18 марта с. г., согласно приказания Реввоенсовета Восточного фронта, я помощник начвэквоста совместно с военным диспетчером т. Королевым должны были с экстренным поездом отправиться навстречу наркомвоен т. Троцкому, которому должны были во чтобы то ни стало доставить секретный пакет и одновременно наблюсти за восстановлением мостов и телеграфной связи. Ровно в 2 часа 19 марта мы отправились со ст. Симбирск и того же числа в 5 час. 40 мин. прибыли на ст. Чуфаровка, где получили сведения, что далее, ввиду сгоревших мостов и поврежденного пути, следовать было нельзя, а также ввиду грозившей опасности со стороны повстанцев, и, имея в виду важность пакета, мы все-таки решили пуститься в путь одиночным порядком и во что бы то ни стало доставить его т. Троцкому, но перед этим мы вызвали дежурного военного диспетчера, которому приказали доложить в Реввоенсовет о нашем решении, одновременно прося его разрешения. Реввоенсовет согласия не дал, а приказал доставить пакет под охраной, но так как тов[арищи] красноармейцы чувствовали усталость, то пришлось дождаться, пока они отдохнут, также когда получится уведомление от разведки у т. Постникова.

В час ночи 20 марта мы двинулись в путь под охраной на ст. Вешкайма. Настроение товарищей красноармейцев было бодрое и решительное. Доехав до дер. Ховрино благополучно, тов[арищи] крестьяне, которые везли нас, заявили мне, что их лошади устали и что таковые требуют отдыха, мною было дано распоряжение местному совету дер. Ховрино, чтобы таковой дал сменные подводы, который беспрекословно выполнил мое распоряжение в течение 30 минут, дав самых лучших лошадей для доставления нас на ст. Вешкайма. 30 минут мы обогревались в хате крестьян, взойдя в дом крестьянина, я был поражен, увидя в первый раз в деревне электрическое освещение, меня заинтересовало, я вошел в собеседование с крестьянами, которые разъяснили мне, что они все занимаются мастерством - сапожничеством и шьют на армию обувь, у них образована коммуна, которая собрала с каждого крестьянина по 5 пудов муки и поставила на это электричество и общественную мастерскую, так что все крестьяне без исключения работают на армию. Во время разговора я заметил вялость и угнетенное настроение крестьян; интересуясь, отчего это происходит, крестьяне заминались и ничего не говорили, наконец, я увидел мальчика лет десяти, дрожащего как осиновый лист. Обращаясь к матери, спросил, чем таковой напуган, мать не сдержалась, сказала мне, что он напуган [166] расстрелом трех крестьян их деревни, тогда я спросил: кто их расстрелял, на что крестьяне ответили, что расстреляны они военным комиссаром г. Карсун. Расстрелян старик 62 лет и два крестьянина по 40 лет, у которых осталось по шести человек детей. Подробность расстрела смею объяснить более подробно.

Военный комиссар г. Карсуна вез 15 000 патрон во время восстания в  в Белом Ключе, таковой довез до дер. Ховрино, где, как говорят крестьяне, поднялся буран, военный комиссар стал требовать, чтобы патроны были доставлены по назначению, куда он укажет. Расстрелянные крестьяне указали, что буран может их занести, но, как говорят крестьяне, с которыми я беседовал, что возчики не отказывались везти, но этим временем военный комиссар г. Карсун отступил (иначе говоря, струсил) и ушел из деревни. Крестьяне, видя безвыходное свое положение, решили патроны сложить в училище. Когда военный комиссар г. Карсун прибыл к т. Постникову и доложил ему, что он оставил 15 000 патрон в дер. Ховрино, т. Постников приказал во что бы то ни стало доставить патроны из дер. Ховрино. Военный комиссар г. Карсуна двинулся с войском в дер. Ховрино, где и нашел патроны, которые взвалил на подводы и повез по назначению, одновременно с этим расстрелял вышеуказанных мною лиц за дер. Ховрино. Когда я спросил, во что они были убиты, то крестьяне разъяснили, что два крестьянина, по сорок лет, убиты в голову, а старик убит в голову и штыком проколота грудь.

