История России - Новейшая история России и стран бывшего СССР

Это было всего вернее - 22 февраля. Я сидел днем, по обыкновению, в редакции «Северных записок» и был занят очередной работой - правил гранки ближайшей книжки журнала, которая должна была выйти в конце месяца. Вошло несколько человек рабочих - пять-шесть - и сказали, что хотели бы видеть А. Ф. Керенского (он был сотрудником «Северных записок»). Узнав, что я был секретарем редакции, они объяснили, что являются делегацией путиловских рабочих, и что одновременно другая такая же делегация направилась к «депутату Чхеидзе» (они отчетливо подчеркивали депутатское звание Керенского и Чхеидзе). К «депутату Керенскому» у них важное поручение, но в чем оно состояло они мне не сказали. Я тут же, при них, созвонился с А. Ф. Керенским (к счастью, удалось застать его дома - тел. 119-60) и он выразил согласие встретиться с ними сегодня же, в редакции, в 7 часов вечера и попросил меня при этом свидании присутствовать. О согласии Керенского я и сообщил рабочим, чему, видимо, они были очень рады. Нужно сказать, что к этому времени А. Ф. Керенский, благодаря своим выступлениям в Государственной думе и в качестве защитника на политических процессах, пользовался огромной популярностью - и не только в Петербурге; в частности, большую известность ему создала поездка на Ленские прииски летом 1912 года на расследование обстоятельств ленского расстрела рабочих. Популярность его была велика    решительно во всех  кругах  общества - [105] уже тогда он сделался положительно любимцем общественности.

В семь часов назначенное свидание рабочих депутатов с Путиловского завода с А. Ф. Керенским состоялось (они, как потом признались, побоялись идти к нему на квартиру,- думали, что полиция может помешать). Рабочие подробно рассказали о локауте на Путиловском заводе. Цель их посещения обоих депутатов (Керенского и Чхеидзе) заключалась в следующем: они считали своим общественным долгом предупредить обоих депутатов (к А. Ф. Керенскому они каждый раз обращались со словами - «гражданин депутат») о серьезности создавшегося положения и о том, что они «слагают с себя ответственность за могущие произойти последствия». Таковы были буквально их слова. О себе сказали, что поручение это «к обоим депутатам» им дано забастовавшими рабочими. Весьма отчетливо и очень серьезно рабочие делегаты заявили А. Ф. Керенскому, что начавшаяся забастовка не носит частного характера и что дело тут не в экономических требованиях, также и не в продовольственных затруднениях - рабочие сознают, что это начало какого-то большого политического движения, и они считают своим долгом предупредить об этом депутата. Чем это движение кончится они не знают, но для них, по настроению окружающих рабочих, ясно, что произойти может что-то очень серьезное. Так говорили делегаты, говорили спокойно и твердо, и это спокойствие лишь подчеркивало серьезность сообщаемого. Предупреждение это оказалось в полном смысле  и с т о р и ч е с к и м  и позднее я часто вспоминал о нем и удивлялся пониманию момента, проявленному тогда путиловскими рабочими. Понимали это тогда далеко не все. Должен признаться, что тогда и я этому визиту не придал особого значения - не знаю, как отнесся к нему А. Ф. Керенский. То были настоящие  в е с т н и к и  г р я д у щ е й  р е в о л ю ц и и. Их прозорливость, вероятно, объяснялась тем, что они были у самых истоков начавшегося движения и чувствовали, насколько уже тогда была раскалена атмосфера в рабочих кругах Петрограда. Мне до сих пор кажется странным, что нигде в мемуарной литературе не упомянуто об этих   делегациях   путиловских рабочих. [106]

