А-ва К., 28-й год, 10 лет замужем. Муж - плотник, 28 лет, зарабатывал он рублей 50, детей трое - от 6 лет до 8 месяцев. Сбережений никаких. Когда вернулся из конторы муж, то рассказывал, что подъезжали стражники, когда они стояли у конторы и говорили, что если не разойдутся, то будут стрелять. Собрался он уходить, я говорю: «Вася, а что если стрелять будут?» - «Нет, за что же - мы не безобразничаем». А пошел на Надеждинский - говорит: «Сердце у меня болит». Выбросил кошелек на стол, говоря: «А то детям хлеба не будет купить» - и пошел со всеми. Уходя, добавил: «Вот досыта будем наедаться». Как услышали мы стрельбу, все выскочили, ревем, мне нельзя было двух детей оставить. А потом пошла в приемный покой. Бабочки уже видели его мертвым, но мне с вечера не сказали. Утром пошла к леднику, говорят - там. Были они еще не растасканы, лежали, как дрова, поленницы. Привозили и всех в кучу валили. Некоторых из больниц вывозили, как только затихать начинали. Все это солдаты делали и стражники. Я сама его обмыла на воле теплой водой. Была у него одна сквозная рана: маленькое отверстие было подложечкой (в середине грудной клетки) наискось, а побольше - в левом боку, ближе к подмышке.

Н-а А.,26лет, трое детей, вдова убитого плотника с Пророко-ильинского прииска. Муж зарабатывал 50-60 рублей в месяц. Прежде я имела от 2 до 6 «сынков» по 3 рубля. На принудительные работы не ходила. Замужем была 6-й год. Муж работал на приисках 10 лет, а я приехала три года назад. 4 апреля пошел он вместе с Б-ым. Все шли с простой душой. Неужто он бы пошел, если бы что думали, когда у меня трое мал-мала меньше. Пошел он просить хлеба и увеличения пайка семейным, так как на семейных выдавали полтора фунта мяса и три фунта хлеба на день. Если бы мы, бабы, что думали, то бы все за ними побежали удерживать, а мы сами плакали, что дети голодают. Пошли, как в церковь, нарядились. Муж мой был в пальто, в жилете-падевашке, с именными часами и цепочкой. Ушли...Ждем, ждем - не идут. Вдруг прибегают передние и кричат, что там всех переранили и перебили. Мы все тут взвыли с ребятами. Повезли раненых, стала смотреть - моего нет. Утром пошла с Г-евым на ледник, на Липаевский. Убитые уж были раскладены рядами. Г-ев разыскал, повел меня. Потом я присутствовала при обмывании [299] моего мужа, видела, куда ранен - маленькое отверстие было в правом бедре (мягкое место сзади). Другого отверстия не было.

А-ва Е., замужем 7 лет, один ребенок пяти лет. 2 года, как приехали. Мужу было 29 лет, работал горняком на Александровском прииске, зарабатывал 45-60 рублей. Умер он 5 апреля на рассвете. Ходил он просить насчет провизии, так как семейным давали одну порцию. Мы сами мужьям говорили, что нельзя же голодом сидеть. 4 апреля он ушел со всеми, и ничего я не думала. Когда услышали мы в казармах, что случилось, все заревели на стану от старого до малого. Побежала я по дороге навстречу, кто-то мне говорит из встречных из нашей казармы: «Твой муж ранен». Побежала я на Надеждинский, подбегаю к месту, а ротмистр мне машет шашкой, кричит: «Не ходи - застрелю!» Вижу, солдаты поднимают раненых и убитых, а нам нельзя подойти; побежала я оттуда на Липаевскую больницу - нет его, тогда на Феодосиевскую - насилу пропустили. Муж уже был в очень плохом состоянии, очень мучился... Я сама его обмыла у ледника. Было у него 8 ран, одна пробила пиджак слева под грудью (пробила в кармане курительную бумагу), другая с правого бока вышла в спину, третья ударила в холку и прошла в пах, потом еще в руке, повыше кисти, насквозь. Когда я была на месте битвы, по дороге валялись калоши, шапки, но никаких кольев и палок я не видела. При мне стражники и солдаты засыпали кровь углем и опилками! Первые таборы были уже раскиданы. Потом ротмистр сам приезжал к леднику и объявил - на похороны по пяти рублей. Просили карточки снять для детей - запретили.

Б-на Н., 25 лет, 4 детей, последняя родилась 17 июня. Муж служил три года, а я приехала год назад с родины, куда он нам выслал за два года рублей 300. Сбережений в кассе нет. Зарабатывал он горняком 45-50 рублей. Зимой у меня было два «сынка». У нас в номере все бабы были смирные и «всю зиму греха не было». Всю забастовку нам не хватало пайка, они пошел, как все. Народ весь был очень спокоен, и я нисколько не боялась, что он пошел. Все мужики у нас пошли, а мы остались ждать. Вдруг бегут оттуда, и узнали мы, что случилось. Вышла я и стала ждать - не дождалась, пошла навстречу, по дороге. Вижу, мужичок по дороге из знакомых, спрашиваю, жив, что ли? «Нет, говорит, только успели проститься». Потом его мимо провезли на ледник. Утром пошла туда - убитые уже были разложены, я нашла мужа... Я сама его обмывала, было у него маленькое [300] отверстие сзади под правой лопаткой, а большое слева над ключицей. Хоронила я его в отдельной могиле еще с одним только убитым.