женева, 1894, с. 7.
[36] Там же, с. 13, 17.
[37] Чернышев И. В. Указ. соч., с. 237, 253, 256.
[38] Там же, с. 257.
[39] Соображения министра финансов по поводу суждений, высказанных по вопросу о мерах к предупреждению отчуждения крестьянских земель. - ЦГИА СССР, ф. 560, оп. 43, д. 4, л. 23.
[40] Чернышев И. В. Указ. соч., с. 259.
[41] Симонова М. С. Отмена круговой поруки, с. 170.
[42] Соловьев Ю. В. Самодержавие и дворянство в конце XIX века. Л., 1973, с. 295 и др.
[43] Симонова М. С. Кризис аграрной политики самодержавия накануне первой русской революции. - Ежегодник по аграрной истории Восточной Европы. 1962. Минск, 1964, с. 479.
[44] Симонова М. С. Отмена круговой поруки, с. 182-184.
[45] Там же. с. 185.
[46] А. С. Ермолов - С. Ю. Витте 19 янв. 1902 г. - ЦГИА СССР, ф. 1152, оп. XIII, д. 187. л. 102.
[47] Д. С. Сипягин - С. Ю. Витте 22 февр. 1902 г. - ЦГИА СССР, ф. 1152, oп. XIII, д. 187, л. 107.
[48] Там же, л. 110.
[49] Симонова М. С. Отмена круговой поруки, с. 185-186.
[50] Д. С. Сипягин - С. Ю. Витте 22 февр. 1902 г. - ЦГИА СССР, ф. 1152, oп. XIII, д. 187, л. 429.
[51] Витте С. Ю. Воспоминания. М., 1960, т. 2, с. 184. См. также: Отзыв Лобко на проект Витте 6 марта 1902 г. - ЦГИА СССР, ф. 1152, oп. XIII, д. 187.
[52] Симонова М. С. Отмена круговой поруки, с. 186-187. К 1902 г. Витте достаточно ясно уже отдавал себе отчет в том, что общинная система землевладения не может остановить процесс пролетаризации крестьянства. «Не существует такой формы землевладения, - отвечал он на замечания государственного контролера, - которая могла бы обеспечить навсегда крестьянскому населению удовлетворение его потребностей в земле, и... сельский пролетариат, появление которого генерал от инфантерии Лобко ожидает только по отмене круговой ответственности, в действительности развивается и ныне при существовании этого института, одинаково как при подворном, так и при общинном землевладении» (С. Ю. Витте - государственному секретарю 14 марта 1902 г. - ЦГИА СССР. ф. 1152, oп. XIII, д. 187, л. 124).
[53] Витте С. Ю. Воспоминания, т. 2, с. 531-533.
[54] Емелях Л. И. Крестьянское движение в Полтавской и Харьковской губерниях в 1902 г. - Исторические записки, 1951, т. 38, с. 168-169.
[55] Там же, с. 172. В подавлении восстания участвовало более 10 тыс. солдат и офицеров (см.: Деренковский Г. М. Ленинская «Искра» и крестьянское двияжение в Полтавской и Харьковской губерниях в 1902 г. - В кн.: Доклады и сообщения Института истории АН СССР. М., 1954, вып. 2).
[56] Витте С. Ю. Воспоминания, т. 2, с. 206.
[57] Симонова М. С. Отмена круговой поруки, с. 188-189. Закон об отмене круговой поруки вступил в силу 12 марта 1903 г. (ПСЗ, III, т. XVIII, № 22627).
[58] Результатом этого явился манифест 11 августа 1904 г. о снятии недоимок не только с сельских обществ, но и с отдельных домохозяев (ПСЗ, III, т. XXIV, 1904. отд. 1, СПб., 1907. № 25014, с. 756-857).
[59] Всепод. докл. И. Н. Дурново 20 февр. 1901 г. - ЦГАОР СССР, ф. 586, оп. 1. д. 135, л. 4-5 об.
[60] Д. С. Сипягин - И. Н. Дурново 17 февр. 1901 г.; И. Н. Дурново - Д. С. Сипягину 11 янв. 1902 г. - ЦГАОР СССР, ф. 586, oп. 1, д. 135, л. 1-3 об.
[61] Симонова М. С. Кризис аграрной политики самодержавия..., с. 479.
[62] См.: Гурко В. И. Устои народного хозяйства России. Аграрно-экономические этюды. СПб., 1902.