23 февраля

На другой день, 23 февраля, всюду в городе говорили о начавшемся на петербургских заводах стачечном движении, но никому и в голову не приходило считать это началом революции. Расширение стачки объясняли тем, что локаут на Путиловском заводе вызван желанием администрации этого завода экономить на топливе. Угля, будто бы, в Петрограде не хватало. А с Путиловского завода забастовка, в силу солидарности рабочих или по каким-либо другим причинам, перекинулась и на другие петроградские предприятия. Казалось, это движение мало чем отличалось от того, что уже несколько раз происходило и раньше. Между тем самые размеры начавшегося движения и его характер говорили О другом. На заводах происходили митинги, работа постепенно останавливалась всюду. С пением революционных песен рабочие после митингов выходили на улицы. К 12 часам дня 23 февраля почти весь Сампсониевский проспект был залит толпами рабочих. Усиленные наряды конной и пешей полиции не могли удержать демонстрантов. Днем в разных местах города были сделаны попытки остановить трамвайное движение - у некоторых вагоновожатых были отобраны пусковые ключи. С двух часов дня общее руководство подавлением беспорядков перешло от градоначальника ген. Балка в руки военных властей. На помощь были посланы казаки и драгуны. С Выборгской стороны рабочие пробивались и на левый берег Невы, были попытки остановить трамвайное движение на Литейном и Суворовском проспектах. У Казанского моста, на Невском, на углу Невского и Садовой, на Литейном проспекте, на Шпалерной происходили мелкие столкновения толпы с полицией. «То, что началось в Питере 23 февраля, - писал позднее Суханов, - почти никто не принял за начало революции... Казалось, что движение, возникшее в этот день, мало чем отличалось от движения в предыдущие месяцы. Такие беспорядки происходили перед глазами современников многие десятки раз».

24 февраля

24 говорили уже о десятках и даже сотнях тысяч бастующих, но кто мог это проверить? С утра рабочие [107] старались проникнуть в центр города. У Литейного моста, несмотря на наряды полиций и казаков, десятки тысяч рабочих прорвались на Литейный проспект. На Невском появились кучки рабочих с женами и детьми - демонстрации имели вид праздничного гулянья, но нервозность в городе повысилась. Толпы собирались в разных местах города. На мостах были расставлены заставы, чтобы разорвать город на части. Демонстрации у Казанского моста, на Невском и на Знаменской площади, Столкновения с полицией у Литейного проспекта, у Городской думы и на Знаменской площади. На Невском, Суворовском и на Литейном демонстранты останавливают трамваи, отбирают, пусковые ключи. Во второй половине дня движение трамваев прекратилось, исчезли и извозчики. Казаки рассеивают толпу, но настроены миролюбиво. По их адресу раздаются дружественные возгласы из толпы, они отвечают улыбками. В этот день, за подписью ген. Хабалова, было развешено по городу объявление, предостерегающее население в ближайшие дни не выходить на улицы - порядок будет восстановлен, если даже для этого придется прибегнуть к оружию; вызывающие беспорядки играют в руку врагов...

25 февраля

Предостережение Хабалова не имело желательных для власти результатов - 25 февраля движение во всем городе продолжало нарастать. Беспорядки в городе усиливались. Трамвайное движение совсем прекратилось теперь уже не рабочие отнимали у вагоновожатых пусковые ключи, а сами вагоновожатые, бросив где попало трамвай, уносили ключи с собой - и трамваи замирали на месте. Черные толпы рабочих на Невском. От Казанского собора к Адмиралтейству пройти нельзя - не пускают войска. Появились откуда-то самодельные красные знамена - видно, что все это произошло экспромтом. На одном из знамен я увидел буквы «Р.С.Д.Р.П.». На другом стояло «Долой войну!» Но это второе вызвало в толпе протесты и оно сейчас же было снято. Помню это совершенно отчетливо. Очевидно, оно принадлежало либо большевикам, либо «междурайонцам» (примыкавшим к большевикам), - и совсем не отвечало настроению толпы. Чем дальше, тем толпа [108] Двигалась увереннее и быстрее. Теперь мы все уже шли посередине мостовой. Это была та первая демонстрация февральских дней, которая закончилась первым кровавым столкновением на Знаменской площади - судьба захотела, чтобы я принял в ней участие. Проскакал мимо, вслед за толпой, отряд казаков - толпа посторонилась, отряд проскакал стороной улицы и не тронул манифестантов. Когда мы проходили мимо редакции газеты «День» (по правой стороне Невского), окна в верхних этажах открылись - из форточек и окон махали нам платками, полотенцами, что-то кричали, приветствовали. У самой Знаменской площади толпа загустела и почернела. Волна вынесла к самому памятнику Александра III. Из наших рядов вылез плотный бритый человек, вскарабкался на ступени памятника и обратился к толпе с речью. Я стоял совсем близко от него и хорошо его заметил, он был мне незнаком. Но через несколько дней я встретил его уже на заседании Совета Рабочих Депутатов и имел с ним дела - только тогда я узнал, что это был Гриневич, небезызвестный меньшевик-интернационалист. На площади в разных концах ее стояло несколько маленьких отрядов конных казаков, но они не проявляли агрессивных намерений против толпы. Один из этих отрядов вдруг двинулся с одного угла площади на другой - толпа охотно раздвинулась и пропустила отряд, потом снова сомкнулась. Оратор продолжал что-то говорить... Видны были несколько красных маленьких флагов. Зацокали по камням подковы - со стороны Николаевского вокзала появился новый конный отряд - как я позднее узнал, то был отряд конной полиции, во главе его ехал плотно перетянутый ремнями в серой шинели офицер. Раздался предупреждающий звук рожка. Другой... Вслед за ним хлопнул одиночный выстрел и раздался залп. Только потом я узнал, что первый выстрел был сделан одним из казаков и им был убит находившийся во главе конного полицейского отряда пристав Крылов. Вместе с толпой побежал и я - при этом потерял галошу. Оглянувшись назад, увидел на снегу палки, шляпы, галоши, - но людей на площади не было: площадь быстро была очищена от толпы, и толпа бросилась бежать в соседние улицы, которые вдруг показались очень узкими.

