История России - Новейшая история России и стран бывшего СССР

Tikhmenev_NM

ОТЪ КРУЖКА РЕВНИТЕЛЕЙ РУССКАГО ПРОШЛАГО ВЪ НИЦЦѢ.


Oпиcaнie послѣднихъ дней проведенныхъ въ Ставкѣ, Государемъ Императоромъ Николаемь II-мъ и прощанiя Государя со всѣммъ составомъ Ставки - прочитано было впервые авторомь, - бывшимъ Начальникомъ Военныхъ Сообщенiй театра военныхъ дѣйствiй, - въ одномъ изъ засѣданiй нашего дружескаго кружка.

Разсказъ генерала Тихменева, - сжатый, ограниченный строго лишь тѣмъ, что авторъ самъ видѣлъ и слышалъ, - лишенъ всякихъ риторическихъ прикрась, но въ каждомь словѣ сквозитъ и искреннее чувство, и глубокое пониманiе той, поистинѣ драматической минуты, когда, - какъ-то потрясающе просто, безь «жеста», безь разсчитанныхъ фразь, - оборвалась послѣдняя связь между Царемъ-Главнокомандующимъ и Русскимъ Воинствомъ; и обѣ эти коренныя силы, олицетворявшiя собою всю прежнюю, историческую Русь, откатились другъ отъ друга, уходя однако-же каждая въ общую область небывалаго униженiя, страданiй и скорби...

Сообщенiе генерала Тихменева произвело на слушателей глубокое впечатлѣнiе, и тутъ-же явилась у нѣсколькихъ членовъ Кружка мысль подѣлиться испытаннымъ ими чувствомъ съ болѣе широкимъ кругомъ русскаго бѣженства.

Настоящее изданiе, предпринятое за счетъ Кружка, является и первымъ опытомъ на поприщѣ распространенiя, среди русскихъ заграничныхъ читателей, тѣхъ трудовъ нашихъ и тѣхъ сообщенiй, которые отвѣчали бы духовнымъ потребностямъ нашихъ соотечественниковъ и ихъ любознательности въ области русскаго давняго и недавняго прошлаго. Дай Богъ, чтобы скромный починъ этотъ увѣнчался нѣкоторымъ успѣхомъ!


Ницца, 6-19 Мая 1925 года.



Въ области, которая такъ занимаетъ всѣхъ, благоговѣйно чтущихъ память покойнаго Государя Императора Николая II - въ области воспоминанiй о покойномъ Государѣ и Царской Семьѣ, - у меня есть одинъ случай, представляющiй обшiй интересъ. Это - два небольшихъ, связанныхъ между собой, разговора, которые мнѣ пришлось имѣть съ Государемъ, - одинъ приблизительно за мѣсяцъ до революцiи, а другой - спустя нѣсколько дней послѣ отреченiя Государя. Незначительные разговоры эти, при ихъ сопоставленiи и въ той обстановкѣ, при которой они произошли, являютъ собой яркое доказательство высокихъ свойствъ, души и царственности духа покойнаго Императора.

Всѣмъ памятно, что предшествующее революцiи время войны сопровождалось, между прочимь, двумя явленiями въ области народнаго хозяйства: такъ называемымъ разстройствомъ транспорта и недостаткомъ продовольствiя въ городахъ и армiи. По своей должности (Начальника Военныхъ Сообщенiй театра военныхь дѣйствiй), я непосредственно осязалъ оба эти явленiя, [7] будучи, съ одной стороны, отвѣтственнымъ за желѣзнодорожныя перевозки на театрѣ военныхъ дѣйствiй, а съ другой - зная несоотвѣтствiе количества перевозимыхъ продовольственныхъ грузовъ потребностямъ армiи. Причины обоихъ явленiй были очень понятны. Наша слабая желѣзнодорожная сѣть (значительно, впрочемъ, усиленная на театрѣ войны заботами Ставки Верховнаго Главнокомандующаго) не могла справиться съ большими дополнительными перевозками, вызванными потребностями войны, и работала съ перегрузкой. По общему закону, каждое механическое устройство можетъ дать только ту работу, на которую оно расчитано. Всякое насилiе надъ механизмомъ ведетъ только къ его изнашиванiю и отказу. Этотъ простой законъ, въ примѣненiи его къ желѣзнымъ дорогамъ, никакъ не усваивался ни высшими военными начальниками, ни правительственными учрежденiями, ни обществомъ, ни такъ называвшейся «общественностью».

Желѣзныя дороги казались какимъ то таинственнымъ и неисчерпаемымъ источникомъ, который долженъ былъ безотказно давать все, что отъ него требовали и сколько бы ни требовали. Невозможность удовлетворить эти требованiя вызывала лишь капризное раздраженiе противъ желѣзнодорожныхъ дѣятелей и Министерства Путей Сообщенiя и желѣзнодорожныхъ органовъ Штаба Верховнаго Главнокомандующаго. Требованiя не уменьшались. И при томъ не только требованiя, истекавшiя изъ необходимости, но и изъ непозволительной роскоши, произвола, каприза и карьерныхъ цѣлей, плохо прикрытыхъ видимостью пользы, или требованiя, предъявлявшiяся въ интересахъ частныхъ, во вредъ пользѣ общей. Приходилось вести постоянную борьбу съ требованiями на экстренные поѣзда разныхъ имущихъ власть лицъ; съ требованiями пропуска разныхъ благотворительныхъ учрежденiй въ поѣздахъ, не только мало полезныхъ для армiи (но тѣшившихъ за то самолюбiе тѣхъ лицъ, которыя ихъ устраивали, или способствовавшихъ карьернымъ цѣлямъ этихъ лицъ), но и прямо вредныхъ, ибо они отнимали часть пропускной способности [8] желѣзныхъ дорогъ, необходимой для удовлетворенiя болѣе насущной пользы apмiи и населенiя. Извѣстный случай изъ франко-прусской кампанiи, когда Мольтке, по докладу желѣзнодорожныхъ органовъ своего Штаба, запретилъ пропускъ королевскаго поѣзда, какъ нарушавшiй планъ военныхъ перевозокъ, - казался дурнымъ и неприличнымъ анекдотомъ. Суровые морозы конца 1915 и начала 1916 г., затруднившiе ремонтъ паровозовъ и вагоновъ и усилившiе выводъ подвижного состава изъ работы, еще болѣе осложняли дѣло.

Отсутствiе на желѣзныхъ дорогахъ необдуманно взятыхъ въ армiю желѣзнодорожныхъ рабочихъ и спецiалистовъ, которыхъ пришлось потомъ возвращать къ ихъ прямому дѣлу, - давало себя чувствовать самымъ существеннымъ образомъ. Желѣзнодорожный транспортъ, работавшiй полнымъ махомъ и отлично руководимый спецiалистами и на мѣстахъ, и въ управленiи желѣзныхъ дорогъ въ Петербургѣ, и въ Ставкѣ, былъ, однако «въ разстройствѣ», съ точки зрѣнiя невыполненiя предъявлявшихся къ нему сверхсильныхъ требованiй. Другое явленiе - недостатокъ продовольствiя въ городахъ и на фронтѣ - было печальнымъ фактомъ. Съ самаго начала войны продовольственныя нормы не регулировались и не ограничивались. Въ теченiе полутора лѣтъ около двѣнадцати миллiоновъ здоровыхъ мужчинъ, занятыхъ своимъ военнымъ дѣломъ, ничего не производили и были лишь двѣнадцатью миллiонамн ртовъ, содержимыхъ государствомъ и, обычно, ѣвшихъ больше и лучше нежели въ мирное время. Большiе запасы продовольствiя были еще въ Сибири, но ими нельзя было воспользоваться за невозможностью доставить ихъ къ фронту или къ станцiямъ погрузки. Европейская же Россiя была уже въ значительной степени истощена. Войсковые запасы растаяли, армiи жили изо дня въ день, иногда чувствовался уже прямой недостатокъ продовольствiя для людей и, особенно, фуража для лошадей.

