Перепечатываем содержание этого документа по тексту, приведенному в „Русском Архиве", 1881 г., т. II, стр. 337 - 340 (из прибавления к номеру 100 „Спб. Ведомостей" 1825 года).

---

Вчерашний день будет без сомнения эпохою в истории России. В оный жители столицы узнали с чувством радости и надежды, что государь император Николай Павлович воспринимает венец своих предков, принадлежащий ему, и вследствие торжественного совершенно произвольного отречения государя цесаревича Константина Павловича, и по назначенiю в бозе почивающего императора Александра, и в силу коренных законов империи о наследии престола. Но проведению было угодно сей столь вожделенный день ознаменовать для нас и печальным происшествием, которое внезапно, но лишь на несколько часов, возмутило спокойствие в некоторых частях города. Вскоре после издания височайшого манифеста о вступлении его императорского величества на престол, Государственный Совет, Правительствующий Сенат и Святейший Синод присягали в верности монарху; в течение утра должны были дать присягу все полки лейб-гвардии. В половине двенадцатаго часа командующий Гвардейским корпусом и начальник Гвардейскаго штаба донесли его величеству, что присяга учинена полками Конно - Гвардейским, Кавалергардским, Преображенским, Семеновским, Павловским, Гренадерским, Гвардейским Егерским, Финляндским и Саперным баталионом. О прочих полках не было еще известия по сему причиною полагали отдаленность их казарм от дворца. В двенадцать часов узнали, что четыре офицера гвардейской Конной Артиллерии, оказавшие сопротивление, взяты под стражу, но что прочие, как офицеры, так и нижние чины Гвардейского Артиллерийского корпуса присягали с отменным и единодушным усердием. Уже в исходе первого часа дошло до сведения его величества, что часть [139] Московского полка (как сказывали, от 3 до 4-х сот человек), выступив из своих казарм с распущенными знаменами и провозглашая императором великаго князя Константина Павловича, идет на Сенатскую площадь. Толпы народа сбегались к сей площади и перед дворцом. Государь император вышел из дворца без свиты, явился один народу и был встречен из'явлениями благоговения и любви: отовсюду раздавались усердные восклицания. Между тем. две возмутившиеся роты Московского полка не смирялись. Оне построились в баталион-карре перед Сенатом; ими начальствовали семь или восемь обер - офицеров, к коим присоединилось несколько человек гнусного вида во фраках.[1] Небольшие толпы черни окружали их и кричали: ура! Необходимость противопоставить им достаточное число верных войск была очевидна, государь император дал повеление вывести один баталион Преображенского полка, и предводительствуя оным, приблизился к месту, где были собраны бунтующие, но с твердым намерением не употреблять силы, пока будет хотя малейшая вероятность кротостью и увещанием образумить ослепленных мятежников. К ним под'ехал Санкт-петербургский военный генерал-губернатор граф Милорадович в надежде, что его слова возвратят их к чувству обязанности; но в эту самую минуту, стоявший возле него человек во фраке выстрелил по нем из пистолета и смертельно ранил сего верного и столь отличного военачальника. Он умер нынешнюю ночь.

Сие злодеяние ни в чем не изменило намерений его императорского величества. Твердость и милость равномерно оказывались в сделанных несколько раз по его повелению увещаниях возмутившимся. Государь призывал их к долгу и смирению, но не внимая никаким условиям, не скрывая от них, что и за самою покорностию долженствует необходимо и во всяком случае последовать примерное наказание зачинщиков мятежа.