Эта демонстрация на Знаменской площади, во время которой был убит казаком полицейский пристав, - кажется, [109] первая жертва революции со стороны правительства, произошла около трех часов. Как позднее установили мемуаристы и историки, этот выстрел из казачьей винтовки в полицейского пристава был едва ли не первым наступательным движением уличной революции.

Отсюда я отправился в Таврический дворец. Улицы вокруг него кишели народом. Встречались небольшие отряды казаков, но они держались мирно, никого не разгоняли. Кое-где толпа приветствовала их - криками «Да здравствуют казаки!» Но казаки держались опасливо и сдержанно.

Вечером этого дня в Городской думе на Невском состоялось объединенное заседание общественных организаций. Официально оно было созвано для обсуждения продовольственного положения в городе и для введения хлебных карточек, но фактически имело чисто политический характер. Выступали Шингарев, Керенский, Скобелев. Они резко протестовали против уличных расстрелов. Кончилось собрание принятием общей резолюции с требованием свободы собраний и слова. Думу окружала черная толпа - она облепила здание, примостилась на лестнице, все коридоры и комнаты были набиты народом. Все старались узнать, что происходит в самой Думе. От одного к другому передавали обрывки произнесенных речей. Вокруг была суета, о которой сейчас уже трудно отдать отчет. Одно было ясно: жизнь вышла из берегов, происходит нечто необычайное...

В этот вечер, как позднее стало известно, царь из Ставки отправил телеграмму Хабалову: «Приказываю прекратить завтра беспорядки в столице, недопустимые в такой серьезный момент, как война с Германией и Австрией»...

26 февраля

26 февраля, воскресенье. Солнечный зимний день. Яркое солнце, приятный легкий мороз, голубое небо и недавно выпавший мягкий снег создают праздничное настроение. Город с утра походит на. разворошенный муравейник. Улицы - тротуары и мостовые - во власти толпы. Все куда-то спешат в разных направлениях, кучки людей останавливаются, наспех обмениваются новостями. Все возбуждены, взволнованы, но не напуганы. Чувствую у себя и у прохожих, что мы все переживаем [110] одно и то же - и это нас соединяет. Это настроение я чувствовал в течение нескольких дней и не могу его определить иначе, как ощущение какого-то общего братства. Как будто пали обычные перегородки, отделявшие людей - положением, состоянием, культурой, люди объединились и рады помочь друг другу - в большом и малом, быть может, то было ощущение общего риска, которое соединяло всех. Случайные встречные разговаривали друг с другом, как давнишние приятели - дружески, доброжелательно, готовые прийти друг другу на помощь, если это даже связано с риском для жизни, в чем, вероятно, в ту минуту никто не отдавал себе отчета. Это ощущение  б р а т с т в а  было очень острым и вполне определенным - и никогда позднее я его не переживал с такой силой, как в эти незабываемые моменты, дни. То было воистину ощущение общего народного праздника.