Оба означенныя явленiя крѣпко безпокоили и заботили всѣхъ, [9] кто такъ или иначе былъ прикосновененъ къ дѣлу снабженiи apмiй и населенiя. И крѣпче и больше всѣхъ заботили они покойнаго Государя, ясно понимавшего всю катастрофическую важность голодныхъ волненiй въ населенiи и роковое влiянiе на ходъ военныхъ операцiй недостатка продовольствiя въ армiи. Тѣ слова, еъ которыхъ была высказана имъ эта мучившая его забота, тотъ тонъ, которымъ были сказаны эти слова, и тѣ обстоятельства, при которыхъ были они произнесены, показываютъ ту глубину и искренность чувства, изъ котораго они исходили.

Въ описываемое время, приблизительно за мѣсяцъ до революцiи, когда уже ясно чувствовалась нависавшая общая гроза, и когда въ Ставкѣ всѣ мы - лица, отвѣтственный за снабженiе армiи и за подвозъ къ ней всего необходимаго, были заняты постоянной и ежеминутной, разбивавшей наши нервы, борьбой съ затрудненiями продовольственными и транспортными, - въ это время я получилъ очередное приглашенiе на Высочайшiй обѣдъ или, не помню, завтракъ. По занимаемой мною должности одного изъ старшихъ генераловъ Штаба Верховнаго Главнокомандующаго, я получалъ такiя приглашенiя отъ четырехъ до восьми разъ въ мѣсяцъ. Приглашенiя эти производились всегда однимъ и тѣмь же образомъ. Въ моемъ служебномъ кабинетѣ, гдѣ я ежедневно проводилъ цѣлый день и значительную часть ночи, раздавался телефонный звонокъ въ одинъ изъ трехъ стоявшихъ на письменномъ столѣ телефоновъ. Всегда одинъ и тотъ же голосъ какого-то чина гофмаршальской части Двора, справившись предварительно о моей фамилiи, произносилъ всегда, съ одинаковымъ выраженiемъ, одну и ту же фразу: «Вы приглашаетесь на Высочайшiй завтракъ (или обѣдъ) завтра (или сегодня). Къ назначенному часу всѣ обѣдавшiе или завтракавшiе въ тотъ день за Высочайшимъ столомъ собирались во дворцѣ, т. е. небольшомъ двухэтажномъ, уютномъ, старомъ, повидимому еще александровской постройки, домѣ Могилевскаго Губернатора, гдѣ жили Государь и его ближайшая свита, и располагались въ небольшой залѣ второго этажа, [10] смежной съ столовой и кабинетомъ Государя. Въ залу вело три двери - одна изъ передней, другая, - прямо противоположная ей черезъ всю длину зала, около наружной стѣны ея, - въ кабинетъ Государя; третья дверь, посерединѣ внутренней стѣны зала, вела въ столовую. Присутствовашiе, обычно въ числѣ около 25 человѣкъ, въ ожиданiи выхода Государя, образовывали въ залѣ cercle, размѣщаясь по старшинству чиновъ и званiй, начиная отъ двери ведущей въ кабинетъ, спиной къ окнамъ наружной стѣны; хвостъ приглашенныхъ оканчивался у стоявшаго въ углу рояля. Около него стояли начальники военныхъ иностранныхъ миссiй, обѣдавшiе и завтракавшiе во дворцѣ каждый день, и очередные приглашенные младшiе чины этихъ миссiй. Въ другомъ углу залы, около печки, выходившей задней своей стѣной въ кабинетъ, отдельно отъ прочихъ становился Начальникь Штаба Государя, генералъ М. В. Алексѣевъ. Наконецъ, около стѣны, отдѣлявшей залу отъ кабинета, стоялъ Министръ Двора гр. Фредериксъ. Прочiе чины Государевой Свиты - Дворцовый Комендантъ ген. Воейковъ, гофмаршалъ ген. Кн. В. Долгорукiй, послѣдовавшiй за Государемъ въ Сибирь и въ Екатеринбургѣ раздѣлившiй участь Царской Семьи, Лейбъ-медикъ - обычно лейбъ-хирургъ Федоровъ или лейбъ-медикъ Боткинъ, также погибшiй въ Екатеринбургѣ, и дежурный флигель-адьютантъ - становились около двери въ переднюю. Тамъ же стояли и младшiе Великiе Князья - обычно Вел. Кн. Дмитрiй Павловичъ или Игорь Константиновичъ. Старшiе Великiе Князья, какъ постоянно жившiе въ Ставкѣ (Сергѣй и Георгiй Михайловичи), такъ и прiѣзжавшiе наѣздами, становились въ общую очередь, по старшинству чиновъ и служебныхъ положенiй.

Сдѣлалось общимъ правиломъ мнѣнiе о томъ, что Императоръ Николай II, какъ выражается въ своихъ запискахъ гр. Витте, «распустилъ» царскую семью. Судя по тому числу самовольныхъ браковъ, которые были заключены Великими Князьями, повидимому, строгая дисциплина времени Александра III [11] среди членовъ царствующаго дома дѣйствительно нѣсколько ослабѣла. Однако, для лицъ, далекихъ отъ Двора, которыя могли наблюдать отношенiя Великихъ Князей къ Государю лишь во внѣшнихъ ихъ проявленiяхъ, отношенiя эти были высоко почтительными и подчеркнуто дисциплинированными. Я помню, какъ однажды, къ стоявшему рядомъ со мной въ залѣ В. К. Сергѣю Михайловичу, подошелъ Государь и, подойдя, поднялъ руку, чтобы поправить себѣ что-то въ одеждѣ. Великiй Князь, котораго Государь видѣлъ уже въ этотъ день, принялъ этотъ жесть за то, что Государь протягиваетъ руку ему, и поспѣшилъ самъ протянуть руку. Между тѣмъ Государь руку опустилъ, и Великiй Князь остался съ протянутой рукой. Онъ очень смутился и сконфузился, быстрымъ жестомъ опустилъ руку по швамъ и весь подобрался и вытянулся, произнося нѣсколько несвязныхъ словъ извиненiя. Однако, Государь, замѣтивъ все это, не далъ ему договорить, - такъ сказать перехватилъ движенiе Вел. Князя, быстро протянулъ ему руку и сказалъ: «да, что же я, впрочемъ, здороваюсь съ тобой, вѣдь я тебя уже видѣлъ сегодня», сдѣлавъ, такимъ образомъ, какъ бы себя виновнымъ въ происшедшей неловкости.

Очень точно, въ назначенное время, Государь выходилъ изъ кабинета, дѣлалъ общiй поклонъ и начнналъ обходъ присутствующихъ, всѣмъ подавая руку и говоря нѣкоторымъ, особенно новымъ лицамъ, по нѣсколько словъ. У Государя была манера, - послѣ того, какъ онъ подастъ руку, иногда, на нѣсколько секундъ, задерживаться передъ лицомъ, съ которымъ онъ поздоровался. Казалось при этомъ, что онъ сейчасъ заговоритъ, и каждый дѣлалъ, такъ сказать, внутреннее движенiе, приготовляясь отвѣчать. Однако, очень часто, постоявъ такъ нѣсколько секундъ молча, Государь переходилъ къ слѣдующему, не сказавъ ни слова. Людей новыхъ такая манера смущала, лица, знавшiе уже эту манеру, относились къ ней спокойно. Когда Государь заговаривалъ съ кѣмъ-нибудь, онъ обычно слегка улыбался привѣтливой улыбкой [12] и смотрѣлъ своему собесѣднику прямо въ глаза своими большими, и поистинѣ прекрасными, глазами.

Окончнвъ обходъ, Государь направлялся въ столовую, куда слѣдовали за нимъ и всѣ присутствовавшiе. Въ столовой, кромѣ обѣденнаго стола, въ углу, около наружной стѣны, стоялъ еще столъ съ закусками. Государь становился около конца закусочнаго стола, спиной къ окну и лицомъ къ приглашённымъ, и начиналъ закусывать, выпивъ одну рюмку водки и радушно приглашая гостей къ тому же. Во время закуски гофмаршалъ давалъ участникамъ трапезы схемку стола, по которой каждый, заранѣе, узнавалъ свое мѣсто. Государь садился посерединѣ стола, спиной къ двери въ залу, имѣя направо отъ себя ген. Алексѣева, налѣво, обыкновенно, кого-либо изъ началыниковъ иностранныхъ военныхъ миссiй, по очереди. Если Государыня была въ Ставкѣ, то она садилась рядомъ съ Государемъ по лѣвую руку, и иностранный генералъ сидѣлъ рядомъ съ ней. Наследникъ, если былъ за столомъ, совершалъ, очень серьезно, съ Государемъ предобѣденный обходъ присутствующихъ, но за то шалилъ всегда во время закуски, при чемъ наибольшей его любовью пользовался пожилой, толстый, добродушный бельгiйскiй Генералъ баронъ Риккель. Противъ Государя, черезъ столъ, сидѣлъ Министръ Двора гр. Фредерикъ, или замѣнявшiй его гр. Бенкендорфъ. Въ головѣ стола, налѣво отъ Государя, сидѣлъ гофмаршалъ. Прочiе присутствующiе размѣщались по обѣ стороны отъ Государя и Министра Двора, по старшинству, при чемъ старшiе сидѣли на той сторонѣ стола, гдѣ было мѣсто Государя.