Услышав зверскую расправу со стариком, я хотел узнать, что он прежде - вкусил смерть от расстрела в голову, или прокол штыком в грудь, на что крестьяне мне ответили, что они не видали акта совершения расстрела и что это может только восстановить экспертиза вскрытия трупа врачами.

Далее я спросил крестьян, как они принимали делегатов повстанцев из деревни Соплевки, которые призывали к восстанию, таковые мне ответили, что когда приехали делегаты из Соплевки, дабы побудить их к восстанию, [в] дер. Ховрино был собран сход, на котором крестьяне дер. Ховрино постановили не восставать против Советской власти. Тогда делегаты повстанцев стали их упрекать, что они имеют электричество и свой кооператив, угрожая им тем, что они сожгут дотла дер. Ховрино, на что ховринские крестьяне ответили: «Жгите, что угодно делайте, но мы не пойдем» - и свое решение в точности выполнили.

Исходя из всего вышеизложенного, я могу сказать, что тот расстрел, который был произведен военным комиссаром г. Карсуна, - это был шаг к возбуждению и ропоту против Советской власти. Если даже допустим, «чего я не допускаю», расстрелянные были виновны, неужели же крестьяне, которые отказались под угрозой встать в ряды повстанцев, заслужили за это со стороны военного комиссара г. Карсуна награду за их стойкость - смотреть на растерянные трупы близ своей деревни на своих же крестьян, о которых крестьяне говорят, что они были люди «не замути воды». Если даже военный комиссар г. Карсуна желал нагнать этим страх на крестьян, то он должен был знать, что те, которые решили не идти против Советской власти, этого не заслуживали. Я полагал бы назначить следственную комиссию, вырыть труп старика и констатировать факт его смерти, а также рассмотреть строго подобное издевательство. Я, как коммунист, предлагаю своим старшим товарищам строго расследовать, может быть я ошибаюсь, может быть мои старшие товарищи скажут мне, что я не прав, обвинять военного комиссара г. Карсуна так жестоко, но все-таки питаю надежду, что товарищи этого злого поступка не оставят без внимания.

Далее я двинулся в путь на ст. Вешкайма, где и вручил пакет т. Троцкому, после чего я совместно с тт. Белавенец и Королевым пошли на мост, где [167] шла лихорадочная работа восстановления моста. Во время поднятия клетки начальник поезда наркомвоен т. Садовников был тоже у моста и дал распоряжение доставить его на ст. Вешкайма паровозом от вспомогательного поезда, который стоял на уклоне. Паровоз был отцеплен, и состав двинулся под уклон. Вагоны, взойдя на рельсы, которые были в висящем состоянии, рухнули вниз на клетки, которые пришлось стаскивать, чем задержалась работа восстановления моста, и мост был восстановлен вместо 12 часов ночи в 7 часов 30 минут утра, на что потребовалось еще рабочих, которых комендант для поручений при заведующем передвижении войск Симбирскгого района т. Екимов взял из Соплевки. Когда комендант т. Екимов был в Соплевке, то он увидел возмутительный случай: два товарища рабочих забирали у крестьян кур для рабочих железнодорожного головного отряда 100 штук бесплатно. Подобное возмутительное действие, нарушающее приказ наркомвоен т. Троцкого за № 86, побудило т. Екимова потребовать от этих двух товарищей рабочих гарантирующий документ их поступка, который ему и предъявили. Там значилось: «Взято 100 штук кур для железнодорожного головного отряда». На обороте значилось разрешение местного совета. Рассматривая подобное насилие недопустимостью, тоже попутно следовало бы расследовать, так как эти поступки могут вторично дать почву гидре контрреволюции, которая может раздуть пламя долгой неугасимости. Далее, когда мост был готов, немедленно был поезд т. Троцкого пропущен в сопровождении на паровозе начальником участка службы пути и старшим дорожным мастером, за что все участвующие по восстановлению моста от т. Троцкого [получили] благодарность. После чего наша задача была выполнена и мы возвратились в Симбирск[1].

Приложение: приказ наркомвоен за № 86 и показание коменданта Екимова[2].

Врид политический комиссар Шубин

[1] На документе рукою Г. Теодоровича сделана помета: «Трибунал».

[2] Приложение в деле отсутствует.

Текст воспроизведен: Крестьянское движение в Поволжье. 1919 - 1922 гг.: Документы и материалы. - М., 2002. С. 166 - 168.