Самое значительное событие этого дня - выступление Павловского полка, подробности которого стали известны лишь позднее. Это был первый - хотя и неудачный - переход войсковой части на сторону революции. И хотя он кончился неудачно, он имел большое политическое значение, так как пример павловцев вызвал подражания - самая весть об этом выступлении сыграла огромную революционизирующую роль в войсках. Произошло, как позднее стало известно, в Павловском полку следующее. Около 5-ти часов дня солдаты 4-й роты лейб-гвардии Павловского полка, разобрав имевшееся в распоряжении роты оружие (около 30 винтовок и не более сотни патронов!), вышли на улицу из помещения роты и направились к Невскому. По дороге, на Екатерининском канале, они подверглись нападению конной полиции и, расстреляв все свои патроны, растерялись. Недостаток оружия и отсутствие организаторов заставило их вернуться в свою ротную казарму, где они забаррикадировались. Около семи часов вечера они были окружены войсками, вооруженными пулеметами. Ночью были обезоружены, из них 19 человек было арестовано и под усиленным конвоем отведено в Петропавловскую крепость, где и были заключены в Трубецкой бастион. Освобождены они были оттуда только 28-го, когда восставшими войсками и народом Петропавловская [111] крепость была взята. Все это, повторяю, стало известно лишь значительно позднее, но весть о «восстании Павловского полка» распространилась к вечеру 26-го очень широко - от одной интеллигентской группы к другой - при этом со .ссылками почему-то то на Леонида Андреева, то на Шаляпина. Один из них жил поблизости Павловских казарм, был очевидцем происшедшего и затем раззвонил об этом по телефону по всему городу. Только поздно вечером слух этот оформился и укрепился.

Что делалось в этот день в Государственной думе, не знаю. Кажется, даже не был в Таврическом дворце. Да и события явно уже отошли от Думы - жизнь шла на улицах.

***

26-го вечером на квартире у А. Ф. Керенского (на Тверской) по его приглашению состоялось совещание представителей некоторых левых общественных группировок и организаций. Такого рода совещания за последние недели (или вернее - дни) происходили несколько раз и носили характер информационных собраний - формального характера они в смысле представительства не носили и имели целью лишь обмениваться сведениями о происходящем в Петрограде. Принимали в них участие - Н. Д. Соколов, А. Ф. Керенский, М. И. Скобелев, И. Юренев (член «междурайонного комитета», близкого к большевикам), П. Александрович (эсер), Г. Эрлих (бундист), Шляпников (член ЦК большевиков), А. В. Пешехонов, В. М. Зензинов, П. Гриневич (меньшевик-интернационалист), Н. Н. Суханов, Ерманский (меньшевик-интернационалист), М. Е. Березин (трудовик), С. Ф. Знаменский (трудовик). Таких «информационных совещаний» в предфевральские дни было четыре; три совещания происходили на квартире у М. Горького. Четвертое и последнее - состоялось на квартире у А. Ф. Керенского. Хочу подробнее на этом совещании остановиться, так как настроения участников его ярко отражали те настроения, которые тогда были характерны для различных политических групп.

По идее и задачам совещание это должно было иметь важное значение - оно претендовало некоторым образом как бы на роль генерального штаба революции, который должен был принять весьма ответственные революция. [112] И несомненно, как бы ни преувеличивали сами собравшиеся своего удельного веса, они действительно могли оказать некоторое влияние на ход событий. Правда, организованной политической общественности в Петрограде в то время не существовало, но в вихре событий, среди возбужденных группировок и инициативных ячеек, привычные формулировки, лозунги, а главное - партийные названия могли и должны были сыграть крупную и активную роль. Масса искала руководителей, жаждала, чтобы ее смутные желания были точнее сформулированы, были ей подсказаны, И присутствовавшие на совещании у А. Ф. Керенского, из которых каждый мог опубликовать заявление от имени какой-нибудь политической организации, могли действительно сыграть роль...

Я подробно останавливаюсь на этом моменте, во-первых, потому, что он кажется мне значительным, во-вторых, также и потому, что роль большевиков на нем была изумительна, для большинства неправдоподобна, невероятна!

«Собрание было довольно бурное», - писал потом об этом совещании большевик Юренев. Я тоже помню, что споры у нас были горячие. Юренев и Александрович, которые в эти и последующие дни действовали в полном контакте и согласии с большевиками (недаром он при каждом удобном и неудобном случае подчеркивал свой «циммервальдизм», «интернационализм» и пораженчество), держали себя как-то вызывающе-заносчиво, как будто они были единственные настоящие социалисты, попавшие в общество либералов (в своих воспоминаниях Юренев откровенно противополагает «представителей нелегальных организаций», т. е. себя и Александровича, представителям «общественности» - в презрительных кавычках). Уж во всяком случае они чувствовали себя единственными подлинными представителями «пролетариата». Не помню точно высказываний Александровича (вряд ли вообще он был способен свои позиции отчетливо формулировать); что же касается Юренева, то он занял какую-то удивительную позицию. В противовес всем остальным присутствовавшим, Юренев не только не проявлял никакого энтузиазма по поводу происходивших событий, не отравлял всех нас своим скептицизмом и неверием. «Нет и не будет никакой революции, - упрямо твердил он, - движение в войсках сходит на нет и надо готовиться к долгому периоду реакции..» [113]