Всегда очень скромный обѣдъ изъ 3 блюдъ (или завтракъ, тождественный съ обѣдомъ по количеству и роду блюдъ) проходилъ быстро, причемъ Государь ѣлъ очень мало. За столомъ шелъ общiй разговоръ. Послѣ сладкаго подавали, тутъ же за столомъ, кофе, всегда со сливками. За кофе Государь, нѣсколько повышая голосъ, говорилъ: «Господа, можно курить». [13] При этомъ онъ привычнымъ жестомъ доставалъ изъ за пазухи своей форменной, суконной, защитнаго цвѣта рубашки, подпоясанной форменнымъ же ремнемъ, которою онъ всегда носилъ въ Ставкѣ, мундштучекъ, въ видѣ изогнутой трубочки изъ двухъ половинокъ, соединенныхъ золотымъ шарикомъ, - пѣнковой, куда вставлялась папироса, и янтарной, которая бралась въ ротъ. Taкie мундштуки - трубочки, по примѣру Государя, были тогда въ большой модѣ. Въ манерѣ куренiя сказывалась нервность Государя. Первую папиросу онъ курилъ жадно втягивая въ себя дымъ, и, докуривъ до половины, нервными толчками тушилъ ее о стоявшую передъ нимъ пепельницу, въ видѣ золоченаго, съ эмалью, небольшого ковшика, формы старинныхъ русскихъ ковшей. Погасивъ первую папиросу, онъ сейчасъ же закуривалъ вторую, которую и выкуривалъ до конца. Послѣ этого, за столомъ, какъ то сразу, наступало общее молчанiе, какое бываеть, когда исполняется русскiй обычай присаживанiя передъ дорогой. Государь вставалъ и выходилъ въ залу, куда шли и всѣ прочiе, размѣщаясь такъ же, какъ до обѣда. Государь опять разговаривалъ съ нѣкоторыми изъ приглашенныхъ, но на этотъ разъ разговоры были гораздо длиннѣе и, видимо, имѣли не случайный характеръ. Затѣмъ, вновь подавъ руку каждому изъ присутствующихъ, Государь уходилъ въ кабинетъ, общимъ поклономъ у дверей, разрѣшая расходиться.

Въ день того приглашенiя меня къ обѣду, о которомъ я упомянулъ выше, вмѣстѣ со мной былъ приглашенъ и Главный Полевой Интендантъ ген.-лейт. Егорьевъ, человѣкъ умный, милый, очень худой и нервный. Послѣ обѣда мы стояли рядомъ, недалеко отъ дверей кабинета. Остановившись передо мной Государь секунду помолчалъ и затѣмъ спросилъ: «скажите, Т., все ли вы перевозите продовольствiе для армiи»? «Мы перевозимъ все, Ваше Императорское Величество», отвѣтилъ я, - «но долженъ доложить Вамъ откровенно, что удается это лишь потому, что даютъ намь къ перевозкѣ не очень много». «Да... да, я знаю», сказалъ раздумчиво [14] Государь. Затѣмъ опять произошла нѣкоторая пауза, послѣ которой онъ, посмотрѣвъ на Егорьсва и на меня и соединяя насъ, такимъ образомъ, въ общей бесѣдѣ, сказалъ, обращаясь къ Егорьеву: «Я васъ прошу, достаньте непремѣнно продовольствiе для армiи, а вы - обращаясь ко мнѣ - непремѣнно его перевезите. Я не сплю по цѣлымъ ночамъ, когда я думаю, что армiя можетъ голодать». Затѣмъ онъ подалъ намь обоимъ руку, глядя на насъ, своими, въ ту минуту печальными, глазами на грустномъ и взволнованномъ лицѣ.

Такое личное обращенiе самого царя къ двумъ хотя и непосредственно вѣдающимъ дѣломъ, но все же второстепеннымъ генераламъ, было явленiемъ, по своему значенiю, чрезвычайнымъ. И взволнованный тонъ Государя, и все его помрачившееся лицо, и глубокая грусть, которая слышалась въ его словахъ, ни на секунду не оставили во мнѣ сомнѣнiя въ томъ, что онъ былъ глубоко искрененъ и гораздо больше скорбѣлъ объ армiи и думалъ безсоннымн ночами о значенiи и послѣдствiяхъ явленiя, мысли о которомъ не давали ему спать, - гораздо больше, нежели могли и могутъ предполагать это тѣ, для коихъ онъ былъ, говоря словами Лермонтова, «безхарактерный, безнравственный, ничтожный, самолюбивый, злой, но слабый человѣкъ» и, прежде всего, эгоистъ.

Прошло около мѣсяца. Произошла революцiя. Великiй потопъ словеснаго гноя полился на Pocciю изъ устъ новыхъ ея правителей и гражданъ «самой свободной въ мipѣ страны». И грязнымъ валомъ встала надъ ней ненависть и злоба обезумѣвшей солдатчины, мастеровщины и «освобожденнаго народа». Первые всплески этого вала обрушились па беззащитную Царскую Семью. Не было того ослинаго копыта, которое не лягнуло бы то, передъ чѣмъ пресмыкалось еще такъ недавно.

Все болѣе и болѣе сгущавшiяся телеграммы Родзянко Государю: безпорядки-мятежъ-революцiя... Посылка ст. войсками генерала Иванова изъ Могилева въ Петроградъ для подавленiя [15] бунта... Я получилъ приказанiе экстренно приготовить поѣздной составъ для отправленiя въ Царское Село и Петроградъ находившагося въ Ставкѣ, въ качествѣ ея охраны, Георгiевскаго баталiона[1] и ген.-ад. Иванова. Ничтожная съ технической стороны, эта перевозка не представляла никакой трудности. Однако, въ виду особой ея цѣли и придававшагося ей значенiя, Начальникъ Штаба ген. Алексѣевъ пожелалъ лично выслушать отъ меня докладъ объ ея организацiи. Когда, я во время доклада, сидѣлъ въ кабинетѣ ген. Алексѣева, вошелъ адъютантъ генерала и доложилъ о прибытiи ген. ад. Иванова, который немедленно и былъ приглашенъ Алексѣевымъ. Съ своей привычной привѣтливостью поздоровавшись съ ген. Ивановымъ, Алексѣевъ, не садясь, какъ то весь выпрямился, подобрался и внушительнымъ оффицiальнымъ тономъ сказалъ Иванову: «Ваше Высокопревосходительство, Государь Императоръ повелѣлъ вамъ, во главѣ Георгiевскаго баталiона и частей кавалерiи, о движенiи коихъ одновременно сдѣланы распоряженiя, отправиться въ Петроградъ для подавленiя бунта, вспыхнувшаго въ частяхъ петроградскаго гарнизона». Послѣ этого Алексѣевъ сдѣлалъ паузу, воспользовавшись которой Ивановъ отвѣтилъ, что Воля Государя Императора для него священна, и что онъ постарается выполнить повелѣнiе Государя. Алексѣевъ молчалъ. Понимая, что генераламъ надо, быть можетъ, переговорить, съ глазу на глазъ, и видя, что Алексѣевъ какъ будто позабылъ о моемъ присутствiи въ кабинетѣ, я постарался обратить на себя его вниманiе. Алексѣевъ какъ бы спохватившись, распрощался со мной, и я вышелъ изъ кабинета. Дальнѣйшего разговора я не слышалъ. Думаю, что у Алексѣева тогда уже мало было [16] надежды на успѣхъ экспедицiи Иванова. Ивановъ, съ которымъ и раньше этого мнѣ приходилось нѣсколько разъ дружески и откровенно бесѣдовать, былъ очень озабоченъ, когда черезъ часъ прiѣхалъ ко мнѣ, чтобы сговориться о подробностяхъ поѣздки. Я уговорился съ нимъ, что буду непосредственно освѣдомлять его о движенiи прочихъ частей, направляемыхъ, изъ района сѣвернаго фронта въ его распоряженiе, и что онъ будетъ телеграфировать непосредственно мнѣ о своемъ движенiи. «Только сомнѣваюсь я, Ваше Высокопревосходительство, чтобы вы получили мои телеграммы», сказалъ я ему, «перехватывать ихъ будутъ». Я оказался правъ. Сколько помнится, изъ нѣсколькихъ посланныхъ Ивановымъ телеграммъ (о чемъ я узналъ отъ него уже впослѣдствiи), я получилъ только одну. А моихъ телеграммъ онъ не получалъ вовсе. За то потомъ, значительно уже позже, я имѣлъ удовольствiе прочесть всѣ мои телеграммы напечатанными въ книгѣ «Палладiумъ русской свободы». Эта книжка, гдѣ подъ «Палладiумомъ» разумѣлся Таврическiй Дворецъ (помѣщенiе Государственной Думы), была издана полковникомъ, комендантомъ Думы. Написанная въ тѣхъ тонахъ, въ какихъ описывались обычно отчеты о Высочайшихъ смотрахъ, парадахъ и путешествiяхъ, эта книжка представляетъ собой махровый образецъ пошлости и вѣрноподданническаго лежанiя на брюхѣ передъ революцiей.