Между тем его величество дал приказание, бывший в карауле у дворца полк Финляндский Егерский усилить Саперным баталионом, а полкам Кавалергардскому, Конно - Гвардейскому, Павловскому Гренадерскому и Лейб - Гвардии Артиллерийской первой бригаде явиться к нему. Все сии войска ревностно просили дозволения одним ударом уничтожить бунт и мятежников. К сим последним присоединилось несколько человек из Лейб-Гвардейского полка и Гвардейскаго Морского Экипажа; но с другой стороны великий князь Михаил Павлович, который в ту лишь минуту возвратился в С.-Петербург, узнавши, что часть принадлежащаго к его дивизии Московского полка обезславила себя восстанием на [140] законную власть, немедля отправился к казармам и там, даже не употребляя никаких строгих мер, привел к присяге шесть рот сего полка, кои при начале возмущения хотя отказывались присягать, однако же не хотели и следовать примеру вышедших на Сенатскую площадь. Его высочество, обязав сии роты клятвенным обещанием верности к государю императору Николаю Павловичу, привел их к августейшему брату своему; оне пылали равным с другими войсками нетерпением положить конец мятежу.

Но государь император еще щадил безумцев, и лишь при наступлении ночи, когда уже были вотще истощены все средства убеждения и самое воззванiе преосвященного митрополита Серафима пренебрежено мятежниками, его величество, наконец, решился, вопреки желанию сердца своего, употребить силу. Вывезены пушки, и немногие выстрелы в несколько минут очистили площадь. Конница ударила на слабые остатки бунтовавших, преследуя и хватая их. Потом розосланы по всем улицам сильные дозоры, и в шесть часов вечера из всей толпы возмутившихся не было уже и двух человек вместе : они бросали оружие, или сдавались в плен. В десять часов взято было дозорами более пяти сот, кои скитались рассеянные: виновнейшие из офицеров пойманы и отведены в крепость. В шесть часов вечера государь возватился во дворец и молебствие, по случаю восшествия его императорского величества на престол, совершено в присутствии их величеств, всего двора и при великом стечении знатных особ. В городе уже было восстановлено повсеместное спокойствие.

Таковы были происшествия вчерашнего дня; будучи очевидцами оных, мы описали все обстоятельства с величайшею подробностию и точностью. Они без сомнения горестны для всех русских и должны были оставить скорбное чувство в душе государя императора. Но всяк, кто был свидетелем поступков нашего монарха в сей памятный день, его великодушного мужества, разительнаго, ничем неизменяемого хладнокровия, коему с восторгом дивятся все войска и опытнейшие вожди их; всяк, кто видел с какой блистательной отважностью и успехом действовал августейший брат его, великий князь Михаил Павлович; наконец, всяк, кто размыслит, что мятежники, пробыв четыре часа на площади, в большую часть сего времени со всех сторон открытой, не нашли себе других пособников, кроме немногих пьяных солдат и немногих же людей из черни также пьяных; и что из всех Гвардейских полков ни один в целом составе, а лишь несколько рот двух полков и Морского Экипажа могли быть обольщены или увлечены пагубным примером буйства, - тот конечно с благодарностью к промыслу признает, что в сем случае много и утешительного; что оный есть не иное что, как минутное испытание, которое будет служить лишь к ознаменованию истинного [141] характера нации; непоколебимой верности величайшей без всякаго сравнения части войск и общей преданности русских к августейшему их законному монарху. Признания уже допрошенных важнейших преступников и добровольная явка главнейших зачинщиков, скорость, с коею бунтующие рассеялись при самых первых выстрелах, из'явления искреннего раскаяния солдат, кои сами возвращаются в казармы оплакивать свое минутное заблуждение, все доказывает, что они были слепым орудием, что провозглашение имени цесаревича Константина Павловича и мнимая верность присяге, от коей его императорское высочество сам произвольным и непременным отречением своим разрешил всех, служили только покровом настоящему явному намерению замысливших сей бунт навлечь на Россию все бедствия безначалия.

Праведный суд вскоре совершится над преступными участниками бывших безпорядков. Помощию неба, твердостию правительства они прекращены совершенно: ничто не нарушает спокойствия столицы, и войска, кои из предосторожности провели минувшую ночь на биваках близ дворца, возвратились в казармы.