А когда мы после оценки происходящего перешли к вопросу о том, что нам нужно делать, он заявил, что необходимо занять лишь наблюдательные позиции, отнюдь не стараясь самим развивать события. Мы (А. Ф. Керенский, Г. Эрлих и я) единодушно говорили о необходимости влиться в события, постараться воздействовать на движение, придать ему более определенный политический смысл и направление, добыть средства для создания техники по изданию листков. Юренев твердо настаивал на позиции: «выжидать и наблюдать». При этом он особенно резко нападал на А. Ф. Керенского, упрекая его в «обычной, свойственной ему истеричности» и «обычном преувеличении». Мы утверждали, что волна идет вверх, что мы должны готовиться к решительным событиям; Юренев, считавший себя на более левом фланге, усиленно старался обливать нас холодной водой. Для нас было ясно, что такова была позиция в тот момент не только его лично, но и большевистской петербургской организации. Юренев высказывался против форсирования событий, утверждал, что начавшееся движение не может иметь успеха, настаивая даже на необходимости успокоить взволнованные рабочие массы. Единственно, на что он соглашался, это на то, чтобы «Керенский, использовал свои общественные связи и раздобыл денег для издания... информационного бюллетеня» (цитирую его фразу буквально). И говорилось это с величайшим презрением к «либералу Керенскому». Таких же позиций в то время держался, как позднее выяснилось, и Н. Н. Гиммер (Суханов). Чем была тогда продиктована такая пассивная тактика большевиков, тогда я не понимал, но уверенно констатирую ее как факт. В те дни, когда началось уличное движение, всего более скептически отнеслись к успеху революции большевики. Сейчас эту странную позицию большевиков я могу объяснить только одним: начавшееся движение они не считали своим, движением «пролетариата», - в лучшем случае это было, по их мнению, начало «буржуазной» революции, которой они чурались. Только это может объяснить их странное поведение - это презрение к «буржуазной революции» многое определило в их позициях и в последующие дни.

Как раз в разгар наших споров раздался звонок и из передней ворвался в шубе Н. Д. Соколов. Еще из передней раздался его громкий голос: «Вы знаете, что произошло?..» А. Ф. Керенский   перебил   его   словами: [114] «Знаем, знаем - восстал Павловский полк...» - об этом нам только что сообщили по телефону (с ссылкой на Шаляпина). Это и была та новость, с которой Н. Д. Соколов, так любивший первым сообщать о важных событиях, спешил на совещание. Надо было видеть его огорчение и разочарование, что не он был первым вестником важного события.

Совещание наше затянулось до поздней ночи. Когда через весь Петербург (с Тверской до Царскосельского вокзала) я возвращался домой, Петербург все еще имел взбудораженный вид. Всюду на перекрестках кучки митингующих - на Сергиевской, на Литейном, на Владимирской, у Царскосельского вокзала. Особенно оживлен - несмотря на поздний ночной час - перекресток Невский-Литейный... И меня опять поразила эта уже подмеченная мною черта - незнакомые люди, случайно, встретившиеся на минуту, с таким братским доверием относились, один к другому, так охотно открывали друг другу сердца, что было очевидным: все в эту минуту переживали одно и то же - высокий, небывалый, ни с чем не сравнимый духовный праздник!.. Кое-где горели огни - ночь была холодная - около них собирались кучки случайных встречных, обменивались новостями, рассказывали об отдельных эпизодах и личных приключениях, дружески прощались друг с другом и расходились в разные стороны. Полицейских нигде решительно не было видно, не было и войск хотя отдельные солдаты в толпе теперь встречались в значительном количестве. Улица явно переходила во власть толпы... На совещании у Керенского мы только что единодушно отметили исчезновение филеров, следивших за нами раньше, и учли это, как отрадный признак.


Текст воспроизведен по изданию: Октябрьский переворот: Революция 1917 года глазами ее руководителей. Воспоминания русских политиков и комментарий западного историка. М. 1991. С. 105 - 115.

Комментарии
Поиск
Только зарегистрированные пользователи могут оставлять комментарии!
Русская редакция: www.freedom-ru.net & www.joobb.ru

3.26 Copyright (C) 2008 Compojoom.com / Copyright (C) 2007 Alain Georgette / Copyright (C) 2006 Frantisek Hliva. All rights reserved."