Если не ошибаюсь, то часовъ около 9 вечера, въ день разговора моего съ ген. Ивановымъ - 27 февраля, ген. Лукомскiй (ген. квартирмейстеръ Штаба) передалъ мнѣ распоряженiе о немедленной подачѣ литерныхъ поѣздовъ (двухъ царскихъ поѣздовъ, въ одномъ изъ которыхъ обычно ѣхалъ Государь, въ другомъ свита), т. к. Государь собрался уѣзжать въ Царское Село. Я былъ нѣсколько удивленъ. Во первыхъ, я только что получилъ свѣдѣнiя - и довольно точныя, - что Государь собирается уѣзжать не сегодня, а лишь послѣзавтра утромъ. Затѣмъ, никакихъ распоряженiй о пропускѣ царскихъ поѣздовъ я обычно и не дѣлалъ, т. к. всѣми царскими поѣздками вѣдала инспекцiя императорскихъ [17] поѣздовъ, лишь согласуя, когда это было нужно, графикъ, движенiя съ соотвѣтственнымъ моимъ путейскимъ органомъ. По техническимъ условiямъ, поѣзда не могли отойти раньше поздней ночи. Глубокой ночью, вѣрнѣе раннимъ утромъ, 28 февраля, я прямо изъ своего служебнаго кабинета поѣхалъ на железнодорожную станцiю проводить Царскiй поѣздъ, чего я вообще никогда не дѣлалъ. Въ полной темнотѣ, безъ единаго огня, съ наглухо завѣшанными окнами стоялъ поѣздъ около платформы, ожидая отправленiя. На перронѣ станцiи не было никого; не лѣзла въ глаза и обычная охрана: Черезъ нѣсколько минуть изъ поѣзда вышелъ кто то изъ дворцовой прислуги и, проходя мимо меня и, видимо, признавъ меня, поклонился и сказалъ: «Да, вотъ и ѣдемъ; и вы прiѣхали Ваше Превосходительство?».. Тяжело, видимо, было на душѣ у этого человѣка. И мало убѣдительны были тѣ нѣсколько словъ ободренiя, которыя я сказалъ ему. Тяжело было на душѣ у всѣхъ...

Прошли два томительныхъ дня. Пожаръ въ Петроградѣ разгорался. Движенiе царскаго поѣзда по Московско-Виндаво-Рыбинской дорогѣ, переходъ на востокъ на Николаевскую дорогу; возвращенiе на «Дно»; движенiе на западъ на Сѣверо-Западную дорогу; прибытiе въ Псковъ. Пребыванiе въ Псковѣ. - Отреченiе. Уже позже узнали мы подробности отреченiя. Узнали и о томъ, какъ впустую пропалъ весь зарядъ краснорѣчiя человѣка, поѣхавшаго убѣждать Царя объ отреченiи. «Я уже рѣшился», т. е. рѣшился раньше вашей рѣчи, - таковъ былъ отвѣть Государя на рѣчь Гучкова. Отреченiе его было дѣйствительно, какъ сказалъ онъ позже намъ, - «слѣдствiемъ его рѣшенiя», принятаго подъ влiянiемъ представленiй высшаго команднаго состава армiи, но внѣ всякого влiянiя рѣчей посланцевъ Думы.

Въ ближайшiе и особенно послѣдующiе за отреченiемъ Государя дни, Ставка Верховнаго Главнокомандующаго представляла отвратительное зрѣлище. Штабные писаря, инженерные кондуктора, [18] шофферы - вся эта штабная челядь, которой была набита Ставка, какъ и каждый большой штабъ, - весь этотъ народъ теперь, когда революцiя, такъ сказать, была уже оффицiально объявлена, при каждомъ случаѣ, съ красными кокардами на фуражкахъ, обвѣшанные красными повязками, бантами и съ красными шарфами или лентами черезъ плечо, на подобiе генеральскихъ лентъ, по одиночкѣ, парами и группами, пѣшкомъ и на извозчикахъ, озабоченно шныряли, носились и просто слонялись по городу. Собирались въ кучки, на митинги, и говорили, говорили безъ конца, упиваясь пошлостью собственнаго краснорѣчiя. Можетъ быть никогда еще не было сказано такъ много пустопорожнихъ словъ на темы о «самомъ свободномъ гражданинѣ самой свободной въ мipѣ страны» и о «самомъ свободномъ солдатъ самой свободной въ мiрѣ армiи». И неизмѣнно вся болтовня заключала въ себѣ плевки въ сторону Государя и поношенiе «проклятаго свергнутаго режима». Казалось, что для всей этой разнуздавшейся писарщины главнымъ прiобрѣтенiемъ и достижеiемъ, главнымъ «завоеванiемъ революцiи» было право лакейски невозбранно ругать своихъ бывшихъ господъ. Увы, они отражали лишь большую часть Pocciи. Все это заканчивалось призывами къ соблюденiю нелѣпой «революцiонной дисциплины» и «къ борьбѣ до побѣднаго конца». Однако, рѣчи о «революцiонной дисциплинѣ» весьма плохо согласовались съ дѣйствительностью. Дисциплина была въ сущности вовсе «отмѣнена». Наиболѣе видимый внѣшнiй знакъ дисциплины - отданiе чести - было замѣнено «взаимнымъ привѣтствiемъ», при чемъ, какъ то чаще всего выходило такъ, что солдатъ ждалъ этого знака привѣтствiя отъ генерала, иногда и не отвѣчая ему тѣмъ же. Требовавшаяся нашимъ уставомъ остановка во фронтъ старшимъ начальникамъ, обязательная въ нѣкоторыхъ случаяхъ и для генераловъ, была совсѣмъ отмѣнена. По мнѣнiю самыхъ свободныхъ въ мiрѣ солдатъ этотъ знакъ чинопочитанiя «унижалъ человѣческое достоинство». Однако, работа кое какъ шла - главнымъ образомъ потому, что въ Ставкѣ она была большей частью [19] офицерской. Слова о «войнѣ до побѣднаго конца» звучали уже совсѣмъ неискренно. Всѣ требовали этого «побѣднаго конца» и всѣ готовы были «вести борьбу», однако съ тѣмъ, чтобы никого не посылали на фронтъ, а, главное, въ окопы. Очень скоро, однако, въ этомъ хаосѣ всероссiйскаго разгильдяйства, вѣрнымъ отраженiемъ котораго была и Ставка, стала ясно замѣчаться твердая, злостная направляющая рука - рука «Совѣта рабочихъ и солдатскихъ депутатовъ». И для всѣхъ насъ не «принявшихъ» революцiи, а лишь «подчинившихся» ей, сдѣлалось яснымъ, что не только о «борьбѣ до побѣднаго конца», но и вообще ни о какой дальнѣйшей войнѣ не можетъ быть и рѣчи. И для огромнаго большинства офицеровъ и генераловъ стало понятнымъ, что рѣшенiе альтернативы - «родина, или Николай II» - «доведенiе войны до побѣды, или отреченiе царствующаго Государя» - рѣшенiе въ пользу «родины», за счетъ «Николая II», - что это рѣшенiе будучи жертвой, было жертвой безполезной, ибо не должно было существовать и самой альтернативы, бывшей лишь ложнымъ внушенiемъ заблудившагося общественнаго мнѣнiя. И рѣдкiе изъ насъ не провидѣли того времени, когда люди съ короткимъ умомъ, но длиннымъ языкомъ, въ поискахъ виновниковъ нашихъ бѣдствiй, устраняя себя изъ числа этихъ виновниковъ, бросятъ офицерству и, главнымъ образомъ, генеральству обвиненiе въ «предательствѣ своего Царя». И до сихъ поръ еще плохо понимаютъ эти обвинители, преимущественно изъ нашей «общественности» и интеллигенцiи и, также, женщины нашей интеллигенцiи, что десятилѣтiями воспитывавшiяся въ нихъ нелюбовь, прмзрѣнiе и брезгливость къ своей армiи и офицерству - къ этимъ «грубымъ солдафонамъ» были однимъ изъ главныхъ дѣйствительныхъ, и идейныхъ, и практическихъ пособниковъ и нашей революцiи, и, слѣдовательно, и нашихъ бѣдствiй.