[63] Симонова М. С. Политика царизма в крестьянском вопросе накануне революция 1905-1907 гг. - Исторические записки, 1965, т. 75, с. 216. Как отмечает М. С. Симонова, Витте в отличие от Плеве «еще в 90-х годах... отвергал значение экономических мероприятий для помощи крестьянскому хозяйству, рассматривая их при отсутствии общей правовой реформы исключительно как „паллиативы"».
[64] Всепод. докл. С. Ю. Витте об учреждении Особой комиссии для предварительного обсуждения некоторых вопросов, имеющих отношение к деятельности Крестьянского поземельного банка и подлежащих рассмотрению в Особом совещании о нуждах сельскохозяйственной промышленности 4 дек. 1902 г. - ЦГИА СССР, ф. 592, оп. 44, д. 3, л. 29 и об.
[65] В. К. Плеве - С. Ю. Витте 28 янв. 1903 г. - ЦГИА СССР, ф. 560, оп. 26, д. 452, л. 26-28.
[66] Там же.
[67] Там же, л. 29-30.
[68] Там же, л. 30 и об.
[69] См.: С. Ю. Витте - В. К. Плеве 29 янв. 1903 г. - ЦГИА СССР, ф. 560, оп. 26, д. 452, л. 25.
[70] Журнал учрежденной с высочайшего соизволения Особой комиссии для рассмотрения вопросов, относящихся к деятельности Крестьянского поземельного банка и подлежащих обсуждению в Особом совещании о нуждах сельскохозяйственной промышленности 23 янв., 10 и 24 февр., 6, 14, 27, и 28 марта 1903 г. - ЦГИА СССР, ф. 592, оп. 44, д. 422, л. 67 об.
[71] Там же, л. 79-81.
[72] Здесь и далее см.: Записка В. К. Плеве о реформе Крестьянского банка. - Освобождение, 1903. № 20/21, 18 апр., с. 349-352.
[73] Заключительные пункты по заседаниям комиссии 22 и 26 апр. 1903 г. - ЦГИА СССР, ф. 592, оп. 44, д. 422, л. 62-63.
[74] До конца 1904 г. комитет не принял никаких существенных решений и лишь поручил Государственной канцелярии подготовку статистических и иных материалов о состоянии земельного кредита в России (см.: Журнал высочайше учрежденного Особого комитета по делам земельного кредита, 1904, № 2. - ЦГИА СССР, ф, 560, оп. 26, д. 452, л. 1-4).
[75] К началу 1905 г. комиссия подготовила несколько записок о финансовом положении и задачах в области земельной политики Крестьянского и Дворянского банков (ЦГИА СССР, ф. 560, оп. 26, д. 452, л. 247).
[76] Журнал Особого совещания по переселенческому делу 30 янв, 1904 г. - ЦГИА СССР, ф. 565, оп. 13, д. 1570, л. 144-158.
[77] Там же, л. 146 и об. См. также: Записка В. К. Плеве. Современное положение переселенческого дела в России. Декабрь 1903 г. - ЦГАОР СССР, ф. 586, oп. 1, ф. 404, л. 1-46.
[78] Временные правила о добровольном переселении сельских обывателей и мещан-землевладельцев 6 июня 1904 г. - ПСЗ, III, т. XXXIV, № 24701.
[79] МВД. Труды редакционной комиссии по пересмотру законоположений о крестьянах. СПб., 1903-1904 гг., т. I-V.
[80] Симонова М. С. Политика царизма в крестьянском вопросе..., с. 217-219.
[81] МВД. Труды редакционной комиссии..., т. I, с. 14-15; т. V, с. 451; Симонова М. С. Политика царизма в крестьянском вопросе..., с. 218.
[82] Там же, с. 218-219.
[83] Там же, с. 220.
[84] Записка, составленная в Департаменте полиции «По проекту нового Устава о паспортах» 22 апр. 1905 г. - Библиотека ЦГИА СССР. Печатная записка № 3079, с. 25-27.
[85] Там же, с. 40-41.
[86] В апреле 1905 г. он получил наконец окончательное одобрение, однако, поскольку проект «в корне» изменял существовавший порядок, министр внутренних дел А. Г. Булыгин высказался за то, чтобы отложить его введение в действие до начала 1906 г. - Библиотека ЦГИА СССР. Печатная записка № 3079, с. 92-93.
[87] Чернышев И. В. Указ. соч., с. 268.
[88] Симонова М. С. Политика царизма в крестьянском вопросе..., с, 223.
[89] Там же, с. 221.
[90] Чернышев И. В. Указ. соч., с. 289.
[91] Симонова М. С. Кризис аграрной политики самодержавия..., с. 476-479.
[92] Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 6, с. 279.