Къ вечеру 3 марта, Государь вернулся изъ Пскова въ Могилевъ. Передъ ген. Алексѣевымъ всталъ вопросъ - какъ же встрѣтить Государя. Обычно, при его прiѣздахъ на вокзалъ, собирались для [20] встрѣчи остававшiяся въ Ставкѣ лица свиты (такихъ почти никогда не бывало, ибо свита была очень немногочисленна и всѣ лица свиты уѣзжали съ Государемъ), Великiе Князья и 6-7 человѣкъ старшихъ генераловъ, съ ген. Алексѣсвымъ во главѣ.

Встрѣтить Государя именно такъ, т. е. такъ, какъ будто бы ничего не случилось, - казалось невозможнымъ. Еще менѣе возможнымъ было совсѣмъ его не встрѣтить, или встрѣтить одному Алексѣеву. Съ присущими ген. Алексѣеву тактомъ и сердечной деликатностью, онъ рѣшилъ обставить встрѣчу Государя такъ, что бы хотя бы здѣсь, въ бывшемъ своемъ Штабѣ, не почувствовалъ онъ ослинаго копыта. На встрѣчу Государя были приглашены всѣ генералы, штабъ-офицеры и чиновники соотвѣтствующихъ ранговъ, т. е. около половины числа чиновъ Ставки - всего чселовѣкъ около полутораста. Въ предвечернiе сумерки сѣраго, холоднаго и мрачнаго мартовскаго дня, собрались мы всѣ въ обширномъ павильонѣ, выстроенномъ на военной платформѣ могилевской станцiи, спецiально для прiема царскихъ и другихъ парадныхъ поѣздовъ. Разбились по кружкамъ и въ ожиданiи поѣзда вели разговоры о печальныхъ событiяхъ дня. Такъ какъ я первый долженъ былъ узнать о приближенiи поѣзда, то я и держался ближе къ Алексѣеву. Мы стояли группой въ 5-6 человѣкъ - Алексѣевъ, Вел. Кн. Борисъ Владимировичъ и Сергей Михайловичъ, я и еще одинъ - два человѣка. Только что были получены извѣстiя объ оставленiи Царской Семьи, остававшейся въ Царскомъ Селѣ, частью Государева Конвоя, о другихъ печальныхъ подробностяхъ петроградскихъ событiй. Новости эти передавались изъ устъ въ уста и говорили о нихъ и въ нашемъ кружкѣ. Алексѣевъ больше грустно молчалъ; былъ молчаливъ и Вел. Кн. Борисъ Владимировичъ, за то Вел. Кн. Сергѣй Михайловичъ, съ присущей ему злой иронiей и остротой языка, называлъ всѣ вещи настоящими именами. Сумерки сгущались. Въ дверяхъ показался комендантъ станцiи и доложилъ мнѣ, что царскiй поѣздъ вышелъ со ст. Лотва - послѣднiй полу-станокъ верстахъ въ 6-7 отъ Могилева. Я доложилъ Алексѣеву, [21] и всѣ мы слѣдомъ за нимъ вышли на платформу, гдѣ и выстроились длинной шеренгой по старшинству чиновъ. Я стоялъ шестымъ или седьмымъ справа и оказался почти противъ дверей царскаго вагона при остановкѣ поезда.

Медленно подошелъ поездъ и остановился у платформы. Изъ поѣзда, какъ всегда, выскочили два конвойныхъ казака, подложили трапикъ къ выходу изъ Царскаго вагона и встали по обѣ стороны трапа. Изъ одного изъ сосѣднихъ вагоновъ вышелъ дежурный флигель-адьютантъ - Герцогъ Лейхтенбергскiй и медленно приблизился къ вагону Государя. Это былъ первый человѣкъ изъ близкихъ Государю лицъ, котораго мы увидѣли после отреченiя. Вся его походка, лицо, весь его видь являлъ выраженiе крайней подавленности и удрученiя. Мы ждали выхода Государя. На платформѣ была мертвая и какая-то напряженная тишина. Однако, вмѣсто Государя въ двери вагона показался кто-то изъ дворцовой прислуги, быстро направился къ ген. Алексѣеву и пригласилъ его въ вагонъ. Алексѣевъ вошелъ въ вагонъ, пробылъ тамъ не болѣе двухъ минутъ, вышелъ и сталъ на свое мѣсто.

Черезъ нѣсколько мгновенiй въ двери вагона показался Государь и сошелъ на платформу. Онъ былъ одѣтъ въ форму кубанскихъ казаковъ - въ этой формѣ ходилъ онъ и въ послѣднiе дни пребыванiя своего въ Ставкѣ - въ пальто, въ большой бараньей папахѣ, сплюснутой спереди и сзади. Онъ очень сильно измѣнился за то время, что я его не видѣлъ. Лицо сильно похудѣло, было желто-сѣраго цвета, кожа какъ то обтянулась и обсохла на скулахъ; весь видь Государя былъ очень нервный. Однако, черезъ нѣсколько мгновенiй, онъ, видимо, овладѣлъ собой, улыбнулся своей всегдашней привѣтливой улыбкой и всѣмъ намъ отдалъ честь, слегка поклонившись. Въ это же время къ нему приблизился Министръ Двора ген. ад. гр. Фредериксъ и Дворцовый Комендантъ ген.-м. Воейковъ. Бѣдный старикъ Фредериксъ, какъ [22] всегда тщательно одѣтый, выбритый и причесанный, казался совсѣмъ убитымъ, одряхлѣвшимъ и опустившимся. Воейковъ сохранялъ свой обычный вздернутый видь, но былъ явно растерянъ, и глаза его неувѣренно бѣгали. Государь подошелъ къ правому флангу нашей, жутко молчавшей, шеренги и началъ обходъ, никому не подавая руки, по, или говоря кое кому по нѣсколько привѣтливыхъ словъ или, большей частью, по своему обыкновенiю, молча задерживаясь передъ каждымъ на нѣсколько мгновенiй. Лѣвѣй меня и рядомъ со мной стоялъ свиты Его Величества Ген. Петрово-Соловово, постоянно жившiй въ Ставкѣ. За нѣсколько дней до революцiи онъ уѣхалъ по своимъ дѣламъ въ Москву, откуда вернулся въ Ставку наканунѣ прiѣзда Государя. Этотъ, съ хорошимъ университетскимъ и общимъ образованiемъ, человѣкъ, губернскиiй предводитель дворянства и богатый землевладѣлецъ имѣлъ въ своемъ лейбъ-гусарскомъ мундирѣ видъ кутилы и беззаботнаго малаго, каковымъ онъ, однако, вовсе не былъ, будучи человѣкомъ весьма дѣльнымъ, острымъ и умно находчивымъ на языкъ. Государь привѣтливо съ нимъ поздоровался и сказалъ ему «а, вы вернулись». Петрово-Соловово, какъ и всѣ мы, подавленный и взволнованный этими минутами встрѣчи Государя - отрекшагося Государя, - въ ближайшей свитѣ котораго онъ былъ, и, видимо, въ желанiи какъ-нибудь, что нибудь сдѣлать и чѣмъ нибудь выразить Государю наполнявшiя его чувства и горя, и сожалѣнiя, и любви къ нему, - въ отвѣть на полувопросъ, полузаявленiе Государя, сразу быстро и много заговорилъ. Сталъ разсказывать о причинахъ своего пребыванiя въ Москвѣ, о болѣзни своей сестры и о подробностяхъ этой болѣзни и пр., совершенно не замѣчая, что Государь все время порывается итти дальше. Воспользовавшись секундной паузой въ рѣчи генерала, Государь перебилъ его неопредѣленными словами, сказавъ нѣчто вродѣ «да, ну такъ, вотъ такъ», - и продолжалъ свой обходъ. Окончивъ обходъ, Государь на минуту зашелъ въ вагонъ, вышелъ оттуда и направился къ своему автомобилю, который подали ему непосредственно [23] къ вагону. Воспользовавшись этой минутой, я подошелъ къ гр. Фредериксу, чтобы выяснить у него одинъ мелочный вопросъ. Всѣ мы понимали, что чувство элементарнаго приличiя заставляетъ насъ думать о томъ, чтобы во время пребыванiя Государя въ Ставкѣ, - которое, какъ намъ было ясно, будетъ очень кратковременнымъ, постараться не нарушать тѣхъ мелочей сложившагося въ Ставкѣ повседневнаго обихода, который касались личности Государя. Одна изъ этихь мелочей заключалась въ слѣдующемъ. Mнѣ, какъ высшему начальнику почтово-телеграфной части на театрѣ военныхъ дѣйствiй (у меня въ подчиненiи, въ числѣ прочихъ, было нѣсколько тысячъ почтово-телеграфныхъ чиновниковъ) ежедневно приносили прямо съ аппарата наклеенную на телеграфномъ бланкѣ подлинную ленту агентскихъ телеграммъ. Эти депеши я непосредственно отъ себя сейчасъ же пересылалъ Воейкову, а онъ передавалъ ихъ Государю, который ихъ всегда внимательно и читалъ. Нарушать этого порядка я, по указанной выше причинѣ, не хотѣлъ. Съ другой же стороны, агентскiя телеграммы въ это время было полны такой безудержной и лакейской ругани, направленной лично противъ Государя и его Семьи, что я прямо не рѣшался посылать ихъ. За разрѣшенiемъ этого вопроса я и обратился къ гр. Фредериксу: «какъ же Вы думаете, Ваше Сiятельство, посылать депеши, или лучше не посылать, - можетъ быть Государь и не вспомнить о нихъ». Бѣдный старикъ, подавленный и удрученный, ничего не могь мнѣ отвѣтить: «Да, да - нельзя, не нужно, но и нельзя... Знаете, спросите Воейкова». Воейковъ на секунду задумался. «А не можете-ли Вы ихъ какъ-нибудь подцензуровывать сами», спросилъ онъ меня, - «ну, вырѣзать особенно плохiя мѣста». Я сказалъ, что это совершенно неосуществимо, просто технически. «Да, да. А онъ (т. е. Государь) непремѣнно спроситъ», сказалъ Воейковъ. «Знаете, присылайте, попрежнему. Все равно, что ужъ теперь - махнуль онъ рукой - онъ, все равно, знаетъ», т. е. знаетъ, что его поносятъ. Я продолжалъ посылать эти депеши каждый день съ новой болью и каждый [24] разъ съ негодованiемъ. Тѣни благодарства была лишена наша революцiя. Не знаю, показывались ли эти депеши Государю.

Государь уѣхалъ во дворецъ. Разъѣхались, съ тяжелымъ сердцемъ, и мы въ мѣста ни на секунду не прекращавшейся нашей службы - службы, которая со дня на день дѣлалась все безполезнѣе и безполезнѣе, ибо все виднѣе и виднѣе было, что никакой войны, съ надеждой на успѣхъ, продолжать мы не можемъ.

По возвращенiи своемъ въ Ставку, после отреченiя, Государь пробылъ въ ней, не считая вечера 3 марта и утра 8-го, когда онъ уѣхалъ, четыре полныхъ дня. Внѣшнiй обиходь его жизни въ эти дни не измѣнился, если не считать того, что всякiя приглашенiя къ завтраку и обѣду, за исключенiемъ Великихъ Князей, были прекращены. Повидимому въ первые, по крайней мѣрѣ, два дня онъ продолжалъ по утрамъ ходить и въ то помѣщенiе Штаба, гдѣ Алексѣевъ дѣлалъ ему доклады о ходѣ военныхъ дѣйствiй. Не рѣшаюсь утверждать этого опредѣленно, но помнится, что тогда говорили, что эти посѣщенiя вызывали серьезное неудовольствiе противъ Алексѣева въ Петроградѣ, где Временное Правительство и совѣтъ рабочихъ и солдатскихъ депутатовъ, черезъ своихъ агентовъ, преимущественно изъ писарскаго населенiя Ставки, были точно освѣдомлены о всемъ, что тамъ происходило. На другой день послѣ прiѣзда Государя, т. е. 4 марта, въ Ставку прiѣхала изъ Кiева Вдовствующая Императрица, осталась въ своемъ вагонѣ на станцiи и пробыла тамъ все время до отъѣзда Государя. Со времени ея прiѣзда Государь большей частью обѣдалъ и завтракалъ у нея. Чтобы попасть изъ дворца, т. е. изъ губернаторскаго дома, стоявшаго на самомъ берегу Днѣпра, на вокзалъ, надо было проѣхать свыше двухъ верстъ, при чемъ большую часть этого пути приходилось дѣлать по главной прямой и широкой улицѣ города. Государь ѣздилъ на станцiю въ закрытомъ автомобилѣ. При встрѣчахъ съ быстро ѣдущимъ автомобилемъ многiе не успѣвали узнать Государя. Изъ тѣхъ, которые узнавали, [25] нѣкоторые - военные и штатскiе - привѣтствовали его, или на ходу снимали шляпы и отдавая честь, или останавливаясь. Были и такiе, которые узнавали и отворачивались, дѣлая видь, что не замѣчаютъ. Были и такiе, которые узнавали, не отворачивались, но и не кланялись. Но за то были и такiе, которые останавливались, становились на колѣни и кланялись въ землю. Много нужно было имѣть въ то время душевнаго благородства и гражданскаго мужества, чтобы сдѣлать такой поклонъ. Однако, такiе люди нашлись.

На одинъ изъ дней пребыванiя Государя выпалъ праздникъ. Какъ всегда, Государь поѣхалъ въ обѣднѣ въ штабную церковь - одну изъ большихъ городскихъ церквей, отданную въ распоряженie Штаба. Какъ всегда, вошелъ въ церковь съ лѣваго бокового входа и сталъ на свое обычное мѣсто на лѣвомъ клиросѣ. Какъ всегда, стояли въ церкви стройными рядами конвойные казаки со своими офицерами, занимая пространство между пилонами противъ царскихъ вратъ, оставляя широкiй проходъ посерединѣ для молящихся. Многихъ изъ этихъ офицеровъ видѣлъ я черезъ два года на Кубани, въ качествѣ служащихъ въ мѣстномъ «правительствѣ», не только твердо забывшихъ службу свою въ личномъ конвоѣ Русскаго Царя, но и забывшихъ-то, что они не только «кубаньци» - обь этомъ, они очень помнили и это подчеркивали, - но, прежде всего, сыны Великой Россiи. Приближалось, по ходу обѣдни, время «великаго выхода», съ сопровождавшимъ его возгласомъ священника, начинавшемся въ алтарѣ и выносимымъ на середину амвона передъ царскiя врата: «Благочестивѣйшаго, Самодержавнѣйшаго, Великаго Государя нашего». Этого возгласа мы не услышали. Но услышали другой, никакимъ церковнымъ канономъ не установленный и придуманный тутъ же нашимъ штабнымъ священникомъ о. Владимiромъ. Государь поминался въ немъ, но въ необычныхъ и непривычныхъ словахъ, однако, поминался... «Я не могъ помянуть его, какъ обычно», говорилъ потомъ о. Владимiръ, «ибо онъ не самодержавнѣйшiй и даже уже не Государь. Я не могъ его обидѣть такимъ всегдашнимъ возгласомъ. [26] Но я и не могъ не помянуть совсѣмъ Царя, стоявшаго тутъ же въ церкви, у алтаря, на томъ самомъ мѣстѣ гдѣ я привыкъ видѣть его каждую службу, въ теченiе двухъ лѣтъ». Рисковалъ, очень рисковалъ этотъ благородный человѣкъ - и не побоялся рискнуть...

Вечеромъ 7 марта, на четвертый день пребыванiя Государя въ Ставкѣ, вошелъ ко мнѣ въ кабинетъ ген. К. Толстый, грузный, жирный, рыжiй, съ широкимъ блѣднымъ лицомъ, молодой, умный, способный и талантливый, но весьма шаткiй человѣкъ, онъ занималъ въ Ставкѣ должность высшаго представителя министерства Путей Сообщенiя, имѣя свое начальство въ Петроградѣ, въ лицѣ министра, а въ то время, слѣдовательно, въ лицѣ инж. Бубликова (Некрасовъ, кажется еще не вступилъ въ должность). К., нашъ товарищъ, сверстникъ и сослуживецъ, послѣ переворота какъ то сразу рѣзко отдѣлился отъ насъ, считая себя членомъ Временнаго Правительства и боясь попасть «подъ подозрѣнiе», въ которомъ, до большевицкой революцiи включительно, находилась вся Ставка. Впослѣдствiи онъ, изъ за неосмотрительно подписанной во время корниловскихъ дней телеграммы (на что онъ горько мнѣ жаловался), попалъ въ Быховскую тюрьму вмѣстѣ съ Корниловымъ, а еще позже былъ растерзанъ большевистской толпой въ Полтавѣ, только что взятой тогда добровольческой армiей. Съ Бубликовымъ и Некрасовымъ онъ находился въ оживленной и искательной перепискѣ. По взволнованному и недоумѣвающему лицу К. я увидѣлъ, что случилось что-то особенное. «Я пришелъ къ Вамъ по-дружески за совѣтомъ», сказалъ онъ мнѣ; «вотъ я только что получилъ шифрованную телеграмму отъ Бубликова (или, не помню уже, отъ Некрасова) съ извѣстiемъ, что завтра утромъ прiѣдутъ въ Могилевъ четыре члена Государственной Думы для того, чтобы арестовать Государя и отвести его въ Петроградъ. Мнѣ воспрещается освѣдомлять кого-либо объ этомъ и приказано приготовить секретно поѣзда и паровозы. Такъ вотъ я, чортъ его знаетъ, и не знаю, что дѣлать». «Видите-ли», отвѣтилъ я ему, [27] «или Вы должны были ужъ держать все это въ секретѣ и никому не говорить, или, разъ Вы пришли ко мне за совѣтомъ, то вотъ Вамь мой отвѣть: вотъ у поѣзда стоить мой автомобиль, садитесь въ него и немедленно поѣзжайте къ Алексѣеву». «Да какъ же, вѣдь телеграмма секретная». «Да вѣдь понiмаете-же Вы сами, что нужно предупредить, иначе вѣдь Вы ко мнѣ и не пришли бы. Ну, скажите Алексѣеву, что это секреть, онъ уже съумѣетъ съ этимъ секретомъ распорядиться. А коли Вы не поѣдете, такъ я самъ поѣду. А если поѣдете, то никто не будетъ знать, что я знаю о Вашей телеграммѣ». К. уѣхалъ. Позже я узналъ, что когда онъ въ разговорѣ съ Алексѣевымь сталь, такъ сказать, напирать на то, что то, что онъ ему передаетъ - секреть, обладанiемъ котораго онъ, К., обязанъ лишь своему особому положенiю, то Алексѣевъ весьма сухо его оборвалъ, сказавъ, что онъ самъ знаетъ, что ему дѣлать.

Отъѣздъ Государя, по приказанiю изъ Петрограда, былъ назначенъ утромъ, помнится, въ 9 ч., а еще раньше должны были прiехать экстреннымъ поѣздомъ посланцы Временнаго Правительства. Такъ сказать, на сборы въ дорогу времени Государю совсѣмъ не давалось. Однако, безконечная болтовня, произносимыхъ на промежуточныхъ станцiяхъ рѣчей, задержала въ дорогѣ пословъ - двухь кадетъ и двухъ соцiалистовъ (послѣднiе - по выбору совѣта рабочихъ и солдатскихъ депутатовъ), и они опоздали.

Около половины одиннадцатаго я получнлъ записку, что Государь передъ отъѣздомъ желаетъ попрощаться съ чинами Ставки, чего, какъ разъ и не желали, повидимому, въ Петроградѣ. Ген. Алексѣевъ просилъ собраться по возможности всѣхъ въ 11 час. въ помещенiи Управленiя Дежурнаго Генерала. Едва успѣлъ я дать знать объ этомъ подчиненнымъ мнѣ и расположеннымъ въ разныхъ зданiяхъ учрежденiямъ, какъ наступило уже время идти. «А Вы не пойдете», спросилъ я встрѣтившагося мнѣ ген. К., «Нѣтъ, знаете, что же тамъ», небрежно отвѣтилъ онъ мнѣ, - «Надо, [28] наконецъ, рѣшить какого берега держаться». Нечего или, вѣрнѣе, безполезно было отвѣчать. Я пришелъ на мѣсто собранiя однимъ изъ послѣднихъ. Ген. Алексѣевъ былъ уже тамъ. Это была довольно большая зала, бывшая въ мирное время залой засѣданiя могилевскаго окружного суда. Отъ середины обѣихъ длинныхъ стѣнъ залы отходили невысокiя балюстрады, оставлявшiя между собой широкiй проходъ и отдѣлявшiя, въ былое время, мѣста для публики отъ судейскихъ мѣстъ. Собравшiеся размѣстились въ нѣсколько тѣсно сбитыхъ рядовъ по стѣнамъ, вокругъ всего зала и по обѣ стороны балюстрадъ, образовавъ, такимъ образомъ, какъ бы восьмерку. Въ правомъ верхнемъ углу этой восьмерки находилась входная дверь. Направо отъ нея, вдоль по поперечной стѣнѣ зала стали нижнiе чины - человѣкъ около 50-60 - конвойцы, солдаты Георгiевскаго баталiона, Собственнаго Его Величества своднаго пѣхотнаго полка, кое-кто изъ писарей. Налѣво около двери сталъ ген. Алексѣевъ. Далѣе помѣщались, поочереди, всѣ управленiя Штаба. Мнѣ пришлось стоять въ правомъ нижнемъ углу восьмерки, а мои многочисленные подчиненные и путейскiе чины заняли всю внутреннюю короткую стѣну зала. Лѣвѣе насъ, по длинной стѣнѣ стояли офицеры конвоя, Георгiевскаго баталiона, своднаго полка и другiе. Правѣе меня и рядомъ со мной стоялъ полевой интендантъ ген. Егорьевъ со своими чинами. Настроенiе въ залѣ было очень нервное и напряженное. Чувствовалось, что достаточно малѣйшаго толчка, чтобы вывести всю эту толпу изъ равновѣсiя.

Ровно въ 11 час. въ дверяхъ показался Государь. Поздоровавшись съ Алексѣевымъ, онъ обернулся направо къ солдатамъ и поздоровался съ ними негромкимъ голосомъ, какъ здоровался въ комнатахъ. «Здравiя желаемъ Ваше Императорское Величество» - полнымъ, громкимъ и дружнымъ голосомъ отвѣчали солдаты. Въ газетахъ того времени мнѣ приходилось читать написанныя языкомъ того же времени замѣтки о томъ, что «солдаты революцiонной армiи, въ сознанiи чувства своей революцiонной гордости, [29] презрительнымъ молчанiемъ отвѣтили на обращенное къ нимъ привѣтствiе Николая Романова». Все это есть пошлый вздоръ, произведенiе перьевъ лакеевъ отъ революцiи. Выслушавъ отвѣть нижнихъ чиновъ, Государь быстро направился вглубь залы и остановился въ перехватѣ восьмерки, въ нѣсколькихъ шагахъ отъ меня, лицомъ въ мою сторону. Я ясно и до мельчайшихъ подробностей видѣлъ его фигуру и лицо. Онъ былъ одѣтъ въ сѣрую кубанскую черкеску, съ шашкой черезъ плечо. Единственное измѣненiе заключалось въ томъ, что всѣ военные союзническiе кресты, учрежденные во время войны, которые онъ носилъ постоянно, были сняты. На груди висѣлъ одинъ лишь георгiевскiй крестъ, ярко бѣлѣвшiй на темномъ фонѣ черкески. Лѣвую руку съ зажатой въ ней папахой онъ держалъ на эфесѣ шашки. Правая была опущена, и сильно и замѣтно дрожала. Лицо было еще болѣе пожелтѣвшее, посѣрѣвшее и обтянутое, и очень нервное. Остановившись, Государь сдѣлалъ небольшую паузу и затѣмъ началъ говорить рѣь. Первые слова этой рѣчи я запомнилъ буквально. Онъ говорилъ громкимъ и яснымъ голосомъ, очень отчетливо и образно, однако сильно волнуясь, дѣлая неправильныя паузы между частями предложенiя. Правая рука все время сильно дрожала. «Сегодня... я вижу васъ... въ послѣднiй разъ», началъ Государь, «такова воля Божiя и слѣдствiе Моего рѣшенiя». Далѣе онъ сказалъ, что отрекся отъ престола, видя въ этомъ пользу Pocciи и надежду побѣдоносно кончить войну. Отрекся въ пользу брата Вел. Кн. Михаила Александровича, который, однако, также отрекся отъ престола. Судьба Родины ввѣрена теперь Временному Правительству. Онъ благодаритъ насъ за вѣрную службу ему и родинѣ. Завѣщаетъ намъ вѣрой и правдой служить Временному Правительству и во что бы то ни стало довести до конца борьбу противъ коварнаго, жестокаго, упорнаго - и затѣмъ слѣдовалъ еще цѣлый рядъ отлично подобранныхъ эпитетовъ - врага. Государь кончилъ. Правая рука Его уже не дрожала, а какъ то дергалась. Никогда не наблюдалъ я такой глубокой, [30] полной, такой мертвой тишины въ помѣщенiи, гдѣ было собрано нѣсколько сотъ человѣкъ. Никто не кашлянулъ и всѣ упорно и точно не мигая смотрѣли на Государя. Поклонившись намъ, онъ повернулся и пошелъ къ тому мѣсту, гдѣ стоялъ Алексѣевъ. Отсюда онъ началъ обходъ присутствующихъ. Подавая руку старшимъ генераламъ и кланяясь прочимъ, говоря кое-кому нѣсколько словъ, онъ приближался къ моему мѣсту. Когда онъ былъ въ разстоянiи нѣсколькихъ шаговь отъ меня, то напряженiе залы, все время сгущавшееся, - наконецъ, разрѣшилось. Сзади Государя кто то судорожно всхлипнулъ. Достаточно было этого начала, чтобы всхлипыванiя, удержать которыя присутствующiе были, очевидно, уже не въ силахъ, раздались сразу во многихъ мѣстахъ. Многiе просто плакали и утирались. Вмѣстѣ съ всхлипыванiями раздались и слова: «тише, тише, вы волнуете Государя». Однако, судорожныя перехваченныя всхлипыванiя эти не утихали. Государь, оборачивался направо и налево, по направленiю звуковъ, и старался улыбнуться, однако улыбка не выходила, - а выходила какая-то гримаса, оскаливавшая ему зубы и искажавшая лицо; на глазахъ у него стояли слезы. Тѣмъ не менѣе онъ продолжалъ обходъ. Подойдя ко мнѣ, онъ остановился, подалъ мнѣ руку и спросилъ: «это ваши?». Я, тоже сильно волнуясь и чувствуя, что губы у меня дрожатъ, отвѣтилъ. Въ эту же минуту я замѣтилъ, что стоявшiй правѣе меня ген. Егорьевъ, человѣкъ, какъ я выше сказалъ, до крайности нервный, очевидно уже не владѣя собой вовсе, спрятался за меня, и что Государь его не видитъ. Тогда я полуобернулся наладь, схватилъ правой рукой Егорова за талiю, выдвинулъ его впередъ, и сказалъ: «мои... и вотъ главный полевой интендантъ». Государь подалъ ему руку и на секунду задумался. Потомъ поднявь на меня глаза и, глядя въ упоръ, сказалъ: «помните же Т., что я говорилъ вамъ, непремѣнно перевезите все, что нужно для армiи», и, обращаясь къ Егорьеву: «а вы непремѣнно достаньте; теперь это нужно больше чѣмъ когда-либо. Я говорю вамъ - что я не сплю, когда думаю, что [31] армiя голодаетъ». Подавъ руку мнѣ и Егорьеву, онъ пошелъ дальше. Подойдя къ офицерамъ своего конвоя, онъ никому не подалъ руки м. б. потому, что онъ виделся уже съ ними утромъ отдѣльно. За то онъ поздоровался со всѣми офицерами Георгiевскаго баталiона, только что вернувшимися изъ экспеднцiи въ Петроградъ. Судорожныя всхлипыванiя и вскрики не прекращались. Офицеры Георгiевскаго батальона - люди, по большей части, нѣсколько разъ раненые - не выдержали: двое изъ нихъ упали въ обморокъ. На другомъ концѣ залы рухнулъ кто-то изъ солдатъ-конвойцевъ. Государь, все время озираясь на обѣ стороны, со слезами въ глазахъ, не выдержалъ и быстро направился къ выходу. Навстрѣчу ему выступилъ Алексѣевъ и началъ что-то говорить. Начала рѣчи я не слышалъ, такъ какъ всѣ бросились за Государемъ и въ залѣ поднялся шумъ отъ шарканiя ногъ. До меня долетѣли лишь послѣднiя слова взволнованнаго голоса Алексѣева: «а теперь, Ваше Величество, позвольте мнѣ пожелать Вамъ благополучнаго путешествiя и дальнѣйшей, сколько возможно, счастливой жизни». Государь обнялъ и поцѣловалъ Алексѣева и быстро вышелъ.

Больше я его уже никогда не видѣлъ. И опять, какъ мѣсяцъ назадъ, шли мы вмѣстѣ съ Егорьевымъ и говорили о Государѣ. И обоимъ намъ было ясно, что не притворялся этотъ человѣкъ, а дѣйствительно любилъ и армiю и Pocciю глубокой любовью. И много нужно было имѣть этой любви и вѣры въ Pocciю, чтобы, развѣнчаннымъ Царемъ, въ тяжкiя минуты публичнаго прощанiя, не только указать бывшимъ своимъ подданнымъ на ихъ общiй долгъ передъ родиной, но еще и вспомнить о той отдѣльной заботѣ, которой тревожился Онъ, среди прочихъ безчисленныхъ дѣлъ государственнаго управленiя.

Н. ТИХМЕНЕВЪ.


[1] Такъ называлось особая часть, составленная, въ числѣ нѣсколькихъ сотъ человѣкъ, изъ командированныхъ, отъ всѣхъ пѣхотныхъ честей армiи солдатъ и офицеровъ - георгiевскихъ кавалеровъ. Эти люди были сведены въ баталiонъ, получившiй особую форму съ эмблемами ордена Св. Георгiя, названный Георгiевскимъ и назначенный для несенiя охранной и сторожевой службы при Царской Ставкѣ.


Текст воспроизведен по изданию: Тихменев Н.М. Из воспоминаний о последних днях пребывания Императора Николая в Ставке. - Ницца. 1925. С. 7 - 32.

Комментарии
Поиск
Только зарегистрированные пользователи могут оставлять комментарии!
Русская редакция: www.freedom-ru.net & www.joobb.ru

3.26 Copyright (C) 2008 Compojoom.com / Copyright (C) 2007 Alain Georgette / Copyright (C) 2006 Frantisek Hliva. All rights reserved."